Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

— Прибереги их, пока у тебя не родится сын, который сможет их носить.

— Ну, боюсь, это случится еще не скоро и все платья выйдут из моды.

— Напрасно боишься, царица. Парадные царские облачения не так быстро выходят из моды, как обычная одежда…

Что ни говори, в голосе ее заключалось какое-то волшебство — как будто перед тем, как произнести слово, она убаюкивала его в колыбели.

Так я начала подбирать мою личную свиту. Мардиана я предполагала назначить главным придворным писцом; в последнее время мы виделись редко, но дружба наша не ослабла. Олимпия, изучавшего в Мусейоне медицину, поджидало место моего личного врача. Я доверяла ему, и если он будет рядом, мне не придется опасаться отравы. Однако мне остро недоставало опытного военного, чтобы противопоставить его Ахилле. Среди воинов я друзей не имела. В моем распоряжении была македонская придворная гвардия, охранявшая дворец, однако три римских легиона, набранные преимущественно из здоровенных варваров, галлов и германцев, подчинялись собственному военачальнику, а египетскими полками командовал Ахилла. В случае конфликта, даже если все македонцы поддержат меня, численное превосходство останется за легионами и египтянами. Мне же останется лишь положиться на милость судьбы.

В седой древности Египет с востока и запада защищали непроходимые пустыни, и лежавшая в долине Нила страна была практически недосягаема для остального мира. Тогда к нашим границам приближались лишь бедуины, что пересекали западные пески на верблюдах. Теперь же целые армии могли подойти к нашим восточным границам из Сирии. Египет стал частью большого мира; если когда-то он существовал сам по себе, то теперь все крупные события в чужих землях непосредственно влияли на нас. Именно поэтому первый кризис, возникший во время моего царствования, зародился вовсе не в Египте.

Причиной его явились проклятые парфяне. Они совершали набеги на Сирию, что была римской провинцией, и тамошний наместник Кальпурний Бибул решил отозвать римские легионы из Египта, объединить их со своими войсками и использовать против Парфии. Он поручил это своим сыновьям, отдав размещенные у нас легионы под их командование. Однако солдаты, обжившиеся в Египте, не захотели уходить. Разгорелся мятеж, сыновья наместника были схвачены и убиты бунтовщиками.

Солдаты ликовали, как глупцы, не видящие дальше собственного носа. Вместе с ними веселились и граждане Александрии, поскольку любой акт неповиновения Риму приводил их в состояние радостного возбуждения. Более всех торжествовали Потин и его приспешники. Как же — ведь Риму нанесен удар, пусть даже в виде убийства мирных послов.

События вынудили меня созвать совет. Я уже восседала на троне, когда члены его вошли в зал, подталкивая перед собой Птолемея, словно заложника.

— Мой брат займет место здесь, рядом со мной, — проговорила я, указав на второй трон. Я подумала, что полезно хоть ненадолго отделить его от этой своры. — А вы садитесь здесь.

Им всем, включая приглашенного мною Мардиана, предстояло сидеть на общей скамье — правда, изукрашенной драгоценными камнями.

Стоял чудесный ясный день. На волнах гавани мягко покачивался флот.

— Вы знаете, с какой целью созван этот совет, — сказала я. — Сыновья римского наместника Сирии, посланные возглавить легионы, убиты взбунтовавшимися солдатами.

— Мы тут ни при чем! — выкрикнул Птолемей. — Сами римляне римлян и убили! Это не наше дело!

Потин самодовольно кивнул.

— Вот, значит, как ты наставляешь юного царя? — возмутилась я. — Птолемея извиняет его юность, но если ты сам так считаешь, то разум у тебя ребяческий, и ты не имеешь права участвовать ни в каком совете, даже если речь идет об ослином навозе.

Улыбка сошла с его физиономии. Вот и хорошо.

— Легионеры не желают покидать Египет, — сказал Потин. — Они обосновались здесь, женились, завели детей.

— Иными словами, они уже не солдаты, а гражданские люди? — уточнила я. — Раз так, мы в них не нуждаемся: исполнять свои обязанности они уже не могут, а гражданского населения нам и без них хватает. В Александрии миллион горожан.

Я выдержала паузу, обвела их взглядом и заявила:

— Вы должны задержать убийц и выдать их Бибулу.

