Он был совершенно неубедителен, и неожиданно для себя я поняла, что Готье желал поскорее избавиться от моего общества, точнее, отдохнуть от моих расспросов. С этим я ничего не могла поделать, лишь подчиниться. Бросив в сторону Готье обиженный взгляд, я увидела, как он начал снимать брюки, и едва сдержала вздох волнения. Однако, он предусмотрительно погасил лампу со своей стороны и встал ко мне спиной. И я последовала его примеру. И, пока забиралась в постель, под тёплое, воздушное одеяло, старалась не касаться супруга и не думать о том, обнажён он был в тот момент, или же нет…

Качка была едва ощутима, создавалось впечатление, будто мы вовсе не находились на огромном корабле. И всё же я не могла заснуть, а, когда позже голоса в коридоре стихли, наступила поразительная тишина. Неторопливые шаги стюарда, делающего вечерний обход, были последним, что я услышала перед тем, как наконец погрузиться в сон.

Пробуждение было внезапным, словно принудительным. Так, что придя в себя, я не сразу осознала, где находилась. Белеющий в темноте кружок циферблата часов, стоявших на тумбе у изголовья кровати, показывал лишь чуть за полночь. Было по странному жарко и тесно; я обнаружила, что лежала, прижавшись к голой спине мужа. В каком-то внезапном порыве я дотронулась рукой до его обнажённого плеча, коснулась пальцами взъерошенных волос на затылке, иссиня-чёрных и мягких, но тут же одёрнула руку, потому что именно в тот момент, он издал короткий стон и окончательно проснулся. Я была растеряна, но вполне готова попросить прощения за то, что разбудила его подобным образом, когда он вдруг повернулся ко мне, оперевшись на левый локоть, и спросил ещё сонным голосом:

– Кейтлин, что-то случилось? Тебе нехорошо?

То, что произошло дальше, ни он, ни я так и не обсудили позже. Почему? Я не знаю. Это был искренний, горячий и внезапный порыв, когда подобное происходит с людьми, как я или Готье, они пытаются либо сохранить приятные воспоминания в памяти, либо похоронить их глубоко-глубоко и никогда не воскрешать, чтобы было легче не потерять себя, не предать. Кажется, я выбрала последнее и частенько задумывалась о том, что решил для себя мой муж, однако, напрямую не спрашивала.

Когда его ладонь коснулась моей щеки, я не пошевелилась, не отвернулась. Контраст наших тел на однотонных простынях в этой тягучей темноте поражал меня. Блеск серых глаз казался мне неестественным, и что-то сказочное, не от мира сего, было в этом строгом взгляде… Несколько секунд прошли и показались мне вечностью, пока наши губы не встретились, и я не ощутила его горячее дыхание, одурманивающее, частое.

Я не выказала никакого сопротивления, нет, скорее, наоборот: это я потянулась к нему, я ответила на тот первый поцелуй, больше похожий на резкий, лёгкий укус, что лишь больше распалило меня. Нас обоих. Его губы завладели моими, и он так крепко прижался ко мне, переместившись со своей стороны постели, сминая одеяло и убирая лишние подушки, что, готова поклясться, можно было услышать, как бьётся его сердце.

Ночное одеяние было сорвано с меня и отброшено куда-то в сторону. Лента, запутавшаяся в волосах, осторожно вытянута и спрятана под подушкой. И лишь раз, один единственный раз, меня испугало то, как скоро всё происходило. В тот момент, когда муж уложил меня на спину и встал на колени рядом с моим нагим, дрожащим телом, я вдруг инстинктивно попыталась закрыть себя руками. Но Готье наклонился ко мне, осторожно накрыв большой ладонью мой живот, и спросил тихим шёпотом, разглядывая моё лицо:

– Ничего не произойдёт, если ты не захочешь. Понимаешь?

Едва я попыталась хоть что-то ответить, когда его рука медленно скользнула ниже, нежно, дразняще, и в тот же миг я забыла о том, что мне может быть стыдно, неприятно, страшно или неуютно. Позже, решила я, всё это придёт ко мне позже… Мне как будто не хватало воздуха; я встретилась взглядом с этими удивительными серыми глазами и, к собственному удивлению, различила в них искру торжества, власти. И то была моя точка невозврата, потому что, когда Джейсон потянулся ко мне для поцелуя, я обвила его шею руками и уже не смогла отпустить. Так уж вышло, но моя воля окончательно была повергнута перед томящим желанием близости. На жаркие, влажные поцелуи я отвечала, пожалуй, с большим энтузиазмом, чем сам Готье.

Я помню, как дрожала под ним и выгибалась, будто кошка, жаждущая ласки от хозяина; помню, что растерялась, не сообразив, куда деть руки, поэтому просто обнимала мужа за плечи, держалась за него, как если бы без него могла провалиться под землю; помню свой первый вздох, когда он резко вошёл в меня и просто замер, уткнувшись носом в мои спутанные волосы и позволяя привыкнуть к нему; как Джейсон дышал и левой рукой ласкал мою грудь, успокаивающе и осторожно, и его невнятный шёпот о том, что боль вот-вот исчезнет… И он был прав, а я приняла его, расслабившись, раскрылась для него, так что даже резкие движения больше не приносили мне неясных, странных ощущений. Было лишь острое желание поскорее утолить жажду, которую он, мой удивительный муж, разжёг во мне. Тогда-то я и ощутила это. Наслаждение, быстрое и сильное, которые мы испытали вместе в те минуты, оставило меня опустошённой, с единственной мыслью о том, что ничего приятнее я никогда не чувствовала. А если и существовало нечто сильнее подобной страсти, то смогу ли я познать её?

Когда Готье приподнялся надо мной, я задрожала от сквозняка; без тепла его тела, без него самого, лежать открытой и обнажённой на большой постели уже не казалось таким приятным делом. Моя кожа была влажной от испарины и скользкой, но мне было всё равно. Едва ли я смогла бы самостоятельно пройти в ванную, хотелось только лежать, закрыв глаза, и пытаться как можно дольше сохранить воспоминания о пережитом наслаждении.

Джейсон молчал, но, по крайней мере, он был рядом. Что-то подсказывало мне, что утром от моего внезапного порыва не останется и следа, и я буду чувствовать себя, по меньшей мере, неловко. А Готье, в привычной ему манере, наденет ту же хладнокровную маску безразличия. Занятно, но в тех немногих женских романах, что попадались мне в библиотеке матери, женщины с лёгкостью сводили с ума таких непоколебимых мужей. На деле же это я ощущала себя побеждённой и выжатой до капли.

Я ожидала уснуть в ту ночь в наступившем спокойствии, одна, как и всегда, но, когда снова оказалась в его объятьях, противиться не стала. Я не помню, как засыпала. Только тепло его тела, руки, лежащие на моих бёдрах, и долгие поцелуи с привкусом портвейна.


Глава 29. Итальянский мотив (Дополнение, часть II)


Я был один в доме тем вечером. Уэльский камердинер обещал прибыть рано утром, несмотря на мои просьбы приехать после полуночи и забрать те письма, над которыми я как раз работал. Я едва мог ждать. Был слишком взволнован и возбуждён происходившим со мной.

Развод с Мэгги наконец был оформлен должным образом. Эта порочная женщина убралась из моей жизни навсегда. Правда, столкновение с её братом чуть не стоило мне левого глаза. Стоит признать, этот человек хорошо владеет холодным оружием. В его руках тот крошечный клинок оказался внушительной угрозой. Когда Роберт узнал, как «низко» я поступил с его сестрой, он едва отреагировал… Но, если сама Мэгги прибежала плакаться в его жилетку о том, как я её обидел, не удивительно, что наша так называемая дуэль состоялась поздно ночью возле конюшни их загородного дома. Всё же, я был близок к тому, чтобы победить, но не стал ломать ему ноги, и, хотя кровь заливала мне глаз, и я едва мог видеть, просто отпустил. На том и разошлись, несмотря на мою неудовлетворённую бывшую жёнушку.

Дождь начался неожиданно, и с каждой четвертью часа словно усиливался; я всё же надеялся, что камердинер заглянет ко мне в тот день, но в конце концов смирился с тем, что письма мои отправят по назначению лишь утром. В небольшом кабинете, где стоял совершенный запах старинных книг и мятного масла, которое я иногда применял, чтобы бороться с воспалением горла, я провёл около трёх часов. Короткое письмо, выдержанное по большей части в повелительном тоне, с пометкой «Эйвинчес-Хилл», далось мне куда легче, чем три исписанных листа, лежавших передо мной на столе теперь.

Второе послание предназначалось мистеру Браму, отчиму и опекуну Кейтлин Брам. Думаю, не стоит многословить о том, чего я добивался этими сопливыми сочинениями влюблённого подростка. Вот уже несколько недель я всеми силами давил на этого упрямца, пытался сломать его волю и переубедить, заставить, наконец, согласиться на мои условия. Данное письмо должно было поставить точку во всём.