— Этот придуманный план является одним из худших, Аманда, — проворчал он. — Обещай мне, по крайней мере, что он не вызовет скандала.
Аманда наградила его своей лучшей, наиболее ослепительной улыбкой.
— Обещаю, что не сделаю ничего, чтобы навредить твоей карьере, Гарри. Я знаю, как ты гордишься званием лейтенанта.
Румянец смущения появился у молодого человека. Он вскинул руки.
— Ладно, хоть я и самый большой простофиля в мире, я заеду за тобой. Во сколько бал начинается?
— В девять часов, — Возбуждение овладело ею. — Но не заходи к нам, встретимся внизу на улице.
Непонимание отразилось на лице Гарри.
— Э…? Зачем? Боишься, что скажет твоя бабушка?
Аманда бросила обвиняющий взгляд.
— Частично. Она не знает, о бале.
Или о планах внучки…
— Но, что беспокоит меня больше всего, — добавила она, — что миссис Дженнингс имеет уши слона, язычок гадюки, и любопытство ста кошек. Я не должна дать ей повода начать задавать вопросы о бабушке или обо мне. В последний раз наш хозяин после того, как узнал, кто мы такие, едва дал нам время, собрать свои вещи, прежде чем выбросил нас на улицу. Я не могу рисковать.
Гарри бросил на неепоследний испытующий взгляд, потом кивнул.
— Чертовски странно, но если ты просишь меня об этом, я даю тебе слово.
— Спасибо, Гарри! — Аманда отбросила приличия, встала на цыпочки и дотронулась быстрым поцелуем до его шероховатой щеки. — Ты мой самый дорогой друг.
— Ты говорила то же самое перед тем, как мы залезли в сад сквайра Темплтона, — проворчал Гарри, его лицо стало совсем красным. — Я не мог сесть неделю после этого. И ты сказала это снова при инциденте на мельнице, и во время скандала с Трокмортон на пруду…
Аманда очнулась.
— Ты всегда был моим самым близким другом, Гарри. Я бы никогда не говорила такие вещи шутя. И не стала бы просить тебя сделать это, если бы это не было чрезвычайно важно.
Гарри пробормотал что-то себе под нос, что звучало подозрительно похоже на… «Только не заставляй меня пожалеть об этом». Затем выпрямился и одернул мундир.
— Если мы потерпим неудачу, это будет ужасно, у нас будут большие неприятности.
— Все получится, Гарри, я уверена в этом.
Аманда еще раз быстро обняла его на прощание, а затем поспешила обратно на Оксфорд-стрит. Дорогой, дорогой Гарри! С его помощью, она проникнет к противнику и узнает, кем он действительно был. Она опустила голову под первыми каплями дождя, полившего из зловещего облака над головой, и ускорила шаг. Ей нужно спешить, у нее есть план.
Капитану Джеку Эверли не нужно было смотреть на свинцовое небо или чувствовать запах мокрого ветра, чтобы знать, что шторм неизбежен. Его правая нога пульсировала глубокой ноющей болью, рана в основном зажила, но его отказ от сидячей жизни, сырость и холод усугубляли боль. Он знал, когда пойдет дождь еще до появления облаков на небе. Высшая степень иронии. Его тело было теперь более закаленным, чем стекло любого судна.
Капитан вышел осторожно из кареты и уставился на лестницу перед ним. Если он бы подумал этим утром, топроигнорировал бы свою гордыню и взял трость с собой. Так это или нет, бывали дни, когда она ему была необходима. Но он не мог проигнорировать вызов адмирала. Эверли восстановился и был готов выполнить любой приказ, и сейчас есть возможность доказать это — ведь если ему придется больше времени проводить на берегу, то он сойдет с ума. Джек одернул мундир, положил одну руку на рукоять шпаги и с мрачным лицом, поднялся вверх по лестнице к двери особняка.
Оказавшись внутри, Эверли, понял, что первые ступеньки были только началом. Он вручил тяжелый плащ лакею, снял треуголку и попытался проигнорировать изящный подъем лестницы изкрасного дерева, возвышавшийся перед ним на первом этаже. Кровавые ступеньки. Он поморщился, но тут, же исправился, когда появился дворецкий адмирала.
Паркин приветствовал его чопорным поклоном.
— Доброе утро, капитан Эверли. Рад видеть вас снова, сэр, если можно так сказать.
— Спасибо, Паркин. Думаю, адмирал ожидает меня.
