Филиппа Грегори - Дочь «Делателя королей»

Дворец Гринвич, Лондон, март 1484

Весна рано приходит в Лондон, на несколько недель раньше, чем у нас на Севере, и, просыпаясь утром, я слышу пение петухов и мычание коров, которых гонят по улицам на прибрежные луга. С началом весны собирается парламент и принимает закон, признающий, что Эдуард уже был женат на другой женщине, когда заключил свой фальшивый брак с Элизабет Вудвилл, поэтому все их дети незаконнорожденные. Это настоящий закон, принятый парламентом, как оно и должно быть. Королева снова становится леди Вудвилл или может, если пожелает, называть себя леди Грей по имени ее первого и единственного настоящего мужа, а ее дочери могут так же делать реверанс под этим именем. Ричард приходит к соглашению с женщиной Вудвилл, которая вместе с двумя младшими девочками передается на попечение сэра Джона Несфилда, и они уезжают жить в красивый загородный дом в Хейтесбари графства Уилтшир.

Ричарду приходят постоянные отчеты, и я читаю один из них, в котором сэр Джон пишет, что королева — он называет ее королевой, словно меня и не существует, словно не был принят новый закон — катается на лошадях, танцует, приглашает местных музыкантов, посещает церковь, воспитывает своих дочерей и вмешивается в управление фермой, рассчитывая количество молока и ульев, давая советы о приобретении мебели и посадке цветов, ее любимых цветов, конечно. От письма так и веет волнением и удовольствием. Все это выглядит так, словно она наслаждается жизнью в деревне. Ее девочки совсем одичали, сэр Джон дал им пони, и они скачут на них по всему Уилтширу. Тон доклада сэра Джона настолько снисходителен, словно он наслаждается тем, что весь его дом перевернут с ног на голову красивой женщиной и двумя веселыми девочками. Но он сообщает самое главное: она ежедневно посещает часовню и не получает никаких секретных сообщений. Я рада, что она не строит новых заговоров и не творит заклинаний, но не могу избавиться от желания снова увидеть ее запертой в святилище или башне, как ее сыновья, или вообще не видеть ее на этом свете. Я ни минуты не сомневаюсь, что мне было бы спокойнее, всей Англии было бы спокойнее, если бы она умерла вместе с мужем или исчезла со своими мальчиками.

Три старшие девушки Риверсов приходят ко двору с высоко поднятой головой, словно их мать и не была уличена в подлой измене. Ричард предупреждает меня, что они придут засвидетельствовать мне свое почтение утром после часовни и завтрака, и я принимаю их в своей красивой гостиной во дворце Гринвич, сидя спиной к яркому свету из окон, в темно-красном платье и в высоком головном уборе с кружевом цвета темного рубина. Мои дамы сидят вокруг меня, и лица, которые они поворачивают к медленно открывающимся дверям, отнюдь не выражают дружелюбия. Ни одна женщина не желает сравнения с красивыми молодыми девушками, а эти девушки ищут себе мужей, чем, собственно, всегда занимаются девушки Риверсов. Кроме того, половина двора когда-то вставала на колени перед этими девочками, а другая половина целовала кончики пальцев и клялась, что это самые красивые принцессы, которых когда-либо видел свет. Теперь они стали новыми фрейлинами новой королевы, и им никогда больше не носить корону. Все вокруг встревожены тем, что они осознают глубину своего падения от величия к убожеству, и каждый втайне надеется, что они сделают неправильные выводы и будут вести себя глупо. Этот двор жесток, как и все прочие дворы, и никто в моей гостиной не имеет оснований любить дочерей Элизабет Вудвилл, когда-то царствовавшей над всеми нами.

Дверь открывается, все трое входят внутрь. Я сразу понимаю, почему Ричард простил их мать и пригласил девушек ко двору. Он сделал это из любви к своему брату. Старшей, Элизабет, уже восемнадцать лет, и она наиболее полно сочетает в себе изысканную красоту своей матери и теплое обаяние отца. Я сразу узнаю в ней истинную дочь Эдуарда. Бог наградил ее чудесной легкостью нрава: она улыбается всем в комнате, словно приветствуя близких друзей.

Она довольно высокая: прямая и стройная, как молодое деревце. У нее свой особенный цвет волос: волосы ее матери были такими светлыми, что казались почти серебряными, но Элизабет темнее, почти как ее отец; ее волосы отливают золотом и бронзой, как пшеничное поле, один локон выбился из-под головного убора и, закручиваясь колечком, падает ей на плечо. Наверное, когда она распускает волосы, их медовая волна падает до самых колен.

