Для меня слишком быстро наступал момент освобождения, но я заставил себя потерпеть. Мои губы наконец отыскали её рот, я мощно двинулся, приподняв её и резко опустив на себя снова. И Кейтлин закричала. Это был возглас женщины, испытавшей в её понимании нечто порочное и тайное, возможно, даже дьявольское. И я улыбался своей очередной победе. В ту же секунду я излился в ней, и это было восхитительно, настолько, что я старался двигаться снова и снова, лишь бы оставаться в ней.
Когда её тело полностью расслабилось, она положила голову на моё плечо, и я почувствовал, как она улыбается. Последовал лёгкий, ленивый поцелуй возле моего левого уха, затем она слегка укусила меня за мочку.
– Ты не джентльмен, ты просто дикарь, – услышал я её насмешливые слова.
– А ты до сих пор пьяна.
– Видимо так.
Я выпрямился, взял её лицо в ладони, и долго целовал, пока она не захихикала в игривом тоне и не попыталась шутливо сопротивляться. Чуть позже я отнёс её в постель и любил медленно, без ошеломляющей резкости и грубостей. Я слышал, как часы через несколько комнат от нас пробили четыре по утру. Кейтлин лежала рядом, закутавшись в одеяло, а я всё смотрел на неё, заставляя себя бодрствовать. Моя рука невольно потянулась к ней, и я убрал непослушный светлый локон, упавший ей на лоб.
– Если бы ты только знала, на что я способен ради тебя. Но ещё слишком рано, слишком рано для правды, – произнёс я полушёпотом, убедившись, что моя жена заснула. – Ты тоже должна полюбить меня. Иначе, всё это напрасно. Ты поймёшь.
Я поцеловал её в лоб в последний раз, осторожно выбрался из постели и стал одеваться. Нужно было поскорее собраться, чтобы через пару часов прибыть на стройку господина Васко. Моя работа начиналась на рассвете…
Глава 30. Прекрасное безумие (Дополнение, часть I)
Холодный, почти безвкусный чай и миска пресной каши на завтрак; небольшой чемодан с парой моих старых платьев, туфель, кое-какого белья, платков и шали. Во внутреннем кармане плаща, который я то и дело проверяла перед дорогой, лежало письмо из Эйвинчес-Холл. В последний день лета я всё ещё не могла поверить, что со мною происходило это: я уезжала из Глиннета в Кардифф. Моё сочинение, посланное в пансион чуть больше месяца назад, было оценено весьма высоко, и последующая переписка с местной дирекцией вдохновила меня на решительный шаг. И вот, настал знаменательный день.
До сих пор я надеялась, что углублённый курс литературы (во всех её проявлениях) поможет мне в дальнейшем развитии моих талантов начинающего автора. Я твёрдо намеревалась влиться в тот писательский круг, где меня принимали бы не как простушку-выскочку, или указывали на моё истинное место, а оценивали исключительно творческие результаты. Радуясь предстоящей поездке, я грезила о публикациях в различных газетах, о хвалебных статьях критиков, о тиражах в сотни, а, возможно, и тысячи книг по всему Острову…
Окончательно я очнулась от этих искрящихся в моей голове грёз лишь в дилижансе, трясущемся под накрапывающим дождиком, спустя примерно полчаса. Скорое прощание с сестрой, брошенное «до свидания» молчаливому отчиму, хмуро глядящему на мои сборы, и вскоре наш маленький Глиннет остался позади. Но чем ближе я была к заветной цели, тем чаще и тревожней билось сердце. Когда дилижанс повернул налево, на юг, я окончательно разволновалась. Пальцы невольно постукивали по раме окошка слева от меня, я не могла успокоить нервы и чувствовала, как живот скручивает очередной спазм. С раздражением я думала о том, что завтракать совсем не стоило.
