Аврора Роуз Рейнольдс - До Новембер

— Я знаю, что они любят меня, — ворчу я.

— Все хорошо? — спрашивает мистер Джеймс за дверью.

Я обхожу Ашера и открываю дверь. Мистер Джеймс смотрит на меня.

— Что за хрень? — спрашивает он, глядя на Ашера

— Всё в порядке. Мне просто нужно немного льда и таблетка аспирина, — говорю я, проходя мимо него.

— Как это произошло?

— Это потому что ваш сын — невероятный Халк, а также его привлекает Гарри Поттер, — говоря я через плечо.

Я смеюсь, когда Ашер стонет.

— Это моя вина, — говорит Ашер, подняв меня и усадив на столешницу. — Дверь ударила её, когда я открывал, чтобы добраться до неё.

Я наблюдаю за ним, пока он идёт к ящику, чтобы взять мешочек, а затем к холодильнику. Он насыпает туда льда, а затем заворачивает его в кухонное полотенце и прикладывает к моей голове.

— Спасибо, милый, — шепчу я.

— Всегда пожалуйста, малышка. Мне жаль, что твой день полный отстой.

— Мне тоже.

Он целует меня в макушку, а затем смотрит на отца, но его глаза останавливаются на разах, которые всё ещё лежат на столешнице.

— Это принёс какой-то парень? — спрашивает он.

Я сглатываю и поднимаю глаза на отца Ашера. Он не сказал ему насчёт карточки. Мистер Джеймс сначала смотрит на меня, а затем на Ашера.

— Что вы не договариваете? — Ашер спрашивает у отца.

— Когда я подъехал, Новембер вышла и нашла карточку.

— Где она? — спрашивает Ашер, и его тело напрягается. Мистер Джеймс вручает Ашеру карточку, которая теперь внутри пакета с застежкой «молния», и видно, что у неё снаружи и внутри. Ашер смотрит на неё несколько секунд и видит там изображение Нью-Йорка, затем отбрасывает пакет. Могу сказать, что он использует всё своё терпение, чтобы не разорвать её пополам.

— Что это значит? — рычит Ашер.

Это звучит так дико, и так не похоже на него.

Я достаю телефон и вбиваю поиск слова, которые написаны.

— Это тот же автор, чье стихотворение красовалось у меня на стене, — говорю Ашеру и мистеру Джеймсу.

— Прошлое стихотворение называлось «Ноябрь». А это как? — задаёт вопрос Ашер.

— «Ожидание», — отвечаю я, и дрожь проходит по моему телу, когда я читаю его.

Грядущие события отбрасывают тень

Пришло виденье мне во свете лета.

В нем грусть была. Душа моя

Пронизана болью. Слезы ручьями

Бегут по щекам. Все прошлые беды

Бросили тень на солнца часы.

И не было грусти в цветах,

Растущих под солнцем апреля,

Иль в соцветиях яблока, один за другим

Раскрывших сердцевину свою.

Ни в чириканьи птиц,

Ни в отблеске крыльев,

Ни в жужжании мух золотых.

Самым печальным было видеть ее,

Сидящую на кресле из листьев.

Она дарила свою благодать

Тем теням, что сокрыли лицо

И безмятежный лоб, и любовь,

Что горит в её кротких глазах,

Что впитали весь свет словно в жажде,

И улыбка, и ладонь ее,

Что стремится и поднята к свету, —

Все было дорого и глазам, и сердцу.

Но страх пробежал по деревьям,

И воздух вдруг стал холодней.

И пока где-то там слышен смех,

Моя душа все тонет в темноте!

Будто в комнате я, где никак

Сквозь тяжелые шторы свет ко мне не прольется,

И сладость ранних цветов не мила мне совсем,

Как и румянец яблок спелых.

Будто день слишком яркий,

А птицы все громче и громче,

Словно вся красота Единственной той

Была лишь сказкой. Так вот в чем дело -

Пред Ней стоит Смерть, бросая повсюду

Тени свои. Она поглотила

И глаза, и улыбку. Нет больше Её!

— Это звучит ещё более угрожающе, чем то последнее стихотворение, которое он оставил, — говорит Ашер, глядя на своего отца.

Я тоже поворачиваю голову в сторону мистера Джеймса и замечаю, что его лицо абсолютно ничего не выражает.

— Что же нам делать?

