Пенелопа Дуглас - До тебя

– Почему же Пайпер позволено знать, а мне – нет? – Она говорила с напором, словно защищаясь.

Она знала про Пайпер?

– Черт, Тэйт, – процедил я сквозь зубы и выпрыгнул из машины, краем глаза заметив, что машина матери стоит в открытом гараже. – Я не хочу об этом говорить.

Ни сегодня, ни когда-либо еще. Я даже не знал, с чего начать. Если она действительно хочет быть со мной, ей нужно перестать докапываться.

– Ты ни о чем не хочешь говорить! – крикнула Тэйт через капот машины, выскочив следом. – Что, по-твоему, будет дальше?

Дальше? Она может принять меня таким, какой я есть. Вот что может быть дальше.

– Чем я занимаюсь в свободное время – мое дело. Доверяй мне или нет.

– Доверять тебе?! – Тэйт наморщила брови, глядя на меня с возмущением. – Ты давным-давно потерял мое доверие. Но если сам попытаешься мне довериться, тогда мы, возможно, сможем снова стать друзьями.

Друзьями? Мы никогда больше не будем просто друзьями.

Угомони ее или оттолкни, сказал я себе.

– Мне кажется, мы уже перешли черту, Тэйт, – кисло усмехнулся я, – но если хочешь поиграть в эту игру, тогда ладно. Можем устраивать ночевки, только теперь без секса не обойдется.

Ее плечи распрямились, и она сделала резкий вдох, глядя на меня с болью и потрясением. Я, черт возьми, снова это сделал.

Почему я продолжал так поступать? Я мог просто обмануть ее ожидания и уйти.

Но нет. Меня переполняла злость, я искал ссоры.

Как бы там ни было, я увидел этот грустный взгляд в ее наполненных слезами голубых глазах, и мне захотелось схватить ее в объятия и расцеловать ее лицо, ее нос и губы, как будто этим я мог стереть все те ужасные вещи, которые сказал и сделал.

– Тэйт… – Я начал обходить машину, но она сделала несколько шагов в мою сторону и швырнула что-то прямо мне в грудь.

Я подхватил брошенный мне предмет, беспомощно глядя на то, как она бегом промчалась через наши дворы и влетела в свой дом.

Нет.

Я смотрел ей вслед – на теперь уже темное крыльцо и на закрытую входную дверь. Лишь через минуту или две я понял, что держу в руке какую-то бумагу.

Я опустил глаза, и во рту у меня пересохло, а сердце болезненно заколотилось в груди.

Это была фотография.

На ней был я.

Четырнадцатилетний.

Я был весь в синяках и кровоподтеках после своих каникул у отца. Тэйт нашла снимок на дне коробки, которую я держал под кроватью.

Она пришла ко мне сегодня не для того, чтобы поздравить с днем рождения.

Она что-то искала.

А я оттолкнул ее, не захотев говорить о том, что она и так уже знала.

Я пулей вылетел с подъездной дорожки и вдавил педаль газа в пол. До конца улицы, на край города, не освещенный светом фонарей.

Обычно вождение помогало мне очистить мысли, а теперь в голове была сумятица из-за Тэйт. Я не пытался убежать. Я хотел отсечь все это.

Она все равно не поняла бы и наверняка увидела бы меня в ином свете. Почему она не понимала, что все это не имеет никакого значения?

Наверное, мне нужно было вести себя помягче, но Тэйт продолжала лезть в то, что ее не касается.

Я вцепился в руль, принуждая себя жать на газ, чтобы не повернуть назад.

Я не мог вернуться. Она же захочет узнать все, а мне было стыдно за то, как я обошелся с братом, даже больше, чем за то, как поступал с Тэйт.

Разве она не понимала, что некоторые вещи лучше не ворошить?

– Иди. Помоги брату, – говорит отец слишком мягко.

У меня дрожат руки, я оборачиваюсь и смотрю на него.

Что происходит? – спрашиваю я себя.

– Не делай вид, будто у тебя есть выбор. – Он показывает на лестницу рукой, в которой держит бутылку.

Деревянные ступеньки скрипят под моими ногами, а тусклый свет внизу не помогает успокоиться.

Похоже, что жутковатый огонек горит в старой печи, но я чувствую, что чем ниже спускаюсь, тем холоднее воздух.

Где Джекс?

Я оглядываюсь на отца – он стоит в кухне, наверху лестницы. Ощущение, словно меня засасывает в черную дыру, становится сильнее.

