Как и его сестра.
Уже через неделю, когда Рустем по просьбе жены поинтересовался тем, насколько хороша Фатьма, Баязид нахмурился:
– Я ее не тронул.
– Почему? Не понравилась или не вызывает желания?
– Я хочу с ней никях.
– Ты с ума сошел?! Никях с безродной наложницей?
– Она не безродная, она благородного происхождения.
– Откуда ты знаешь?
Баязид дернул плечом:
– Все равно Я хочу, чтобы она женой была, а не рабыней.
Теперь нахмурился Рустем: не перестарались ли они с Михримах? Так можно и неприятности от Повелителя заработать. Но пообещал:
– Я поговорю с Повелителем.
– Ему все равно, даже если я на дочери шаха Тахмаспа соберусь жениться.
– А она хоть суннитка?
– Да.
Баязид был прав, султан почти отмахнулся:
– Пусть делает, что хочет. Мальчишка! Никях с первой же наложницей… Участвуй в сговоре как родственник. Скажи Михримах, чтоб выступила с ее стороны. Хороша хоть собой?
– Да, и умна.
– Баязид к самостоятельности рвется? Пусть едет в Кютахью, присмотришь за ним.
Рустем-паша усмехнулся в усы. Кютахья, конечно, не Диярбакыр, но вот так отправлять мальчишку… Нет, он не всегда понимал своего султана.
– Присмотрю, Повелитель.
Свадьбы не было, но никях состоялся. Баязид отнесся к сообщению об изменении в своем положении спокойно:
– Я же говорил, что ему все равно.
Рустем не уловил горечи в словах шехзаде. Это плохо, если ему тоже все равно.
– Пожалуй, мы с Михримах Султан проводим вас в Кютахью и проведем никях там, чтоб все как положено.
Он постарался выдержать взгляд шехзаде спокойно, словно так и нужно – зять повезет его в Кютахью и проведет никях вместо отца. Баязид чуть улыбнулся:
– Фатьма будет вам благодарна.
Михримах такая новость понравилась, она принялась энергично готовиться к поездке и подбирать слуг для гарема брата.
Кютахья и впрямь не Диярбакыр, она совсем недалеко от Эскишехира, который славится своими источниками и зеленью. И Ешиль Бурса – Зеленая Бурса – тоже почти рядом…
В Кютахье Фатьме предстояло прожить почти всю жизнь, родить пятерых детей – троих сыновей и двух дочерей, а потом сыновей потерять следом за мужем…
Двадцать лет рядом с Баязидом, которого полюбила с первого дня. Она была счастлива и не смогла перенести его гибели, покончила жизнь на могиле мужа. Но до этого были еще двадцать счастливых и беспокойных лет.
Первого сына, названного Орханом, Фатьма родила уже в следующем, 1543 году, который стал для султанской семьи страшным и во многом переломным.
Беда за бедой…
События покатились, как воз под горку, – с каждым годом все быстрей.
Сначала был ужас гибели Мехмеда.
Роксолана словно что-то почувствовала, металась по спальне, попросила султана отправить в Манису гонца. Но тот и сам беспокоился, тоже не спал и в Манису послал следом за гонцом двух опытных лекарей.
Оказалось поздно, Мехмед просто сгорел за неделю от болезни, которой никто не болел во всей Манисе. Никто не сомневался, что шехзаде заразили. Роксолана мрачно произнесла лишь два слова:
– Это она.
Сулейман проводить расследование попросту отказался. Никто не мог понять отрешенного спокойствия Повелителя, тот застыл в своем горе, но никого не наказал, даже наставника и лекарей, бывших рядом с его любимцем.
Роксолана почернела от горя, не желала никого видеть и слышать, даже от Сулеймана шарахалась. Она знала виновных, а султан не хотел этого понимать. Разве можно просто страдать, не наказав за убийство?
Сулейман ответил мрачно:
– Мы платим за свою вину. Каждый платит…
– Но виноваты люди!
– Они будут наказаны Аллахом, не нами.
Каждый остался при своем. Мехмеда не похоронили в Бурсе, где обычно находили свое упокоение шехзаде, привезли в Стамбул. Мимар Синан начал строительство невиданной красоты мечети Шехзаде. Почему такое название? Султанша мрачно объявила:
– Если Повелитель не желает наказать виновного, значит, все мои сыновья один за другим последуют за Мехмедом. Когда убийц не наказывают, они продолжают свое черное дело.
Наблюдая за строительством, объявила:
– Я не умру, пока все не будет закончено.
Синан только качал головой. Что тут скажешь?
