– Да? – говорит Шон, а потом улыбается мне. – Жаль. Тогда до завтра?
– Конечно! – пищу я в ответ, мысленно отвешивая себе подзатыльник. Однако, когда я смотрю ему вслед, он оборачивается, чтобы улыбнуться мне еще раз. Дважды.
Амалита смеется.
– Да уж, затаиться тебе не удастся! Она уже занесла тебя в свой черный список.
Я смотрю на нее:
– В смысле?
– Ты что, не видела, каким смертоносным взглядом смотрела на тебя Ринзи? Она позаботится о том, чтобы превратить твою жизнь в ад.
– За что? – занервничала я. – Что я такого сделала?
Амалита берет меня под руку и ведет мимо магазинов.
– Она влюблена в Шона. Все это знают, кроме него. Или, может, он тоже знает, просто не хочет с ней связываться.
Я очень надеюсь, что так оно и есть, и он не хочет – совсем не хочет – с ней связываться.
– Шон любит, чтобы все шло мирно, без конфликтов, – продолжает она. – Как это предложение перекусить всем вместе. Он не идиот, и ему прекрасно известно о наших отношениях с Тей и Ринзи. Он знает, что этому не бывать.
– То есть он приглашал не всерьез?
Мне хочется, чтобы мой голос не звучал разочарованно. Но по гримасе на лице Амалиты я понимаю, что так и есть.
– Нет, ему хотелось, чтобы мы пошли. Или, вернее, чтобы ты пошла. – Она издает горький смешок. – Просто он из тех людей, которые думают, что если неприятности не замечать в упор, то они сами уйдут.
Я на минуту задумалась над ее словами.
– Но это… довольно мило.
– Считаешь? – Амалиту я не убедила. – Конечно, можно закрывать глаза на проблему, но когда ты их откроешь, она все еще будет тебя ждать, хочешь ты этого или нет.
В отличие от Шона, мы с Амалитой все-таки посетили ресторанный дворик, но сделали выбор не в пользу «Черной бороды», а променяли бургеры на жареную картошку с сыром и чили – блюдо, в котором овощи, молочные продукты и протеин превращаются во вкусную и гармоничную еду. Поэтому когда я добираюсь до дома, я не голодна, хотя энчилада[15], которую мама приготовила на ужин, издает дивный аромат.
– Ну, как дела в школе? – спрашивает она, поднимая голову от планшета.
– Было классно, – отвечаю я, наливая себе стакан воды и роясь в буфете в поисках десерта, который я смогу позже съесть в своей комнате наверху.
– Я рада, – говорит мама. – Знаю, утро выдалось тяжелым.
– Ммм… – Нашла. Пшеничные крекеры с шоколадом.
– У тебя есть минутка? – спрашивает она. – Мне нужно с тобой поговорить.
Что-то в ее голосе мне не нравится. Я сажусь за кухонный стол напротив нее.
– Я хочу, чтобы ты кое-что послушала. – Она встает, подходит к автоответчику и нажимает на кнопку воспроизведения. Я слышу пронзительный голос с кубинским акцентом.
– Отем, mi corazon[16], это Эдди, твоя бабушка. Мама пообещала прокрутить тебе эту запись, если я перезвоню. Я должна тебя увидеть, querida[17]. Я скучаю по тебе, но дело не только в этом. У меня для тебя что-то muy importante[18]. Что-то, что может изменить твою жизнь.
Потом идет продолжительная пауза, во время которой слышится только тяжелое дыхание, как будто она не знает, как закончить. Затем запись прерывается.
– Эдди, твоя бабушка?! – переспрашиваю я.
– Да, знаю, у нее есть склонность к театральным эффектам. Но мы во Флориде уже три недели. Я навещаю Эдди практически ежедневно. Эрик ездит со мной два раза в неделю. Ты была у нее только один раз. Один!
– Я была занята!
Мама смотрит на меня так, будто это самая злая вещь, какую я когда-либо говорила.
– К тому же она сумасшедшая, – добавляю я, поскольку мама по-прежнему смотрит на меня. – Я понимаю, у нее был инсульт, и с этим ничего не поделаешь, но послушать только: «Что-то, что может изменить твою жизнь»! Кто бы говорил!
– Хочешь знать, что я думаю? – спрашивает мама таким тоном, каким разговаривают с неразумным ребенком. – Я думаю, ты винишь Эдди за то, что случилось с твоим отцом.
Серьезно? Это что, диагноз психоаналитика?
– Конечно, она в этом виновата! – говорю я. – Если бы она не заболела, папе не нужно было бы сюда приезжать и он бы не попал в аварию. Это факт.