— Мне нужно, чтобы Новембер рассказала мне всё о доставке и о других мелочах, которые остались в памяти после нападения в Нью-Йорке. Мне также важно знать, видела ли ты здесь кого-нибудь подозрительного.

Я смотрю на отца Ашера, а затем на него самого и не могу не отметить, как напряженно его тело, словно готовое к атаке. Я наклоняюсь вперёд, беру его за край футболки и притягиваю к себе. Обернув руки вокруг его талии, я кладу голову ему на спину. Его руки опускаются поверх моих, он делает глубокий вдох и, наконец, успокаивается.

— Мне нужно сходить к машине за блокнотом. Когда вернусь — поговорим.

Ашер поворачивается лицом ко мне и крепче обнимает.

— Мне так жаль, — бормочу я ему в грудь, позволяя его запаху и меня успокоить.

— Не извиняйся. Это не твоя вина.

— Может, мне лучше уех...

Я не успеваю договорить, как он тут же перебивает меня:

— Не смей, чёрт побери, даже думать об этом, — его руки ещё крепче сжимают меня, словно я могу раствориться в воздухе в любую секунду. — Я найду твою маленькую задницу и верну на место. Я хочу, чтобы ты выслушала меня, — его руки поднимаются к моему лицу, а губы находятся в паре сантиметров от моих. — Папа втянут в это. Я тоже, и теперь втягиваю Кентона. Мы выясним, что происходит, и кто за этим стоит. И пока мы будем этим заниматься, ты будешь в безопасности.

— Я не переживу, если что-то случится с тобой из-за меня, — шепчу я, открывая ему свой самый большой страх, а затем прячу лицо в футболке.

— Детка, — говорит он, поглаживая меня по спине, — единственная вещь, которая причинит мне боль, — это если ты уедешь, и я не смогу узнать, в порядке ли ты. Я не позволю этому произойти и не позволю, чтобы что-то случилось со мной. Думаешь, я бы позволил чему-нибудь случиться со мной, зная, что шестеро парней ждут момента, чтобы занять моё место?

— Ты же знаешь, что сумасшедший? — спрашиваю со всей серьёзностью.

— Нет, я — эгоист. Я знаю, кто спит каждую ночь рядом со мной. Ты моя, Новембер. До того дня, пока ты не покинешь эту землю, ты будешь принадлежать мне.

Что я могу на это сказать? Я не успеваю сформулировать ответ, как заходит его отец, держа в руках блокнот и пакет.

— Что ж, давайте начнём, — говорит мистер Джеймс, опуская все свои вещи на стол, берёт стул и садится.

Ашер целует меня в макушку, а затем присаживается рядом со мной на стойку, держа меня за руку.

Я рассказываю им о посылке, а после и о нападении. Затем я вспоминаю о розах, которые были возле двери моей квартиры, когда я вернулась из больницы. Я никогда не получала цветы, а моя мама постоянно получала их от любого мужчины, с которым виделась, так что я предположила, что они для неё. Я забрала их в квартиру и оставила на кухне. До этого момента я о них не вспоминала.

— Белые розы, — шепчу я себе под нос.

— Прошу прощения? — спрашивает мистер Джеймс.

— Кто-то оставил белые розы возле моей квартиры после нападения. Но я думала, что они для мамы.

— Почему ты нам об этом говоришь? — задаёт вопрос мистер Джеймс, как я вспоминаю шокированное лицо мамы, когда она достала карточку.

— На карточке было написано «Мне жаль». Мы думали, что это от маминого хахаля, который отвёз меня в больницу. Что он выражал свои соболезнования о том, что случилось со мной. Но я помню, что мама была шокирована этим. Словно, ну, не знаю, он не способен на это, понимаете? Словно ему не свойственно сожалеть. Когда этим же вечером я складывала вещи в машину, этот же парень, которому, я думала, принадлежат цветы, остановился, чтобы высадить Биста. Он держал его у себя, пока я была в больнице. Он не хотел, чтобы Бист прожил остаток своих дней в приюте для собак. Он на мизинцах заставил меня поклясться, что если я захочу отдать Биста, то он первый об этом узнает. Помню, как я думала, что он и правда хороший парень и у него с мамой всё сложится. Он обнял меня, сел в машину и уехал. Мне казалось, что он был занят. Я уехала несколько минут спустя, так что не знаю, что случилось с ним и моей мамой.