Элизабет Торнтон - Добродетельная леди

С течением дня тревога Брайони стала нарастать. Она примирилась с тем, что придется принять неизбежную словесную порку, которой, она была уверена, ее дядя и тетя считают себя обязанными подвергнуть ее. Но этого не произошло. Несмотря на то что их обращение с ней было в высшей степени сухим и официальным, ни одно слово осуждения не сорвалось с их плотно сжатых губ. Она вдруг осознала, что когда Харриет и леди Эстер говорят с ней, они избегают смотреть ей прямо в глаза. Только поведение Эдмунда и Фанни было естественным, но Брайони казалось, что она замечает жалость в их глазах, когда они обмениваются взглядами. Она почувствовала себя совершенно сбитой с толку. Нэнни она встретила на лестнице, и то мельком. Ее глаза были красными от долгих слез. Она прижала Брайони к себе со сдавленным «О, мой бедный ягненочек» и быстро ушла наверх, чтобы заняться своими обязанностями. Брайони угрюмо сделала вывод, что предстоящее ей наказание должно быть действительно тяжелым.

Час ужина ничуть не уменьшил ее мрачных предчувствий, поскольку, когда ее позвали в гостиную, Рейвенсворт был единственным гостем. Она остановилась на пороге, ее сердце бешено колотилось в груди.

– А где Эйвери? – спросила она без предисловий.

Улыбка Рейвенсворта, похоже, должна была быть успокаивающей.

– Он передает свои сожаления. У него оказалась заранее намеченная встреча.

– Это невозможно! – не подумав, воскликнула Брайони.

– Как скажете, – вежливо ответил Рейвенсворт, отворачиваясь, чтобы продолжить прерванный разговор с Фанни.

Для взвинченных чувств Брайони атмосфера за столом в тот вечер была слишком наэлектризованной. Она ощущала, как волосы у нее на затылке встают дыбом. Когда гром наконец грянет – она была уверена, – он убьет ее первую. Она начала фантазировать насчет наказания, которое уготовил ей дядя, но кроме отправки в какую-нибудь далекую колонию ей в голову не приходило ничего действительно страшного. Она решительно сказала себе, что занимается глупостями, и сделала героическую попытку похоронить свои беспочвенные страхи. Тем не менее она почти ничего не ела и за весь ужин не сказала ни слова. Она смутно сознавала, что из всех присутствующих только Рейвенсворт постоянно поддерживал непринужденный разговор, и его аппетит был таким же здоровым, как обычно.

Когда убрали со стола и джентльменам принесли портвейн, Фанни элегантно встала, чтобы дать сигнал дамам удалиться. Рейвенсворт шепотом обменялся несколькими словами с сэром Джоном.

– Брайони, будьте добры уделить мне несколько минут. – Голос сэра Джона не допускал возражений. Рейвенсворт подошел к ней и, осторожно взяв за локоть, усадил рядом с собой. Эдмунд ободряюще улыбнулся и вышел вслед за дамами. Они остались втроем.

Рейвенсворт налил в бокал портвейна и протянул его Брайони.

– Пейте! – приказал он ей. – Вы выглядите перепуганной до смерти.

– Так и есть, – выдохнула она и выпила залпом. Сэр Джон задумчиво посмотрел на маркиза.

– Вы начнете или я? – наконец спросил он.

– Лучше вы, сэр, – беззаботно ответил Рейвенсворт. – Я прекрасно знаю, что вы собираетесь сказать, но уверен, что Брайони даже и не подозревает об этом. Я рассчитываю, что вы сможете немного образумить ее.

Брайони взяла бокал и сделала глоток. Все хуже и хуже, угрюмо подумала она.

– Ну, хорошо, – сухо ответил сэр Джон, глядя на всех как набожный проповедник. Брайони вдруг вспомнила разоблачения тети Софи, что в юности сэр Джон был признанным повесой, и невольно усмехнулась. Она снова потянулась за бокалом с портвейном, но сильная рука Рейвенсворта остановила ее.

– Помедленнее, девочка! – предостерег он.

Брайони покорно повиновалась.

– С чего же мне начать? – задумчиво проговорил сэр Джон. – Ах, да. Во вторник я узнал от этой во все сующей нос сплетницы, леди Харрингтон, что мои дочь и воспитанница дали повод почесать языки лондонским злословам своей буйной выходкой, чем-то связанным с нюханьем табака, как я припоминаю.

– Я могу это объяснить, – поспешила вставить Брайони.

– Не трудитесь, – ядовито ответил сэр Джон. – На это безрассудство я почти готов закрыть глаза. Так о чем я? Ах, да. В четверг на приеме леди Харрингтон сообщила кое-что новенькое. Мои дочь и воспитанница, как мне дали понять, были представлены в Опере печально известной Харриет Уилсон не кем иным, как почтенным маркизом Рейвенсвортом.

– Я могу объяснить это, – робко попыталась вставить Брайони. Рейвенсворт подавил смешок.

– Не трудитесь, – отрезал ее дядя с ледяным взглядом. – Поначалу я не мог, не хотел обращать внимания на такой намек, – продолжил он. Его голос звенел от нарастающего гнева. – Я так разъярился на старую козу, что пригрозил ей, что, если бы она была мужчиной, я вызвал бы ее на дуэль. Но когда она представила мне трех молодых джентльменов, один из которых оказался ее племянником, но все они подтвердили ее неправдоподобный рассказ, я был готов умереть от унижения. – С этими словами сэр Джон в два глотка выпил бокал портвейна и налил другой.

– Это все, сэр? – ободряюще поинтересовался Рейвенсворт.

Рука Брайони тайком потянулась за бокалом, пока Рейвенсворт отвлекся. Она осушила его и почувствовала, как живительное тепло распространяется по ее дрожащим конечностям. Это ощущение понравилось ей больше, чем леденящий страх, сковывающий ее тело. Графин стоял около локтя дяди, слишком далеко, чтобы она могла дотянуться.

– Не хотите ли еще портвейна, милорд? – находчиво поинтересовалась она у Рейвенсворта. Ничего не подозревающий сэр Джон передал графин его светлости. Брайони, как загипнотизированная, наблюдала, как Рейвенсворт наполняет свой бокал.

– Это ни в коем случае не все, – наконец ответил сэр Джон, пронизывая Рейвенсворта взглядом. – Вчера вечером на концерте в Сидни-Гарден, когда я уже решил незамедлительно ехать в Лондон, кого, как вы думаете, мне довелось встретить?

– Леди Харрингтон? – услужливо подсказала Брайони.

Сэр Джон зловеще улыбнулся, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Ко мне пристал этот выскочка, граф Графтон.

– Неужели? – спросил Рейвенсворт с озорным огоньком в глазах. – Теперь, по-моему, история становится интересной.

Он повернулся к Брайони, но, заметив полный бокал портвейна в ее руке, подозрительно посмотрел на графин и убрал его подальше от нее.

– Очаровательный джентльмен, – заметила слегка одурманенная Брайони, кивая дяде. – Мы встретили его в дороге.

– Да что вы говорите! – Голос сэра Джона был холодно-бесстрастным. – Пикантная новость в том, что этот «очаровательный джентльмен» с удовольствием сообщил мне, что моя племянница, мисс Брайони Лэнгленд, стала любовницей маркиза Рейвенсворта.

Воцарилась тишина, и сэр Джон откинулся на спинку своего кресла с самодовольной ухмылкой на губах.

– Интересно, что натолкнуло его на такую мысль? – с невинным видом поинтересовался Рейвенсворт.

– Незначительный факт, что Брайони была в вашей спальне, к тому же в ваших объятиях, и вы при этом были голым.

– Я могу это объяснить, – сдавленно взвизгнула Брайони.

– Моя дорогая девочка, теперь уже слишком поздно для объяснений! Я не сомневаюсь, что вы с Рейвенсвортом не делали ничего чересчур предосудительного. Как я однажды сказал твоему отцу, объяснения его сомнительного поведения по отношению к твоей матери не будут значить ничего в глазах света. Имеют значение только действия.

Рейвенсворт выглядел заинтересованным.

– Хотел бы я познакомиться с этим джентльменом.

– Папа был настоящим джентльменом! – возмущенно воскликнула Брайони. – Он никогда не воспользовался бы мамой. Он любил ее!

– Он был человеком чести, – угрожающим тоном произнес сэр Джон. – И он знал свой долг.

– Ах, да, – промурлыкал Рейвенсворт. – Брайони, поставьте бокал и слушайте внимательно. Ваш дядя собирается преподать вам урок манер этого безнравственного мира.

Сэр Джон нахмурился.

– Мне не нравится ваш тон, сэр.

– Может быть, и нет, – ответил Рейвенсворт с обезоруживающей улыбкой. – Но позвольте мне успокоить вас, сэр Джон. Я человек чести. Попытайтесь объяснить это Брайони. – Он снова наполнил свой бокал из графина и с небрежной ухмылкой долил бокал Брайони.

Сэр Джон не стал ходить вокруг да около и обратился прямо к Брайони:

– Категорически необходимо, чтобы Рейвенсворт женился на тебе немедленно, до того как слухи о твоих проступках станут достоянием гласности. Твоя репутация может быть немного подпорчена, но твердая рука мужа обуздает твои буйные порывы, и, учитывая поддержку семьи, я не вижу причин, почему тебя может отвергнуть светское общество.