Наталья Павлищева - Дочь Роксоланы. Наследие любви

Чем больше размышлял, тем больше понимал, что надеялись на мир и хорошую погоду, на то, что любимые женщины родят здоровых детей, которые вырастут хорошими людьми и не бросят своих родителей в старости. О чем еще может мечтать человек, возделывая землю или строя города, отводя воду или растя детишек?

Но тут же думал о том, что вовсе не одни храмы стояли на том берегу, не только жилые кварталы; было это все окружено крепостной стеной, она и сохранилась больше всего. Крепостные стены строят как защиту от врагов, значит, и враги были, и набеги, и войны. Всегда войны, сколько люди живут на Земле.

Рустем-паша боялся таких мыслей, они приводили к нехорошему выводу бесполезности самого существования. Он старался доказать себе, что полезен уже тем, что крепко держит Диярбакыр, а значит, персидский шах Тахмасп не рискнет нападать на земли, принадлежащие османам.

Рустем действительно хорошо держал Диярбакыр, но не только держал, вставали новые караван-сараи, открылся новый рынок… Он внушал купцам: к чему самим везти товары через горы Анатолии, если их можно с выгодой продать в Диярбакыре и с золотом вернуться обратно? Находились те, кому такое предложение нравилось. И товары в Стамбул везли уже караваны бейлербея Диярбакыра. Всем выгодно, всем удобно. В закрома Рустема-паши потекло золото пока ручейком, но крепким.

И в Диярбакыре довольны, потому что нашлась работа многим. Торговля – великое дело, она может кормить и приносить большую прибыль, нужно только увидеть выгоду и суметь извлечь ее.

И вдруг гонец из Стамбула от Повелителя. Рустем-паша принимал письмо осторожно, словно в нем могла таиться ядовитая змея. Старался вида не показывать, но сердце-то забилось тревожно.

Султан вызывал к себе…

Что это могло значить? Кто-то пожаловался? Некому. Донесли, оговорили? Это возможно. Но делать нечего, собрал волю в кулак, отдал последние распоряжения и отправился по зову Повелителя. Ехал и радовался, что не было в Диярбакыре гарема, не было детей, не успел ни к кому прикипеть душой. Вдруг не вернется?

То, что не вернется, понимали многие, просто так в Стамбул вдруг не зовут. Либо повышение ждет Рустема-пашу, либо голова с плеч. В любом случае жалели, потому что правил толково. Да, нажился, но ведь не взятками, а умелыми делами. Каждый бы правитель так наживался, давая работу другим, цены бы чиновникам не было…

Чем ближе Стамбул, тем беспокойней на сердце, хотя никакой вины за собой не чувствовал. В Малатье беспокоился еще мало, а вот в Анкаре сердце заныло уже по-настоящему. В Измите задержался из-за непогоды, зато сходил к торговцу лошадьми, посмотрел текинцев, от этого на душе немного полегчало, но через Босфор переправлялся, глядя на дворцовые здания на той стороне и гадая, не последний ли раз едет. Все могло быть…

В Стамбуле ничего не изменилось, так же галдел город, на улицах толчея, у ворот дворца молчаливые янычары, тишина уже во втором дворе… Рустема встретил Анас-ага, евнух султана. Хотелось спросить, не знает ли чего, но паша сдержался, не годится спрашивать.

– Рустем-паша, рады вас видеть! Проходите, проходите. Для вас готовы покои и все остальное.

– Что остальное, Анас-ага?

– Слуги. Мы выделили двоих, зная, что вы приедете со своими. Ваш гарем скоро прибудет?

– Я без гарема, Анас-ага.

От сердца отлегло, забота о слуга и гареме означала, что голову рубить не собираются, во всяком случае сразу.

– Скажу по секрету, Рустем-паша, – зашептал евнух, – о вас тут такие слухи ходят…

Рустем рассмеялся; показалось, что и солнце засветило ярче, и не так уж тихо во втором дворе Топкапы, даже птицы вон поют.

– Какие, Анас-ага?

– Что вы там прямо на золоте едите и золотом ступеньки дворца выстлали! – Кажется, шепот аги услышали все во дворе. Во всяком случае, Рустем заметил, как несколько человек повернулись в их сторону. Ему закивали, приветствуя.

– Лгут напрасно! Нет никакого золота, хотя доход есть.

– Рустем-паша, вы ли это?

Этот звонкий голос он не мог спутать ни с каким другим. Голос принадлежал единственной дочери султана, бывшей воспитаннице самого Рустема, которую тот в должности мирахура учил свободно держаться в седле. Талантливая ученица.