Эверли подавилвнезапное желание улыбнуться. Во время всех своих многочисленных визитов в этот дом, он никогда не видел выражение каких-либо чувств на лице дворецкого кроме невозмутимости. Адмирал управлял раньше огромным кораблеми ввел такую же железную корабельную дисциплину для своих подчиненных. Чему удивляться, если лицо бедного Паркина заморожено в течение многих лет.
— Действительно, сэр. Следуйте за мной.
Паркин направился к лестнице. Джек стиснул зубы и последовал за ним.
К тому времени, когда они достигли комнаты адмирала, Эверли проклинал себя за то, что оставил свою трость внизу. Его нога болела ужасающе, он чувствовал, как стягивает кожу вокруг глаз и рта, чем больше он старается подавить боль. Джек надеялся, что его лицо не стало белым, как жилет. Адмирал лорд Сент-Винсет не был дураком.
Паркин открыл между панелями дубовую дверь и отошел в сторону.
— Капитан, сэр Джонатан Эверли, — объявил он зычным тоном.
Услышав, как его имя произносится официально, Джек заколебался на пороге. Капитан не привык к этому званию, даже после шести месяцев. Каждый раз, когда он слышал это, то хотел посмотреть через плечо, чтобы увидеть, кто такой «Сэр Джонатан Эверли», как если бы это имя принадлежало совершенно незнакомому человеку.
— Черт возьми, Паркин, перестаньте кричать. Я не глухой, как вы хотите про меня думать, — донесся вспыльчивый ответ из глубины комнаты. — Ну, мальчик, не стой там, глазея, как зеленый мичман. Войди.
Несмотря на ощутимый дискомфорт, Эверли слегка улыбнулся, когда вошел в кабинет адмирала. Его покровитель был единственным человеком, который мог снисходительно называть его «мальчик». Добродушие Джека, однако, исчезло, как только он осмотрел комнату.
Адмирал лорд Сент-Винсент, некогда известный как сэр Джон Джервис, был требовательным человеком, которому многие приписывают сохранение флота Его Величества в боевой готовности. В возрасте семидесяти шести, «Старик Джервис» по-прежнему сохранил ясный ум и едкое остроумие, сделавшие его легендой британского флота. Хоть уже и не на корабле, он придерживался упорядоченной, регламентированной жизни, и его дом был отражением этого чувства дисциплины. Сегодня, однако, Эверли был поражен, увидев графики и документы, разбросанные по столу адмирала, поверх которых лежало нескольких книг, и стоял полупустой графин бренди. Несмотря на позднее утро, тяжелые шторы оставались закрытыми. Затухающего огня в камине не хватало, чтобы разогнать царящий мрак. Тяжелый затхлый запах старой кожи, книг и пепла вызывал першение в горле.
Сам адмирал, в золотом мундире, стоял за своим столом и хмуро рассматривал документы в руке. Усталость отражалась на лице пожилого ссутулившегося человека, завуалированная злость горела в глазах. Лицо Эверли приняло нейтральное выражение, когда он подошел к столу адмирала. Он решил обратить на себя внимание.
— Доброе утро, милорд.
Старик хмыкнул и бросил кипу бумаг на стол, сцепил руки за спиной и посмотрел на Джека проникающим взглядом.
— Я так понимаю, ты был у военно-морского министра.
Новости быстро распространяются. Капитан начал невольно оправдываться.
— Да, сэр…
— Ну, и…?
— Граф Хардвик сохраняет мнение, что я еще не достаточно здоров, чтобы принять на себя командование.
Челюсти Эверли сжались, вспомнив эту ужасную встречу.
— Держу пари, ты хотел бы, чтобы я переубедил его.
Сент-Винсент подошел к окну и выглянул в щель между бахромой бархатных занавесок.
— Хотел бы, сэр. Я выздоровел, и желаю принять командование «Гиперионом», или любым другим доступным кораблем, и как можно скорее. Я хочу вернуться в море.
Суженные глаза адмирала осмотрели молодого человека сверху до низу.
— Исключено.
Горячий укол гнева пронзил Эверли. Он почувствовал, как кончики ушей начинают полыхать.
— Могу спросить, почему нет, сэр? — с трудом произнес он сквозь стиснутые зубы.
— Потому что любой человек, имеющий глаза видит, что ты все еще страдаешь от раны на ноге. Ты бледен, как привидение.
Сент-Винсент, казалось, успокоился, выражение его лица расслабилось. Он опустился на потертое кожаное кресло и махнул рукой в направлении своего протеже.