Лори Фрэнкел - До скорой встречи!

— Я перееду сюда.

— Куда? — рассеянно переспросила Джулия.

— Сюда, к бабушке. Хочу жить тут.

— Но это же типичная старушечья квартира, — попытался разубедить ее Джефф.

— Бабушка поселилась здесь сразу после свадьбы, здесь росли вы с мамой, вы жили тут подростками, — не сдавалась Мередит.

— Слишком много истории, слишком много воспоминаний, — вставил Дэш.

— И что в этом плохого?

— Тебе тут будет нелегко.

— Бабушка хотела бы, чтоб я здесь поселилась, — упрямилась Мередит.

— Куча жуткой мебели, — добавил Дэш.

Что правда, то правда: кое-что из предметов обстановки могло побороть даже самую сильную ностальгию.

— Я избавлюсь от своей квартиры и буду платить вам аренду, — объявила Мередит маме с дядей.

— Не говори глупостей! — возмутился дядя Джефф. — Ты же член семьи, эта квартира принадлежит и тебе тоже. Дело вовсе не в деньгах.

— Ливви была бы рада, если б ты сюда переехала, — признала Джулия, — но только если ты сама действительно этого хочешь. Если в этой квартире на тебя не нахлынет тоска, ты не станешь грустить и не замкнешься в себе. И если ты хочешь переехать не только потому, что не можешь с расстаться с бабушкой. — Да, я не могу с ней расстаться, — согласилась Мередит. — Но причина не в этом.

Позже вечером, когда все ушли (Дэш поехал ночевать к Сэму, а Джефф, Мэдди и Джулия с Кайлом отправились к Мередит), Сэм начал разворачивать аккуратно завернутые тарелки, чашки, бокалы и салатницы и снова расставлять все по полкам. По ощущениям Мередит, ее собственная дешевая посуда, купленная вразнобой, не шла ни в какое сравнение с бабушкиным фарфором. По ощущениям Мередит, этому фарфору место в бабушкиных буфетах. По ощущениям Мередит, Ливви посоветовала бы ей поступить именно так.

— Ты всегда знаешь, чего хотела бы твоя бабушка, — заметил Сэм.

— Конечно, я ведь знала ее всю свою жизнь.

— А как насчет того, чего ты сама хочешь?

— Я хочу того, чего она хочет. Вернее, хотела. Она всегда желала мне только лучшего, поэтому я хочу того же, что она.

— И я тоже, — кивнул Сэм. — Давай я закончу распаковывать тут, а ты пока пойдешь к себе и начнешь собирать вещи.

— Я могу и завтра начать.

— Может, ты хочешь провести последний вечер с семьей перед их отъездом? С Дэшем, родителями, дядей и тетей?

— Ты моя семья, — ответила Мередит, — и тебе тоже нужно домой — собирать вещи.

— Зачем?

— Переезжай сюда ко мне!

— Что?

— Переезжай сюда!

— Мерд, не слишком ли рано?

— Но ты предлагал жить вместе еще до поездки в Лондон.

— Я пошутил.

— Неправда.

— Я… бредил от счастья.

— Ударение на слово «счастье».

— Ударение на слово «бредил»!

— Твоя квартира слишком маленькая, а моя… слишком «моя». Бабушкина — в самый раз. К тому же бабушка сказала бы, что тебе стоит переехать ко мне.

— Думаешь?

— Уверена.

— Я пришелся бы ей по вкусу?

— Смеешься? Ты бы ей очень понравился!

— С чего ты взяла?

— Ты умный. Веселый. Любишь бейсбол. Готовишь вкусный попкорн. Но самое главное, ты замечательно относишься к ее внучке.

— Я безработный, а бабушки не переваривают бездельников.

— Поверь мне, отношение к внучке с легкостью перевесит этот недостаток.

— Жаль, я не успел с ней познакомиться, — признался Сэм. — Кажется, она была удивительным человеком.

— Мне не верится, что ты не успел с ней познакомиться. И уже никогда не успеешь.

— Но у меня еще есть шанс ее узнать.

— Каким образом? — Живя у нее дома, — сказал Сэм. — Обожая ее внучку.

Следующие две недели они потихоньку перевозили свои пожитки в квартиру Ливви, но тем вечером, когда решение было принято, Мередит отправилась к себе и отвязала все модели самолетов. Вернувшись в их новое жилище, Сэм обнаружил свежезастланную постель, двух собак и сотни самолетиков, свисающих с потолка. А потом они с Мередит отправились обновлять спальню.

Сэм лежал и наблюдал, как самолетики тихо покачиваются, отбрасывая на него с Мередит тени, замысловатыми татуировками ложащиеся ему на живот и ноги, ей — на грудь и лицо, кружащие вокруг ее пупка, словно над авиабазой.