– Я, султанша…

Рустем даже не сразу узнал Михримах Султан, не сразу понял, что вот эта гибкая, как тростинка, девушка, нижняя половина лица которой закрыта яшмаком, и есть его беспокойная ученица. А когда понял, невольно тихонько рассмеялся. Принцесса заметила, дернула плечиком (она, конечно, она! Кто еще может вот так фыркать?).

– Почему вам смешно, Рустем-паша?

– Впервые вижу вас с яшмаком, султанша.

– Что в этом смешного?

– Мне не смешно, просто понял, что вы повзрослели.

Она не знала, что ответить, а он смотрел и смотрел. Рустем прекрасно помнил ее лицо, помнил, как поджимает принцесса губки, когда не знает, как возразить, хотя такое бывает редко, как раздуваются от возмущения ноздри маленького носика… Это все казалось таким далеким и родным, словно в детство вернулся. А ведь отсутствовал всего год с небольшим…

Оказывается, он соскучился по строптивой красавице.

– Султанша, вы ездите верхом?

– Езжу.

В голосе досада, значит, что-то не так.

– Ваша любимая кобыла в порядке?

– Нет! За ней недоглядели.

Вот оно что…

– Я подарю вам новую. Есть на примете красавица, строптивая немного, но хороша…

Он уже знал, что обязательно купит и подарит Михримах ту лошадь, которую видел вчера, сколько бы продавец ни запросил.

Договорить не дали, Анас-ага торопил:

– Рустем-паша, вас ждет Повелитель.

Только поклонился, она ответила кивком…

По пути в султанский кабинет успел отправить человека к торговцу в Измит, сказать, чтобы не продавал вчерашнюю лошадь, мол, еще раз посмотрит и поторгуется… а еще чтобы намекнул, что если сговорятся, то лошадь может попасть в султанскую конюшню и имя поставщика прозвучит там же…

Рустем никогда не тратил денег зря и умел наживать их. Диярбакыр весьма прибавил за год в состоятельности, новый бейлербей оказался изворотливым хозяином.

Повелитель принял его с улыбкой:

– Рустем-паша, мы рады вас видеть. Наслышаны о ваших успехах в Диярбакыре.

– Повелитель, для меня высшая награда – ваша похвала.

Сказал и удивился сам себе. Всегда произнести льстивые, как считал, слова было тяжело, душу воротило. Но сейчас это не лесть, чувствовал, что и впрямь рад видеть султана, счастлив его похвалой. Повелитель на шесть лет старше его самого, но словно отец.

Долго беседовали о том, что еще нужно сделать на восточных границах, как укрепить, чтобы шах Тахмасп не тревожил восточные рубежи, что вообще нужно не только Диярбакыру, но и всей Анатолии – азиатской части империи.

Закончилась беседа и вовсе неожиданно для Рустема-паши.

– Мы решили, что вы достаточно разобрались с делами в Диярбакыре, а потому можете стать бейлербеем всей Анатолии.

– Восточной Анатолии? – осторожно поинтересовался Рустем.

– Я же сказал: всей, – усмехнулся Сулейман.

Рустем почему-то обратил внимание на это «я», обычно Повелитель произносил «мы». «Я» означало особое положение.

– Всей азиатской части. Других бейлербеев не принижайте, но в делах разберитесь. Сумейте понять, что какому санджаку нужно, чего где не хватает и в обороне, и в повседневных делах, и в развитии. Год даю на такое разбирательство.

Рустем хотел спросить, почему год и что потом, но кто же задает вопросы султану? Промолчал.

Сулейман внимательно наблюдал за своим ставленником, почему-то кивнул, видно, Рустем оправдал какие-то его ожидания, посоветовал:

– Семью перевезите в Стамбул. Дворец найдем. Все равно год придется провести в разъездах.

– У меня нет семьи, Повелитель.

Бровь султана чуть приподнялась.

– Нет детей?

– Нет.

– Почему?

– Трое сыновей, рожденных наложницами, умерли в младенчестве, а сейчас и гарема нет. Я не стал заводить в Диярбакыре.

– Хорошо, здесь заведете.

– Повелитель, – неожиданно для себя вдруг попросил Рустем, – разрешите подарить Михримах Султан новую лошадь. Султанша сказала, что ее кобылу загубили…

Сулейман внимательно посмотрел на Рустема-пашу, кивнул:

– Разрешаю. Вы успели узнать, как дела на конюшне?

– На конюшне нет, Повелитель, сразу отправился сюда. Но встретил Михримах Султан, она сказала о своей лошади. У меня есть на примете в Измите.