Мысли то и дело возвращались домой, к Коллет, к матери, которая до сих пор находилась в госпитале, и к бедственному положению нашей семьи. Банк отчима лопнул, мистер Брам был почти разорён, так что неясно, какими средствами он собирался оплачивать лечение мамы. Коллет в свою очередь категорически отказалась продолжать поиски богатых женихов, которые могли бы помочь нам (по частым предположениям отчима) и решительно заявила о желании выйти замуж за солдата, который был беден, как церковная мышь. Оставалась только одна надежда – я сама. Младшая дочь, всё ещё юная, но без всяких видимых поклонников. В этих делах я не была никому помощницей. Учёба и карьера – всё, чего я желала. Возможно, мне было бы куда спокойней покидать Глиннет, если бы не человек, вторгнувшийся в мою жизнь несколько недель назад, и буквально толкавший меня на самый край Бездны…
До того лета я видела Джейсона Готье всего лишь раз, на каком-то приёме, три года назад. Он танцевал с Коллет, которая тогда успела пококетничать со всеми джентльменами, в том числе, и с ним. Позже она говорила, что он не заинтересовал её, и, что удивительней всего, это оказалось взаимно. Я помнила, как он был молчалив, держался подальше от толпы, а сестра говорила, что он не улыбался и казался очень холодным и безразличным. С тех пор образ высокого, тёмного фантома в элегантном чёрном фраке быстро испарился из моей памяти, но через три незаметно пролетевших года этот «призрак» вдруг явился в наш маленький дом и с какой-то пугающей бесцеремонностью заявил свои права на меня. Мистер Брам был попросту шокирован, как и мы с сестрой. Я поняла бы заинтересованность Готье именно Коллет; она была удивительно красива и всегда умела вставить острое слово так, что любой из джентльменов падал к её ногам… Однако, всё его внимание было адресовано только мне.
Этот странный человек сперва показался мне просто богачом с какими-то специфическими причудами. Заявления о том, что он хочет жениться на мне едва ли не немедленно, забавляли, и во время первых визитов я лишь улыбалась, благодарила его за внимание и твёрдо говорила «нет». Но со временем гостевые визиты превратились в настоящее преследование. Я получала письма от Готье каждый день, в них он изливал свои чувства ко мне, объясняя столь внезапный порыв тем, что я понравилась ему ещё на том давнишнем приёме, но он решил подождать, пока я стану старше и обрету ясность мыслей взрослого человека.
Слабые попытки отчима уговорить его оставить меня в покое успехом не увенчались. Честно говоря, мне кажется, мистер Брам был только рад случившемуся. Если бы я засомневалась хоть на секунду, он скрутил бы меня по рукам и ногам и отправил Готье в качестве подарка.
Иногда я буквально сталкивалась с ним в парке. Поразительно, но Готье знал, где я буду, когда и с кем. А вскоре подоспели слухи и сплетни, чему я, конечно, не удивилась. Кто-то предполагал, что именно из-за меня отставной капитан развёлся с Мэгги Уолш, с которой прожил десять лет, другие сплетничали о том, что наши семьи связывает некий договор, по которому якобы я должна стать женой Готье, и так далее. Поначалу я игнорировала любое внимание со стороны соседей к себе, к нашей семье, но позже становилось всё труднее не замечать пристальные, иногда и осуждающие, взгляды знакомых в мою сторону.
Разговоры с моим неожиданным ухажёром ни к чему не приводили. Стоило отдать ему должное, Готье был упрям и твёрд в своих намерениях. Я не принимала его подарков, которыми он явно пытался «купить» моё согласие. И я наблюдала за ним, беспокойным и обозлённым иногда, всматривалась в это аристократическое лицо и отмечала, что он, несомненно, был привлекателен в своём томительном одиночестве. И строгое выражение его лица менялось, и голос смягчался, когда он говорил о том, что могло ждать меня, скажи я «да»; говорил о том, что не сделает мне обиды, что буду жить в доступной ему роскоши и никогда не услышу отказа в своих просьбах. И однажды, на мои слова о том, что я вовсе не достойна подобного внимания и всяческих богатств, которые не заслужила, Готье ответил:
– Вы достойны всего, что я обещаю, и даже больше, Кейтлин. И если согласитесь стать моей, ни ваша сестра, ни родители не будут в чём-либо нуждаться.
Странно, но чаще всего Готье просил «стать его», и ни упоминания о «жене», «супруге». Было в этом что-то слишком интимное, пугающее меня, что заставляло краснеть и отводить глаза. В конце концов, я осознала, что просто боялась его. Иногда казалось, что во взгляде серых глаз я замечала нечто порочное и таинственное, сулящее то ли невыносимую боль, то ли наслаждение, ради которого любая на моём месте незамедлительно сдалась бы. Порой мне думалось, что женитьба – всего лишь предлог. Попроси он стать его любовницей, я бы просто не позволила ступить за порог нашего дома…
В последний раз, когда мы виделись, он резко перебил меня, подошёл так близко, что я услышала слабый аромат его одеколона, и раздражённо произнёс, неотрывно глядя в моё бледное лицо: