За богато накрытыми столами бок о бок возлежали нимфы и титаны, наяды и кентавры, небожители и обычные смертные. Последние чувствовали себя очень стесненно, но крепкое молодое вино, привезенное в неограниченном количестве на свадьбу самим Дионисом, сделало свое дело. И теперь уже никто не обращал внимания на сидящего рядом с ним Геракла или бессмертную Амфитриту…
А после нескольких выпитых чаш и вовсе перестали обращать внимания на своих соседей. Веселье охватило всех, каждый развлекался, как хотел. Где-то в зарослях душистого жасмина заливисто хохотала заметно охмелевшая нимфа, ничуть не смущаясь вольностей, которые шептал на ухо грубиян-кентавр, а подружки невесты, скромно потупив глаза, искали возможности уединиться с друзьями жениха где-нибудь в укромном местечке в глубине сада. Однако большинство предпочитало танцевать. Ведь общий танец объединяет народ куда сильнее, чем выпитое вино.
Лишь представители старшего поколения, особенно те, кто уже не имел ни сил, ни здоровья отплясывать так же весело, как это делала молодежь, просто покачивали в такт музыке седыми головами и притоптывали натруженными ногами.
Даже великая Гера и та позволила себе несколько раз выйти в круг, правда, особо не старалась. Взмахнула руками два-три раза и вновь отправилась за стол. Аби постоянно бросал в ее сторону украдкой взгляд. Он никак не мог понять, почему Зевс отдает предпочтение другим, а не ей. Говорят, что в списке его побед значится половина женского населения Эллады, а ведь волоокая невероятно хороша. Хотя немного забавно — живет с неверным мужем и в то же время охраняет семейный покой у других… Он был безумно горд, от сознания того, что сама Гера прибыла на этот праздник.
Глава 22
Первой о хозяйке Олимпа сообщила гостям великая сплетница, старая нимфа Амфалатея. Многие из тех, кто жили в доме отца Эолы или каким-то образом были с ним связаны, всегда удивлялись ее способности везде поспевать. Вроде бы только что жутко морщинистой рукой запихивала себе в рот тертое яблоко, а теперь уже бежит к Эоле и что-то торопливо шепчет ей на ухо.
Только что на заднем дворе ругалась со слугами, которые вместо красного вина подали к мясу светлое и вот уже низко кланяется Гере, которая церемонно спускается с облака, что любит использовать в качестве личного транспорта. Старая и дряхлая, а носится так прытко, что любой молодой ее позавидует!
Он так и не поверил рассказу Эолы о том времени, когда Амфалатея была молода и прекрасна. Как можно было согласиться с рассказами о том, что белоснежная кожа нимфы прежде соперничала с белизной морской пены, а волосы цвета спелой пшеницы благоухали разогретой на солнце земляникой, цветущим лугом да свежескошенной травой! Перед глазами постоянно мелькали седые распатланные, всегда не промытые, космы и лицо, покрытое глубокими морщинами. Белесые глаза тупо взирали на окружающий мир, а подбородок разделяла глубокая трещина.
Эола упрямо твердила: раньше у Амфалатеи были небесно-голубые глаза. От любой сказанной шутки нимфа принималась задорно хохотать и при этом смешно поддергивала подбородком, украшенном милой ямочкой. По ее словам, нимфа слыла недотрогой, и ее благосклонности добивались многие.
Однако, рассказывала девушка, красавица ни на кого не обращала внимания и была безумно счастлива в своем одиночестве. Ей хорошо жилось в окружении пчел, бабочек, птиц. Она умела насладиться пением иволги, распустившимся цветком, зеленой травинкой, на которую присела отдохнуть перламутровая стрекоза.
Все это продолжалось недолго. Видно, кто-то из небожительниц, которые, как известно, отличаются капризным нравом, просто позавидовали той, что оказалась красивее и решил отомстить несчастной. Случилось это в один пригожий летний денек.
Амфалатея, продолжала свое повествование Эола, прилегла отдохнуть в тени ветвей огромного дуба, такого старого, что вполне вероятно, под ним некогда отдыхал сам Крон. Привлеченные сладким запахом тела, к ней со всех сторон слетелись насекомые, думая, что здесь им перепадет несколько капелек сладкого нектара.
