Ной Гордон - Доктор Коул

Она вышла за Салливана и переехала в Нидерланды, в Гаагу, где он работал руководителем маркетингового отдела компании IBM. Несколько лет спустя его перевели в Париж, а еще через девять лет он умер от сердечного приступа. К тому времени Элизабет опубликовала несколько мистических романов и у нее появилось множество преданных читателей. Главный герой ее книг был программистом, который по долгу службы вынужден был много путешествовать. Действие каждой книги происходило в новой стране. Она ехала туда, куда вели ее книги, живя год-два в стране, о которой писала.

Том увидел некролог Брайана Салливана в «Нью-Йорк Таймс» и написал Беттс письмо с соболезнованиями, на которое она ответила. Кроме этого она больше никак с ним не общалась, даже не посылала открыток. Том о ней почти не вспоминал все эти годы, пока однажды она не позвонила и не сказала, что у нее рак.

— Я консультировалась с докторами в Испании и Германии, и мне известно, что он прогрессирует. Я решила вернуться домой. Берлинский доктор предложил поехать в Нью-Йорк в больницу Слоан-Кеттеринг, но я знаю, что ты работаешь в Бостоне, и потому приехала сюда.

Том понимал, на что она намекает. У Элизабет тоже не было детей. Ее отец погиб в автокатастрофе, когда ей было восемь лет, а мать умерла четырьмя годами позже от рака, который теперь убивал саму Элизабет. Ее вырастила единственная сестра отца, в старости ставшая инвалидом и жившая теперь в частном доме престарелых в Кливленде. Больше Элизабет не к кому было обратиться.

— Мне так плохо, — сказал он Р. Дж.

— Конечно, тебе плохо.

Проблема была явно не по плечу специалисту по общей хирургии. Том и Р. Дж. обсудили случай Элизабет, пытаясь найти выход. Они уже давно так не говорили, по душам. Потом Том организовал для Элизабет прием в институте онкологии Дана-Фарбер. Он поговорил с Говардом Фишером после того, как ее обследовали.

— Карцинома сильно распространилась, — сказал Фишер. — Правда, я видел пациентов и на более серьезных стадиях заболевания, у которых начиналась ремиссия, но вы же понимаете, что я не очень на это надеюсь.

— Я понимаю, — ответил Том, и онколог назначил Беттс лечение, сочетающее облучение и химиотерапию.

Элизабет сразу же понравилась Р. Дж. Бывшая любовь ее мужа оказалась со вкусом одетой круглолицей женщиной, которая выглядела слегка полной для своего возраста. Она не собиралась сдаваться. Она была бойцом. Р. Дж. помогла ей найти квартиру с одной спальней на Массачусетс-авеню, и они с Томом часто навещали ее, не как врачи, а как друзья.

Р. Дж. повела ее на балет «Спящая красавица», а потом на первый осенний симфонический концерт, отдав ей свое место в седьмом ряду партера.

— У тебя только один билет?

— Том не ходит на такие мероприятия. У нас разные интересы. Он любит хоккей, а я нет, — ответила Р. Дж., и Элизабет задумчиво кивнула и заметила, что ей понравилось, как дирижировал Сэйдзи Одзава.

— Следующим летом будет выступать оркестр «Бостон Попс». Тебе должно понравиться. Люди сидят за маленькими столиками, потягивая шампанское и лимонад, и слушают музыку. Очень gemütlich[1].

— Нам пора, — сказала Беттс.

Послушать «Бостон Попс» ей было не суждено. В начале зимы болезнь начала прогрессировать. Она прожила на Массачусетс-авеню всего семь недель. В больнице Миддлсекс Мемориал ей выделили частную палату на этаже для важных персон и усилили радиационное лечение. Очень скоро у нее выпали все волосы, она начала худеть.

Она была такой чувствительной, такой спокойной.

— Знаешь, получилась бы очень интересная книга, — сказала она Р. Дж. — Только у меня нет сил ее писать.

Между двумя женщинами возникла приязнь, но однажды поздно ночью, когда они втроем сидели в ее палате, Беттс посмотрела именно на Тома.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Поклянись, что не позволишь мне страдать.

— Клянусь, — почти торжественно произнес он.

Элизабет хотела пересмотреть завещание и составить документ, в котором она отказывается от того, чтобы ее жизнь поддерживалась искусственно с помощью специального оборудования или препаратов. Она попросила Р. Дж. найти ей адвоката, и та пригласила Сюзанну Лорентц из конторы «Вигодер, Грант и Берлоу», в которой она когда-то сама работала непродолжительное время.