На лице у мамы удивленное выражение.
– Хорошо. Но она же не специально! Ты не можешь ее за это винить.
Еще как могу! Внезапно я чувствую такую усталость, что мои глаза слипаются. Мне нужно подняться наверх, и я обещаю маме, что завтра после школы съезжу навестить Эдди. Я пробуду там ровно столько, сколько нужно для ее судьбоносного сюрприза, а потом уйду.
Гарантирую, этим сюрпризом станет ее очередной керамический горшок.
5
На следующий день я выхожу в школу пораньше, чтобы обогнать Джей-Джея, дождаться, когда он окажется у меня за спиной, развернуться к нему и заявить, что преследование – это федеральное преступление, за которое полагается пожизненное заключение без права составлять анаграммы. Когда я дохожу до его улицы, я даже хихикаю в предвкушении, потому что впереди его не видно.
В этот момент он как ни в чем не бывало вылезает из живой изгороди, идущей вдоль дорожки, и оказывается прямо рядом со мной.
– Не стоит ходить так близко к зарослям кустов, – говорит он. – Никогда не знаешь, что они скрывают.
Вообще-то он напугал меня до смерти, но мне удается не показать этого, хотя сердце готово выпрыгнуть из груди.
– Вот, значит, как мы теперь будем поступать? – спрашиваю я бесстрастно, в глубине души испытывая сумасшедшую радость от того, что теперь у меня есть друг, с которым можно скоротать дорогу до школы.
– Не исключено, – отвечает он, отряхиваясь от веточек и листвы, когда мы уже шагаем рядом, – но пока я не заброшу все свои дела, чтобы заняться исключительно разработкой хитроумных планов с подробными чертежами, все захватывающие способы появления на твоем пути исчерпают себя дней через пять.
– Значит, у тебя уже есть пять сценариев?
– И я предпочел бы придержать их до особых дат. Например, до Хеллоуина или твоего дня рождения. Впрочем, раз я уж упомянул эти дни, будем считать их рассекреченными. На них сюрприза можешь не ждать. Если только я не говорю это специально, чтобы ты расслабилась. А на самом деле все как раз наоборот. Или нет?
– Может, я буду отправлять тебе эсэмэску прямо перед выходом из дома, чтобы ты точно знал, когда я появлюсь?
– Мне нравится. – Мы обмениваемся номерами.
– Твой лоб выглядит получше, – замечает он. – Менее…
Я предостерегающе поднимаю руку:
– Не надо. Спасибо.
В школе, мы с Джей-Джеем расходимся каждый к своему шкафчику, но мой не открывается.
Я думаю, что набрала неправильный код. Пробую еще раз. То же самое. Дергаю дверцу посильнее.
Подходит Джей-Джей вместе с Джеком. Тот показывает Джей-Джею что-то в своем телефоне.
– Статья из «Нью-Йорк Таймз»[19], – объясняет Джек. – Рупор общественного мнения. «Увлечение комиксами – новый тренд!»
– Скорее, хренд, – отвечает на это Джей-Джей.
В этот момент я, упершись ногой в дверцу шкафчика и схватившись за навесной замок, тяну его изо всех сил на себя. Если он все-таки откроется, я рискую растянуться на полу. Чувствую, как от усилий у меня даже подмышки вспотели.
– Эй, парни, у меня шкафчик не открывается!
– А ты набрала правильный код? – спрашивает Джек.
– Как же я об этом не подумала? – саркастически говорю я. – Я набрала правильный код шесть раз. Все равно не открывается.
– Дай-ка я попробую, – предлагает Джей-Джей. Я уступаю ему место и называю комбинацию цифр. Он медленно набирает код, а затем резким рывком дергает замок вниз.
– Ой, я, кажется, плечо вывихнул!
Джек и я смеемся, глядя, как Джей-Джей отскакивает от шкафчика, тряся рукой.
– Нет, нормально? – обращается он ко мне. – Я, между прочим, для тебя старался!
– Знаю, извини, – говорю я, стараясь успокоиться. – Просто ты так уверенно взялся за дело, а потом…
– Привет! – К нам направляется Амалита. На ней пурпурное платье в обтяжку и крупные висячие серьги с бирюзой. – Где вы ходите? Я была там на площадке совсем одна.
– Отем сломала замок, – отвечает Джек.
– Не я его сломала, а он не открывается, – возражаю я.
– Забей, – говорит она. – Нам пора идти в класс.
Действительно, коридоры стремительно пустеют. Я опять начинаю дергать дверцу: