Она подняла книгу в кожаном переплете высоко над головой и со всей силой швырнула ее в стену с камином, от которой та с грохотом отскочила. Адель издала один долгий дрожащий вскрик, и наступила тишина.
– Черт! – воскликнул Хью Монтгомери, маркиз Рейвенсворт.
Дрожащими пальцами Брайони закрыла дверь своего убежища и стиснула зубы, чтобы сдержать взрыв неудержимого нервного смеха.
Маркиз приподнялся на локте и с кошачьей грацией высвободился из объятий замершей дамы. Он медленно встал на ноги. Пока он поправлял галстук, его ленивый взгляд скользил по полутемной комнате, ничего не пропуская. Он остановился на ковре перед камином, и улыбка, медленная и дьявольская, заиграла на его чувственных губах. Он взглянул вниз на свою безмолвную партнершу, и его улыбка померкла.
– Приведи себя в порядок, женщина! – прорычал он надменно, глядя на вульгарный хаос в ее одежде.
Адель резко села, одной рукой разглаживая подол смятого шелкового платья, а другой поправляя тончайшие брюссельские кружева, едва прикрывающие пышную грудь.
– Что это было? – спросила она дрожащим голосом, ее янтарные глаза расширились от страха, когда она оглядывала темную комнату. Ее взгляд задержался на мужчине, возвышающемся над ней, скользя по нему, смакуя мощный размах его широкой груди и мускулистых плеч. Адель видела, как в ответ на какую-то потаенную мысль на его аристократическом лице заиграла улыбка, и у нее перехватило дыхание. Он был так бессознательно мужествен! Его непоколебимая уверенность в себе подействовала на нее успокаивающе. Она протянула руку, чтобы вернуть его на диван. Но длинные пальцы обхватили ее запястье, и бесцеремонный рывок поставил ее на ноги. Он негромко усмехнулся.
– Не сейчас, Адель, или вы ничего не заметили? Наша тайная встреча уже больше не... тайная. – Он предупреждающе приложил палец к губам. – Будьте хорошей девочкой и бегите отсюда. Я присоединюсь к вам позже.
Дама открыла было рот, чтобы воспротивиться такому приказанию, но один взгляд на сардонически приподнятую бровь Рейвенсворта – и она подавила этот порыв.
– Это обещание? – с надеждой спросила она.
– Прошу прощения? – Стало очевидно, что Рейвенсворт уже потерял интерес к ней.
Она сделала попытку скрыть уязвленное самолюбие.
– Я полагаю, это виконт Эйвери шутит над нами. Ваш друг недолюбливает меня, не так ли?
Тон Рейвенсворта был вполне дружелюбным:
– Раз уж вы спросили, то да. Но пусть это вас не беспокоит. У каждого свой вкус, а всем известно, что Эйвери довольно взыскательно относится к шуткам.
Адель была не совсем уверена, что Рейвенсворт сделал ей комплимент. Занятая этой проблемой, она пыталась решить, обидеться или сказать в ответ что-нибудь особенно остроумное, если только ей удастся такое придумать. Но тут она обнаружила свой локоть в стальных тисках, и Рейвенсворт с непреклонным видом отвел ее к двери.
Однако дама не собиралась сдаваться так легко. Она использовала все женские уловки, какие только могла придумать, чтобы завлечь его снова к дивану, и почти преуспела в своей настойчивости. Но маркиз не имел привычки делать вид, что постоянен в любви. У него был взгляд распутника, и он никогда не пытался скрыть его от титулованных дам и оперных танцовщиц, которые добивались привилегии согревать его постель.
Его честность в этом отношении была не просто проступком, но оскорблением, хотя и простительным по отношению к женщине ее ранга и достатка. Она, всеми признанная красавица, графиня, вдова, не могла даже претендовать на высоко котирующийся титул любовницы Рейвенсворта. Он не выказывал никаких предпочтений ни одной из вереницы женщин, а наслаждался тем, что каждая из них предлагала, с небрежностью, которая в других мужчинах выглядела бы как окончательная испорченность. Но Рейвенсворт был Рейвенсвортом, повесой, шалопаем, блудником, но неотразимо очаровательным, несмотря на все это. Было очень мало женщин, которые смогли устоять перед приглашением в его постель. Адель Сен-Клер не была одной из них.
Она положила руку ему на грудь.
– Вы знаете, где искать меня? Я остановилась в доме на Дьеж-стрит.
– Да, я помню, – уклончиво ответил он, открыл дверь и решительно подтолкнул ее через порог.
– Вы присоединитесь ко мне позже? – настаивала она.
Рейвенсворт помедлил долю секунды.
– Если это будет удобно. – Его спокойный взгляд был непроницаем.
Поток гневных слов готов был сорваться с ее губ, но замер невысказанным, когда она увидела неумолимую складку его губ. Она элегантно склонила голову в знак согласия, но, прежде чем успела произнести «до скорого свидания», дверь решительно захлопнулась перед ее носом.
Маркиз вернулся в комнату и в несколько шагов оказался у кресла, так поспешно покинутого Брайони. Он опустился в его мягкие глубины и скрестил ноги в шелковых чулках, положив ногу в черной бальной туфле на колено, обтянутое серыми атласными бриджами. Его золотое кольцо с печаткой в виде стоящего на задних лапах льва сверкнуло в мягком сиянии свечи, когда он нагнулся, чтобы поднять книгу, лежавшую у камина. Когда он понял, что держит в руках готический роман из тех, какие обожают современные романтические девицы, он улыбнулся, его белые зубы ярко блеснули на фоне смуглой кожи. Он протянул руку и поднял с пола изящные женские домашние туфельки, лежавшие у его ног. Он поднес их, покачивая, к лицу, и его улыбка стала шире.
– Теперь вы можете выйти, дорогая. Я знаю, что вы где-то здесь.
В глубине своей темной, похожей на могилу пещеры Брайони струсила. Она дернула дверь ледяного убежища, надеясь убедиться, что находится вне досягаемости джентльмена. Это была ее ошибка. Карандаш, рискованно балансировавший на краю полки, покатился вперед, задержался на секунду и свалился на не покрытый ковром пол. Рейвенсворт услышал треск и мгновенно оказался у потайной двери. В следующую секунду он распахнул ее настежь. В руке он держал канделябр, чтобы лучше рассмотреть ревнивую девицу, которая помешала его забавам с веселой вдовой. Когда он увидел худенькую стройную девушку с серьезными серыми глазами, смотревшую на него настороженно, улыбка замерла на его губах. Никогда еще за свои двадцать девять лет он не охотился за ребенком.
После нескольких мгновений недоуменной тишины в Рейвенсворте начал закипать гнев. Он ожидал чего-то другого.
– Кто вы, черт возьми? И зачем вы шпионите за мной?
Брайони вопреки своей внешности совсем не была трусихой. Она не позволила себе испугаться его угрожающего поведения. Со всем достоинством, какое только смогла собрать, и завернувшись в него, как в изорванное платье, она вышла из уборной, проскользнув мимо его светлости.
– Прошу прощения. Вам пришлось долго ждать? Туалет теперь свободен.
– Что?! – недоуменно спросил Реивенсворт, когда она проплывала мимо него. Он поставил канделябр на ближайший стол.
У Брайони не было желания вступать в бесполезный разговоре разгневанным джентльменом. Она увидела, что путь к двери свободен, и поспешила туда. Реивенсворт опередил ее. В два широких шага он оказался у двери и отрезал ей путь к отступлению. Брайони окаменела.
При других обстоятельствах она могла бы восхититься мужественной красотой темноволосого Адониса, преградившего ей путь. Но Брайони едва ли заметила ее. Она вдруг с упавшим сердцем осознала едва сдерживаемую силу своего противника и замерла, как несчастная газель, неосторожно разбудившая тигра.
Мужчина угрожающе возвышался над ней. Даже если она закричит, кто услышит ее? Бальный зал на другом этаже, и она не могла придумать никаких причин, за исключением одной, зачем гостям ее дяди спускаться на другой этаж. Она заставила себя расслабиться. Мужчина был гостем ее дяди и таким образом косвенно джентльменом – более или менее. Холодная логика победила. Безусловно, безопаснее потакать раздраженному донжуану.
– Кто я? Вы поверили бы в... ангела-хранителя?
Брайони поняла по его стиснутым челюстям, что ее неуверенная попытка изобразить легкомыслие провалилась.
– Ангел-хранитель? – переспросил он. Когда она ничего не ответила, он продолжил с холодной вежливостью: – Не будете ли вы так добры объяснить это замечание?
– Ангел-хранитель... для девицы в затруднительном положении?
– Охраняющий что, могу я спросить?
Теперь отступать было поздно.
– Ее добродетель, разумеется. – Она заставила себя встретить его горящий взгляд с решительным хладнокровием, но выражение его лица, как она заметила с некоторым облегчением, осталось бесстрастным.