Меня больше никто не увидит.

Но отец машет рукой, побуждая меня спускаться дальше.

Я не хочу идти. Мои голые ноги замерзли, и в них втыкаются щепки, торчащие из деревянных ступеней.

Но вдруг я останавливаюсь, и сердце подскакивает к самому горлу.

Я вижу Джекса.

Я вижу их.

А потом я вижу кровь.

Я поставил машину на парковке у заднего входа в парк Игл-Пойнт. Здесь два входа. Центральный, куда можно въезжать на автомобиле, и задний – для пешеходов и велосипедистов. Но у заднего входа есть стоянка, чтобы оставить машину и пойти в парк пешком. Я выбрал именно этот вход.

Тот, что ближе к пруду.

Я и сам не понял, как здесь оказался, но за рулем я порой отключал голову. Рано или поздно я все равно оказывался там, куда хотел попасть.

Иногда мой путь заканчивался в автомастерской Фэйрфакса, куда я приезжал повозиться со своей машиной. Порой я оказывался у Мэдока дома, где мы устраивали тусовку. А несколько раз – дома у какой-нибудь девчонки.

Но сегодня? Парк? Пруд?

Волоски у меня на руках встали дыбом, горло обожгла подступившая желчь. Я хотел быть здесь не больше, чем в тюрьме, куда поеду завтра.

Но я все равно направился в парк. Прошел через ворота, открытые даже ночью. Спустился по каменным ступеням к пруду, куда не приходил уже несколько лет.

Пруд был искусственным, зону вокруг него – берега, окружающие его скалы и ведущие к нему ступени выложили песчаником. От пруда к лесу, через который можно было выйти на смотровую площадку над рекой, вела дорожка из того же песчаника.

Это место было уединенным, необычным и особенным для нас с Тэйт. Мы устраивали здесь пикники, приходили сюда во время соседских свадеб и просто сидели здесь поздними вечерами, тайком сбежав из дома.

Последний раз, когда я был здесь, я в последний раз плакал.

– Тэйт? Иди сюда, милая, – зовет ее мистер Брандт, и мое сердце колотится в груди как отбойный молоток. Я жду не дождусь, когда увижу ее. Обниму ее.

И скажу то, что должен был сказать раньше. Что люблю ее.

В желудке урчит от голода, и я смотрю на свои руки, в которые въелась грязь. Нужно было помыться, прежде чем идти искать ее. Но я знаю, что Тэйт это неважно.

Спускаясь по каменным ступеням, я вижу, как она плюхается на одеяло и, оперевшись на руки, скрещивает ноги в лодыжках.

Она такая красивая. И она улыбается.

В голове мелькает мысль о Джексе, мышцы сводит от напряжения. Я должен кому-то рассказать.

Но сначала мне нужна Тэйт.

Я уже иду к ней, но тут я вижу свою мать и прячусь за валуном.

Меня охватывают злость и отвращение.

Почему она здесь? Я не хочу ее видеть.

Я звонил ей летом. Пытался попросить ее о помощи, но она просто бросила меня там.

Почему моя мать здесь, с ними?

Я пытаюсь дышать ровно, но горло сжимается, словно я сейчас расплачусь.

Тэйт – моя семья. Моя настоящая семья. Моя мать-алкоголичка не имеет никакого права быть здесь и проводить с ними время.

– Жду не дождусь, когда Джаред вернется, – говорит Тэйт. Я слышу улыбку в ее голосе и закрываю рот рукой, чтобы не разрыдаться.

Я хочу подойти к ней, но не могу сделать этот шаг при всех. Не хочу сталкиваться со своей матерью и не хочу, чтобы мистер Брандт видел меня таким. Грязным и побитым.

Мне просто хочется схватить Тэйт за руку и убежать с ней.

– Покажешь ему приемы карате, которые вы с Уиллом разучили за лето, – предлагает мистер Брандт, и я перестаю дышать. Рыдания, которые я удерживал в груди, превращаются в пламя ярости.

Уилл? Гири?

Я перевожу взгляд в сторону, словно в поиске объяснения, но не нахожу его.

Она что, все еще встречается с ним?

– Что ж, это здорово, что тебе было с кем общаться, когда Джаред уехал. – Мать открывает банку с колой. – И мне кажется, что расстояние в вашем случае полезно. Вы двое слишком сблизились в последнее время.