Маркус Хеллер - Дневник Мата Хари

Его объятия искоренили все сомнительное, грязное и неприличное, что давно уже переполняло мою душу; его поцелуи были такими божественными, что облагородили все грязное и животное, что я испытала в близости с другими мужчинами. Но как все это произошло? Мы пили чаи и разговаривали как старые друзья. Я чувствовала себя непринужденно и была счастлива от мысли о том, что унизительное свидание превратилось в сказку. Я поняла что Питер был очень великодушен, но в то время я не была достаточно опытной, чтобы осознать, каких усилий стоило ему выпустить легкую добычу.

Я позволила ему поцеловать мне руку. Он нежно ее гладил, и я была удивлена эмоциями, вызываемыми этим прикосновением. После нескольких рюмок вина я чувствовала себя легко и счастливо. Часы на камине заиграли нежную мелодию, и я до сих пор не понимаю, как и почему у меня появилось желание встать и сделать несколько танцевальных па. Питер бурно зааплодировал и попросил меня продолжить. Когда я, смеясь, отказалась, он тоже встал и начал вальсировать со мной по комнате. Мы танцевали, пока у меня не закружилась голова.

Вот тогда он и поцеловал меня в губы. Это был нежный бесконечно сладкий первый поцелуй… Сколько их было потом — и не помню. Во всяком случае, чуткие пальцы

Питера, его гипнотические ласки, необыкновенно нежные прикосновения сводили меня с ума.

Потом мы очутились на диване в углу, впившись губами друг в друга. Мир для нас перестал существовать. Это было как во сне, когда руки Питера нежно и осторожно снимали с меня одежду. Я лишь помню, что, чем холоднее было моей коже, тем горячее становились его поцелуи. Они покрыли меня, как самый тонкий мех, они поглотили меня, как летний дождь, я ощущала нежное прикосновение губ по всему телу, которое жаждало этих поцелуев, как иссушенная зноем пустыня жаждет спасительной влаги.

Я чувствовала их везде. Они захлестнули все мое тело, так что казалось, что все оно соткано из этих жарких, страстных поцелуев; они осыпали мои груди, струились подмышки, скользили по моим бедрам, обжигали нежную плоть между ног. Питер давно перестал меня раздевать, и его руки ласкали меня беспрерывно и так нежно и нерешительно, что я решила, будто снова сплелась со своей дорогой Генриеттой. Эти нежные руки ласкали мои плечи, спину, груди, его губы пробовали другие части тела, руки соскользнули к моим бедрам, забрались под ягодицы и начали массировать, подталкивать, подтягивать и сдавливать их, пока меня не переполнило опьяняющее чувство экстаза.

Не могу вспомнить, как я внезапно ощутила голое тело Питера. Я не заметила, что он разделся. Должно быть, он сделал это с ловкостью акробата, потому что его ласкающие руки ни на минуту не оставляли мое тело. Но вдруг две сильные мужские ноги, прохладные и твердые, как мрамор, обвились вокруг моего тела, расслабились и медленно раздвинули мои чудесные длинные ноги танцовщицы, как позднее назвал их Питер. Его мускулистый торс прижался к моей упругой, чуткой к ласкам груди. Как это было прекрасно Это странное мужское тело, оно пахло сильно, пикантно и по-новому — совсем не так, как тело моего мужа, с которым я так долго жила. И это действовало так возбуждающе Разве этот мужчина сильно отличался от других? Почему же ни один мужчина меня так сильно не возбуждал? Может быть, Питер был исключительно красив или в самом деле от восхитительного запаха его тела я потеряла рассудок? А может, меня покорила сила его рук? О, как я чувствовала эту силу, которая совсем не делала мне больно Я ничего подобного не испытывала за всю свою жизнь.

И снова его губы впились в мои. Вначале я едва заметила давление его языка; и я не могла противиться, позволив ему влезть между моих губ, исследовать рот и дразнить мой язык. Я вскоре поняла, что эта игра — приглашение, призыв к взаимности. Я ответила. Эффект был поразительным.

Его любовные ласки утроились, а поцелуи перешли в нежные укусы. Он сосал мои губы и язык, как будто хотел проглотить их. Он лежал на мне, и я чувствовала приятную тяжесть. С минуту он отдыхал, как будто набираясь сил, затем начал как бы проникать своим телом в мое, вначале медленно, почти нерешительно, но так сильно, что я чуть не вскрикнула.

Теперь я смогла ощутить твердость его копья, которое обосновалось прямо между моих ног.