— Почему ты вообще начала мастерить модели? — поинтересовался Сэм.

— Не знаю, — задумчиво ответила она. — Я была тогда еще совсем маленькой, так что толком и не помню. — Она подняла ногу и кончиками пальцев указала на модель истребителя времен Второй мировой, неряшливо разрисованную розовыми и фиолетовыми тонами. — Вот мой первый самолет. Его построил папа, а раскрашивать отдал мне.

— Да уж я догадался.

— Просто начала, и все. Может, родителям требовалось чем-нибудь занять меня, иначе я разнесла бы им всю мастерскую. Если хочешь зарабатывать на жизнь керамикой, стоит придумать, как обезопасить ее от собственного карапуза.

— А может, ты стремилась в небо? Хотела улететь?

— Скорее, дело в достижении чего-то. Смотри, человечество научилось летать! И тут то же самое. Смотри, ты провозилась весь день с кучей деревяшек, бутылочкой клея и красками, и у тебя получился самолет. Думаю, родители хотели, чтоб я поняла: мне все по плечу.

— Жаль, я не знал тебя маленькой, — вздохнул Сэм.

— Почему?

— Ты наверняка была самой умной, веселой и славной девчушкой на свете.

— Было бы немного странно, если б ты думал так о шестилетнем ребенке.

— Нет, ведь я и сам был бы шестилеткой. Я помогал бы тебе строить самолеты.

— Ты и сейчас можешь помогать мне.

— И куда мы их поставим?

— Как раз поэтому я и начала развешивать модели на потолке — свободных полок больше не было. А на потолке им самое место, самолет ведь создан для полетов. И потом, когда они над головой, то я летаю во сне.

— Всем снятся такие сны, — отметил Сэм. — Но мои — особенные, — возразила Мередит.

Тому, что случилось далее, было несколько объяснений. Во-первых, Сэм не мог вынести грустного взгляда любимой, и ему жутко хотелось чем-нибудь помочь. Во-вторых, он все еще находился в той стадии, когда мужчина из кожи вон лезет, дабы завоевать сердце женщины. И в-третьих, у него была масса свободного времени, ведь с работы его выгнали. Хотя ключевую роль сыграла все-таки его самонадеянность. И то, что он действовал наобум, не представляя, куда это все приведет. Отдаленно не представляя. И впрямь, откуда ему было знать?

Еще одной причиной стала зависть. Сэм с удивлением обнаружил, что завидует Мередит из-за смерти ее бабушки. Конечно, не из-за самого факта — очевидно, Сэм не стал бы такого желать — и не из-за потери любимого человека как таковой. Воспоминания — вот что не давало ему покоя. Сэм далеко не сразу это понял.

Поначалу он думал, что сильно переживает за Мередит, и точка. Потом — что она заразила его своей печалью. Отчасти он допускал, что это досада: ведь он уже никогда не познакомится с Ливви. Отчасти признавал, что он, Сэм, самовлюбленный козел, который ждет не дождется, когда же его любимая придет в себя (старики умирают, тут ничего не поделаешь!) и снова станет той веселой, жизнерадостной и неунывающей девушкой, какой он смутно ее помнил. Однако дело обстояло куда сложней. Сэм скучал по собственной матери — вот отчего ему было так тяжело.

Скучать по кому-то, кого ты едва знаешь, — вдвойне тяжело. Ведь скучать — значит помнить: одно неразрывно связано с другим. А Сэм едва помнил свою мать, точнее, вообще не помнил, поэтому тоска по ней была странной и особенно мучительной. Не столько тоска, сколько ощущение пустоты — будто упустил что-то, например автобус. Будто мимо прошло нечто важное, не оставив следа, не обронив ни одного воспоминания, которое можно было бы бережно хранить.

Мать Сэма погибла в автокатастрофе, когда ему было тринадцать месяцев. По рассказам отца, Сэм к тому времени уже сказал первое слово — «мама» — и очень любил ее, заходился в плаче, как только она скрывалась за дверью. Его даже нельзя было оставить с нянькой, потому что Сэм цеплялся за мать мертвой хваткой и ни в какую не отпускал от себя.

Сэм принимал эти истории за чистую монету. Не то чтобы он свято верил в непогрешимую честность отца — тот наверняка и рад был бы соврать, лишь бы подарить Сэму хоть частичку воспоминаний о матери, — просто именно так и ведут себя малыши в годик с лишним. Отец Сэма преподносил свои рассказы как доказательство невиданной любви сына к матери, но Сэм знал: ничего необычного тут не было.