Но для Михримах и Рустема убийство Мехмеда (они тоже не сомневались, что это убийство; так не бывает, чтобы из всего города умер от оспы только шехзаде и один его новый слуга!) обернулось собственным горем.
Когда привезли весть о смерти любимого брата, Михримах была на сносях. Еще бы немного… Окажись рядом Рустем, он догадался бы не сообщать, взял все на себя, но визирь привычно занят делами на другом берегу Босфора.
У Михримах остановилось дыхание от услышанного. Мехмед?! Не-е-ет!
Очнулась от сильной боли внизу живота, скрутило так, что не вдохнуть. Акушерка уговаривала:
– Госпожа, нужно тужиться. Ребенок начал рождаться раньше времени, вы должны ему помочь.
Помочь… Кому помочь? Какому ребенку, чьему ребенку? Это ее ребенок начал рождаться? Рожала в полузабытьи, чуть приходила в себя, пыталась тужиться и теряла сознание.
Очнулась она на третьи сутки. На глазах плотная повязка, которую хотелось сбросить, но чьи-то руки не позволили сделать это. Рядом сидел Рустем, примчавшийся сразу после получения известия о смерти Мехмеда; он понял, что с женой может быть беда.
– Рустем…
Паша прижал палец к губам:
– Тсс! Лежи тихо и не шевелись. Нашего сына спасли, он борется за жизнь, ты тоже должна бороться.
– У нас сын?
– Да, любимая. Он маленький, но живой. А вот тебя изрезали, так что не шевелись.
– Что значит изрезали? Что случилось, Рустем? Я ничего не помню!
Рустем тихонько поцеловал жену в голову, но удержал, чтобы не поднималась.
– Тебе нужно лежать, не шевелясь. Нельзя садиться и даже поворачиваться на бок. Сейчас Бирсен даст лекарство, поспишь еще.
– Я не хочу спать, покажи мне сына.
– Его тоже пока нельзя трогать, за ним наблюдает Моше Хамон, он достойный врач, он справится.
– Рустем, мальчик может не выжить?
– Аллах милостив, выживет. А сейчас выпей лекарство и поспи еще.
Она пробыла в забытьи еще долго, просыпалась, мало понимая, что происходит, пила предлагаемую горькую настойку, снова проваливалась в сон. Это был сон без видений, хотя иногда прорывались голоса, звуки…
Голос Рустема требовал:
– Хватит поить ее настойкой опия, Михримах же будет зависеть от нее!
Чужой, незнакомый голос жужжал, убеждая неразборчиво, Михримах уловила только «еще пару дней» и снова провалилась в забытье…
Открыла глаза, но что-то не так… темно… совсем темно, без светильников, хотя слышно, как потрескивает фитилек, и запах от свечей чувствуется… Что это? Тронула рукой лицо – повязки не было, но света тоже.
Михримах охватила паника. Стараясь не поддаваться, тихонько позвала:
– Рустем?..
Он откликнулся сразу, почувствовала пальцы его руки на своей щеке, но не увидела его самого!
– Да, родная, я здесь. Лежи тихонько.
– Рустем, я… я ничего не вижу! Рустем?!
Он, видно, наклонился, прижал ее к себе, не позволяя встать:
– Тихо-тихо, все наладится, слышишь, я с тобой…
– Сын?
– Все хорошо.
– Как ты его назвал?
– Орханом.
– Я останусь слепой?
– Будем надеяться, что нет. Только не паникуй, Михримах.
Она лежала и плакала, слезы катились из незрячих глаз одна за другой. Вспомнились его слова «тебя изрезали всю»…
– У меня больше не будет детей?
– У нас есть дочь и сын.
Он старался быть бережным, говорил ласково, но она слышала суть: детей больше не будет, сама слепая…
Долго молчала, чувствуя, как его рука ласково гладит волосы, проводит по щеке, вытирая слезы, поправляет рубашку, снова вытирает слезу…
– Рустем, я отпускаю тебя…
– Что делаешь?
– Зачем я тебе – слепая, ни на что не годная?
– Разве я говорил, что буду любить тебя только здоровой и сильной?
– Не надо меня жалеть!
Нарастала истерика, еще чуть – и потоком хлынут слезы, она забьется в рыданиях. Но его рука снова легла на волосы.
– Михримах, ты нужна Хюмашах и Орхану, они еще совсем маленькие, нужна мне. И я жалеть я тебя буду, потому что нельзя не жалеть женщину, у которой беда. И уйти от тебя никуда не уйду потому, что ты моя женщина. Твоя беда – это моя беда, она у нас общая. Твоей вины в ней нет, моей тоже. Давай бороться за жизнь вместе. А негодные мысли из головы выброси.