Пару вечеров спустя Р. Дж. вернулась с работы, когда Том уже поставил машину в гараж, и обнаружила, что он сидит на кухне, пьет пиво и смотрит телевизор.

— Привет. Тебе звонила эта Лорентц? — спросил он, выключив телевизор.

— Привет. Сюзанна? Нет, не звонила.

— Она позвонила мне. Она хочет, чтобы я стал агентом Беттс по медицинскому уходу. Но я не могу. Я и так ее лечащий врач, потому может возникнуть коллизия, верно?

— Да, может.

— Ты возьмешься за это? Станешь агентом?

Он немного располнел, и казалось, что не высыпается. На его рубашке она заметила хлебные крошки. Ей было грустно, что важная часть его жизни вот-вот должна умереть.

— Да, я не против.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила она, пошла в спальню и легла спать.

Максу Роузману предстоял долгий период восстановления, потому он решил уйти на пенсию. Сидни Рингголд ничего не говорил Р. Дж. по поводу давешнего предложения и не делал никаких официальных заявлений. Однажды к ней подошла улыбающаяся Тесса. Она не сказала, откуда получила эту информацию, но Р. Дж. готова была поклясться, что ей разболтала Бесс Харрисон, секретарша Роузмана.

— Ходят слухи, что ты в числе претендентов на место Роузмана, — сообщила она. — Ура! Я думаю, у тебя есть все шансы. Ты сможешь сделать карьеру. Кем ты хочешь стать? Деканом в медицинском институте или директором больницы? Ты же не забудешь о бедняжке Тессе, верно?

— Перестань, Тесса. Я не получу это место. Но о тебе я не забуду. Ты же знаешь так много сплетен и носишь мне по утрам кофе, глупышка.

Она часто слышала об этом от разных сотрудников. То и дело кто-нибудь подходил к ней и с заговорщицким видом сообщал, что миру известно об этой новости. Она не удивлялась. Она не знала, хочет ли эту должность и сможет ли принять ее.

Вскоре Элизабет так похудела, что Р. Дж. смогла представить, как она выглядела в молодости, когда жила с Томом. Ее глаза казались больше, кожа стала почти прозрачной. Р. Дж. знала, что она на краю.

Между ними существовала странная близость, усталость от мира. Они стали почти как сестры. Отчасти виной тому были воспоминания об одном партнере. Р. Дж. не могла представить Тома в постели Элизабет. Интересно, тогда он был таким же хорошим любовником? Он так же нежно гладил ее ягодицы и целовал пупок? Вероятно, у Элизабет возникали подобные мысли, когда она видела Р. Дж., однако в них не было ревности. Женщины были близки. Несмотря на тяжелую болезнь, Элизабет была очень чувствительной и проницательной.

— Вы с Томом собираетесь разойтись? — спросила она однажды, когда Р. Дж. заехала к ней по дороге домой.

— Да. Думаю, очень скоро.

Элизабет кивнула.

— Мне очень жаль, — прошептала она, найдя в себе силы для утешения. По всей видимости, она не была удивлена. Жаль, что они не познакомились раньше.

Они стали бы прекрасными подругами.

Четверги.

Когда Р. Дж. была моложе, ей было проще. Теперь же казалось, что у нее остались только четверги.

Она любила младенцев, потому ей не доставляло никакой радости делать аборты. Это было отвратительно и грязно, некоторые коллеги не одобряли ее занятие. К тому же Тома пугали возможные последствия этой работы для их репутации.

В Америке шла настоящая война из-за абортов. Многие доктора вынуждены были увольняться из-за отвратительных угроз организаций, выступающих против абортов. Р. Дж. считала, что женщина имеет право принимать решение относительно собственного тела, потому каждый четверг утром она ехала на Джамайка-плейн и заходила в клинику с черного хода, избегая демонстрантов с плакатами, распятиями и эмбрионами в банках.

В последний четверг февраля она подъехала к клинике. Дорожка была расчищена от снега Ральфом Айелло, который жил по соседству и зарабатывал тем, что расчищал территорию вокруг клиники. Его же собственный двор был засыпан глубоким свежим снегом. Задний двор клиники находился с другой стороны ворот. От него шла узкая дорожка к черному ходу.