— Нет! — воскликнул Феодот. — Это значило бы признать его нашим господином. Египет — независимая страна!

— Настоящая независимость подразумевает еще и выполнение законов, принятых в цивилизованном мире, — возразила я. — Показать, что власть контролирует положение в стране и способна исправлять ошибки — признак силы, а не слабости.

— Правда в том, — усмехнулся Потин, — что ты боишься римлян. Поэтому ты склоняешься перед ними и унижаешь себя.

Как смеет он говорить это? Я перед кем-то склоняюсь? Я унижаю себя?

— Это ты унижаешь Египет, выставляя нас укрывателями преступников, — промолвила я, оправившись от возмущения. — Вижу, ты совсем не любишь свою страну.

— Да я люблю Египет больше, чем ты можешь вообразить!

— Ну так послужи Египту. Найди убийц. Приведи ко мне. Если у тебя нет желания посылать их Бибулу, я сделаю это от своего имени. — Я посмотрела на брата: — Хочешь что-нибудь сказать?

Он покачал головой.

— Хорошо. Потин, приказ тебе ясен.

Рослый евнух сидел неподвижно, как каменная статуя в храме.

На совете я вела себя уверенно, но, когда все разошлись, вдруг засомневалась. С одной стороны, мое решение было законным и справедливым, однако разумно ли оно с политической точки зрения? Скорее всего, это оттолкнет от меня большую часть населения Александрии. Впрочем, оскорбление римлян навлечет на нас куда более грозную опасность, чем недовольство или даже бунт. Рим никогда не забывал и не прощал обид. Я оказалась в ситуации, когда удобного выхода просто не было.

Убийцы — трое обычных с виду людей — были схвачены и препровождены к Бибулу. Римский магистрат удивил нас тем, что поступил в строжайшем соответствии с законом. Речь шла об убийстве сыновей Бибула, однако он заявил, что не имеет права карать убийц, подлежащих суду сената. Пусть торжествует правосудие, а не кровная месть.

О римский закон! Попади мне в руки убийцы моих детей, я позабыла бы про все законы на свете, кроме извечного права матери мстить за кровь ее чада. Законы хороши до поры, однако они не совершенны и не заменят собой справедливость. Греческие боги знают об этом больше, чем римское право.

История с Бибулом вызвала в народе сильное возмущение и настроила всех против меня, поэтому я почти убедила себя в том, что убийство — провокация Потина. (Я знаю, что на самом деле это не так. Но ответь, Исида: боги благоприятствовали ему?) Теперь люди говорили, что я «лизоблюдка», «рабыня Рима» и истинная дочь своего отца, потерявшего престол как раз из-за пресмыкательства перед иноземцами. Гнать ее прочь! Долой!

А в скором времени в Египет прибыл сын Помпея с просьбой предоставить войска и провизию для предстоящей войны с Цезарем. Нам пришлось согласиться, и в результате сотни наших солдат на шестидесяти кораблях отправились сражаться за чужие интересы. Помпей и его сторонники были изгнаны из Италии пресловутым Цезарем, действовавшим без оглядки на сенат — так, словно он повелевал своей судьбой. Говорили, что он удачливее всех, что его главное оружие — скорость и неожиданность, что он всегда обрушивается на врагов раньше, чем те успевают понять, кто против них выступил. Говорили, что он преодолевает сотню миль в день, нанося молниеносные удары.

Здесь я позволю себе опровергнуть некоторые клеветнические измышления. Их стали распространять в мой адрес позднее, с подачи Октавиана. Это он распустил слухи о том, будто бы во время посещения Помпеем Младшим Александрии мы с ним стали любовниками. Я встречалась с ним, я устраивала для него пиры и с гордостью показывала ему город, но он ни разу не коснулся моей руки — такой поступок нарушил бы правила этикета. Я была девственницей и хранила свое целомудрие, как Афина. К тому же Помпей не отличался привлекательностью!

Кроме совета и народа, против меня выступил сам Нил. При последнем разливе вода не поднялась до требуемого уровня, что означало неизбежный голод. Наши ученые разработали точную схему соответствия подъема воды и видов на урожай, и критический уровень назывался «локоть смерти». В тот год воды великой реки не поднялись выше роковой черты.