Дыхание Питера усилилось, а его голос стал хриплым от волнения, когда он спросил:

— Любишь ли ты меня хоть немножко, моя сладкая, хочешь ли ты сделать меня очень-очень счастливым? У меня не было выбора и я ответила:

— Да, я люблю тебя, делай со мной все, что хочешь, я твоя, возьми меня полностью.

— Любимая, мне так стыдно… я… я… о … потом, потом я тебе скажу… я так сейчас счастлив… я так тебя люблю

Когда он шептал эти слова, которые так сладко звучали для меня, его горячий, упругий, нервно подрагивающий стебель медленно и осторожно двигался между моих широко раздвинутых бедер, пока, наконец, не коснулся моего священного места. Как будто попробовав его на вкус, этот сладкий стебель спокойно и уверенно вошел в меня. Сделал он это без труда, путь был хорошо подготовлен; искусные ласки Питера, его нежность привели меня в такое настроение, что иного и быть не могло. Я вся утонула в его любви.

Руки Питера скользнули под меня и крепко обхватили моя ягодицы. Он держал меня сильными руками, в то время как стрела его любви глубоко проникла в мой грот. И когда он медленно двигался вверх-вниз тщательно выверенными толчками, которые хотя и не опустошали меня, но заставляли содрогаться, как от ударов тока, я поняла, что такое экстаз. Его могучее копье пронзало меня, как стрела Купидона. И когда Питер выходил из меня, я вся дрожала в ожидании его возвращения. Я боялась, что он уйдет навсегда, вместо того чтобы подготовиться к другому прыжку…

Это захватывающее движение запечатлелось в моей памяти и осталось навечно. В спокойном и поступательном ритме, величественном шествии его поистине королевского скипетра было нечто уверенное, сильное — можно сказать, Питер имел меня по-королевски. Я вздыхала и стонала, никогда не испытывая чего-либо подобного, я хотела кричать от наслаждения.

Я была горда, что доставляю Питеру наслаждение, в этом не было сомнения, потому что он стонал так же сладострастно, как и я. Он не произносил любовные слова, его стоны и мычание напоминали зов большого истосковавшегося по любви медведя и убеждали меня, что он в таком же полубессознательном состоянии, как и я. Каждый раз, когда его сильный, раздавшийся вширь инструмент (у меня создалось четкое представление, что как только он внедрился в меня, он стал больше и тверже) глубоко погружался в конвульсивно сжимающееся отверстие, Питер сладострастно стонал, и я спешила ему на помощь.

Хотя эти сильные толчки следовали один за другим, каждый вызывал приятную дрожь во всем теле. Это был апогей невиданного наслаждения. Не может быть, чтобы на земле существовало что-то более захватывающее и незабываемое, чем то, как любил меня Питер.

Его глаза сверкали надо мной, как звезды, и их небесное сияние показывало мне, что он так же счастлив, как и я. — О, любимая, выдержишь ли ты — я пытаю тебя своим знаком любви… я умру на тебе… позволь мне умереть в твоих объятиях…

Его нежные слова подтверждались сильными толчками, которые сотрясали мое тело. Он мог бы избивать меня, ходить по мне — я бы сочла это за высшее наслаждение. Этому мужчине я была больше, чем жена,- он был Богом и хозяином моего тела, потому что завладел моей душой…

— Любимая… моя единственная настоящая любовь… ты тоже любишь меня? (Его сильное, твердое, как мрамор, тело беспрерывно ударялось о меня). Ты даешь мне… подлинное наслаждение… я… никогда… не смогу… жить… без тебя

— Мой любимый Питер… ты моя единственная любовь… и я хочу быть твоей навсегда… только помани меня пальцем… и я сразу брошусь тебе на шею

— О, моя богиня… я вне себя от счастья… Заметила, я от тебя весь в огне? Мои силы удваиваются… я больше… не могу… я кончаю- Я почувствовала, как его мощное копье глубоко вонзилось в меня. Вдруг меня прошила пульсирующая струя, такая горячая, что я испугалась, что она меня прожжет. В тот же момент я тоже достигла конечной точки. Все завершилось. Обессиленные, мы откинулись на подушки.

Позднее, когда мы отдохнули, наши губы снова нашли друг друга. Наши поцелуи были более сильными и чистыми, чем до этого, так как нас не отвлекали ни волнение, ни другие иллюзии. Казалось, мы состоим лишь из ртов, ищущих друг друга и пробующих мед из наших губ. Мы сидели, сплетясь в объятии, и целовались, целовались, целовались без конца.