Однако, быстро сообразив своим скудным умишком, что о еде речи не идет, улетали прочь, разочарованно помахивая пестрыми крылышками. Нимфа крепко спала, для удобства подложив под голову белую ладошку. Неизвестно каким образом в этот час и на этой самой поляне оказался молодец Чар. В лесу все знали, что юноша давно уже добивается взаимности у нимфы, да он никогда и не скрывал своего желания овладеть ее телом. Более того, довольно часто грозился — будет гордячка его и все тут.
В общем, ноги сами привели Чара к дереву, под которым отдыхала усталая нимфа. Постыдная страсть охватила его. Правда, потом насильник подло утверждал: бесстыдница соблазнила его сама. Она зазывно откинула круглую попку и приоткрыла роскошные перси, что грех было не воспользоваться удобным случаем, говорил он.
Нимфа выглядела настолько аппетитно, сплетничал негодяй, что только ленивый не воспользовался бы случаем. Спросонок Амфалатея не поняла, что с нею произошло, а когда до нее дошла вся постыдность случившегося, горько разрыдалась. Как долго страдала нимфа, знала только листва на дубе, но она, как известно, не умеет говорить.
Что же до самого Чара, то его все эти переживания не волновали. Все о чем он мечтал, исполнилось. И этого оказалось достаточным, чтобы позабыть о нимфе. У многих людей бытует мнение, что нимфы не умеют ни страдать, ни плакать, а своих любовников меняют, чаще, чем змеи шкуру. Если бы речь шла об обычной нимфе, то здесь бы никаких проблем не возникло. Но в жилах Амфалатеи текла кровь титанов. Ее мать состояла в родстве с самой Медузой Горгоной, а последняя, как известно, пострадала именно из-за своей гордости… Несчастная Амфалатея не смогла пережить нанесенного оскорбления. Бесцельно бродила по лесу и постоянно приставала ко всем с одним и тем же вопросом: почему все это случилось именно с ней, а не с кем другим? Чем она прогневала богов? Зачем Мойры завязали узелок на ее жизни?
Занятая переживаниями, нимфа не сразу заметила, что беременна, а поняв, и вовсе лишилась разума. Этот не рожденный ребенок стал для нее самым главным символом позора. Нимфа не придумала ничего лучшего, как броситься к ногам Чара и попросить его о милости. Мерзавец рассмеялся нагло в лицо и выкрикнул: пошла прочь! Я получил все, что хотел! А когда будешь смотреть в лицо своего ублюдка, вспоминай, как смеялась надо мной.
Он приказал рабам выгнать Амфалатею из дома. Те, естественно, с готовностью выполнили приказ — кто из униженных откажется от удовольствия унизить более униженного? На прощанье Чар добавил довольно презрительно: откуда мне знать, с кем ты еще кувыркалась в густой травке, будто блудная девка, бесстыдно расставляя ноги?
Подобного унижения нимфа вынести уже не смогла. С криком и стонами убежала в густую чащу, где ее никто не мог отыскать. Даже дриады, для которых лес, как известно, дом родной и те потеряли след своей подруги. Стоит ли говорить, что ее не могла найти ни одна из бабочек или же тружениц-пчелок. Ведь прелестница лишилась не только своего доброго имени. От перенесенных страданий и унижений ее тело и волосы перестали источать тот дивный запах, которым так славилась прежде. Основным предметом неприязни стал еще не рожденный ребенок. Ненависть к нему буквально разрывала все тело, и она с визгом била кулаками по своему заметно округлившемуся чреву, лишь только дитя осмеливалось там пошевелиться. В тот миг, когда малыш заявил криком о своем вступлении в мир, нимфа без всякого сожаления задушила его. Вскоре до ее разума дошел весь ужас совершенного проступка, и Амфалатея закручинилась еще сильнее, чем прежде.
Нежными поцелуями и добрыми словами пыталась оживить ребенка, а когда поняла, что все бесполезно, прижав к груди бездыханное тельце, принялась бесцельно бродить по лесу, время от времени останавливаясь и предлагая всем: посмотрите, как хорош мой мальчик! И никто не решался отнять у нее умершего младенца. Дриады и нимфы толпой бросились к Ириде с просьбой о помощи.
Надо сказать, что ей самой тогда было не до проблем Амфалатеи. Ирида недавно родила первенца. Однако она, не раздумывая, поспешила к безумной. Никто не знает, какие слова подбирала Ирида, пытаясь достучаться до разума несчастной, только ей одной удалось забрать мертвого малыша и похоронить его, как того требует обычай. Буквально на глазах у всех Амфалатея превратилась в безобразную каргу с трясущейся головой и встрепанным волосом.