Она одета в светло-зеленое платье, словно сама весна явилась к нам после долгой холодной зимы. Это совсем простое платье с длинными рукавами, а вместо золотой цепи над ее стройными бедрами завязан узлом зеленый кожаный пояс. Полагаю, у них просто не осталось денег, чтобы купить золото и драгоценности для девочек, отправляющихся ко двору. Хоть Элизабет Вудвилл и украла половину казны, но восстания — дорогое удовольствие, и она растратила все свои деньги, вооружая людей против нас. Ее дочь принцесса Елизавета — нет, леди Элизабет Грей, напоминаю я себе — носит на голове аккуратную шапочку: ничего показного, ничего похожего на маленькую диадему, которая украшала прическу принцессы, старшей дочери любящих родителей и невесты французского принца. За ней следуют ее сестры. Сесили тоже красива, но по-другому, она темноволоса и черноглаза, как большинство Риверсов. Ее очень красит полная уверенности веселая улыбка, и темно-красный цвет ей очень к лицу. За ее спиной стоит невысокая Энн, самая младшая, в бледно-голубом, словно море на отмели, платье, стройная, как ее старшая сестра, но застенчивая, не обладающая уверенностью двух других.

Они встают передо мной в ряд, как солдаты на параде, и я прошу Бога, чтобы он помог мне побыстрее отправить их обратно в караулку. Но они здесь, и я должна встретить их как своих племянниц и подопечных. Я поднимаюсь с моего высокого кресла, мои дамы встают вместе со мной, но шелест десятка великолепных платьев не смущает Элизабет. Она осматривает всех по очереди, словно тоже одета в парчу. Я словно опускаюсь до ее уровня. Она выросла при дворе королевы, признанной красавицы, и ее пренебрежительная улыбка дает мне знать, что она находит нас всех слишком невзрачными. Даже я в своем рубиновом платье бледнею в ее глазах при воспоминании о ее матери. Я понимаю, что для нее я всегда останусь скучной тенью.

— Я приветствую вас троих, леди Элизабет, Сесили и Энн Грей, при моем дворе, — говорю я.

Я вижу, как вспыхивают глаза Элизабет при упоминании имени первого мужа ее матери. Пусть привыкает. Сам парламент объявил ее незаконным ребенком, а брак ее отца двоеженством. Ей придется смириться с тем, что ее называют леди Грей, а не «Ваша светлость».

— Вы увидите, что мне легко служить, — вежливо говорю я, словно мы никогда раньше не встречались, и я не целовала их прохладные щеки десятки раз. — Наш двор снисходителен.

Я сажусь и протягиваю руку вперед, а они делают реверанс и по очереди целуют мои холодные пальцы.

Я думаю, что представление прошло достаточно хорошо, но тут открывается дверь, словно мой муж Ричард специально дожидался этой минуты, чтобы войти. Конечно, он знает, что девушки будут представляться ко двору сегодня утром. Значит, он пришел убедиться, что все идет хорошо. Я скрываю раздражение за приветливой улыбкой.

— А вот и король…

Но меня уже никто не слушает. Элизабет оборачивается на звук открываемой двери и, увидев моего мужа, поднимается из реверанса и идет к нему своей легкой походкой.

— Ваше величество, Милорд Дядя! — говорит она.

Ее сестры, быстрые, как хорьки, бегут за ней:

— Милорд Дядя, — хором повторяют они.

Он улыбается им, привлекает к себе Элизабет и целует ее в обе щеки.

— Красива, как всегда, — уверяет он ее. Две другие получают поцелуй в лоб. — Как поживает твоя мать? — Спрашивает он Элизабет так непринужденно, словно интересуется здоровьем ведьмы и предательницы каждое утро. — Ей нравится в Хейтесбари?

Она смеется.

— Ей там хорошо, Милорд Дядя, — отвечает она. — Она пишет, что заменила всю мебель и перекопала весь сад. Вряд ли сэр Джон сможет найти более беспокойного арендатора.

— Сэр Джон находит, что его дом стал намного красивее, — уверяет ее Ричард, словно не замечая ее дерзости. Он поворачивается ко мне: — Должно быть, ты рада видеть здесь своих племянниц. — тон его голоса напоминает мне, что я должна согласиться.