Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах-II

— Вот так.

Набросал в блокноте чертежик резца, вырвал листок, положил его на станину и ушел.

Тогда Лене показалось, что Гуров к ней больше не подойдет. Но назавтра, не успела она еще начать работу, механик вновь подошел к ее станку. Как ни в чем не бывало он, словно у старой знакомой, вежливо спросил:

— Ну как, идет дело?

Лена смутилась, покраснела и пробурчала в ответ что-то невнятное. А Борис продолжал:

— Вы не стесняйтесь, я всегда готов помочь.

Не стесняйтесь! А у Лены язык прилипал к гортани.

— Я ведь тоже работал на станке, — как-то сказал он между прочим.

Лена смотрела на его чистые, холеные пальцы и ни за что не верила, что эти руки вообще могут работать, если бы не тогдашний случай. Вот так они познакомились.

…Иринка уже оделась и, словно маленький эскимосик, стояла перед сидящей на ее стульчике мамой.

— Почему ты не одеваешься?

«Одеваешься?» Куда «одеваешься»? Ах да, мы собрались гулять. Лена застегивает сапоги, встает, надевает пальто…

Да, с тех пор началось их знакомство. Все чаще и чаще они оказывались вместе. Лена даже себе не хотела признаться, что искала этих встреч. Борис заполнял ее сознание все больше и больше. Ей постоянно чудился его голос, в каждом приближающемся или удаляющемся мужчине она видела Бориса. Все, что он делал или говорил, казалось ей неповторимым. Девчонки по работе судили о ее состоянии значительно проще. Дескать, врезалась Ленка Зорина в Борьку Гурова, вот и весь сказ.

Какие это были дни! Лене кажется, что она может перебрать их в памяти до единого. Наполненные постоянным ожиданием чего-то необыкновенного, радостного, они начинались и заканчивались Борисом.

— Мам…

Это Иринка. Лена застегивает пальто, смотрит в зеркало и поправляет прическу.

Девчата, как сговорились, твердили одно:

— Ты особенно по нем не убивайся и, главное, виду не подавай. За такой девкой, как ты, любой мужик побежит. Ты ж у нас красавица…

Когда Борис в первый раз пригласил ее в кино, она задохнулась от неожиданности и сказала, что не может пойти, потому что занята. А потом проревела весь вечер в общежитии. Девчата по комнате успокаивали, называли дурой. Она и сама знала, что дура и что Борис к ней больше не подойдет. А он пригласил ее во второй раз, и она снова отказалась и опять ревела в подушку. А потом случилось так, что они встретились у кинотеатра и отказаться Лена уже никак не могла. Стали видеться. Девчата ей завидовали, а она, счастливая, бегала на свидания и волновалась: а вдруг не придет? Но он приходил. Улыбался ей навстречу и смотрел так, словно каждый раз видел впервые. Они часами бродили по городу, и всегда Лена с испугом отмечала, что время летит слишком быстро. Когда наступила пора занятий в институте, Лена садилась у окна, чтобы видеть, когда придет Борис. Она угадывала его появление совершенно непостижимым образом. Стоило только ей подумать: «Сейчас появится Борька», через несколько секунд Гуров занимал свой обычный пост под окнами аудитории.

— Вы идете или нет?

Это голос Евгения. Он смотрит на Лену и Иринку и укоризненно качает головой.

Как только они выходят из парадного, женщина в черном делает шаг вперед, прижимает руки к груди и смотрит на Иринку такими жадными глазами, что у Лены по коже бегут неприятные мурашки. Каждый раз, когда Лена видит этот взгляд, ей хочется заслонить дочь и сказать женщине: «Уходите!». Вместо этого она спускается с крыльца, подходит к женщине и вежливо здоровается. Черный монумент оживает. Он поспешно отвечает на приветствие, бросается к девочке, целует ее в щеки, тычется лицом в шубку и все беспокоится: «Хорошо ли одета? Какие носочки? Не было ли кашля?».

Лена отвечает на вопросы, помогает перевязать хорошо завязанный шарфик и с едва уловимой брезгливой жалостью смотрит на женщину. А та вдруг поднимает на Лену глаза и задает свой обычный вопрос:

— Ты позволишь погулять с Иринкой?

Этот вопрос повторяется каждый день, и хотя в просьбе никогда не бывает отказа, всякий раз в голосе женщины Лена слышит нотки испуга: «А вдруг не позволят?». Лена вымучивает из себя улыбку:

— Пожалуйста.

Женщина берет Иринку за руку и ведет ее к скверику. Лена смотрит им вслед, затем тоже направляется туда же, но по другой стороне улицы. Так они и будут гулять — вместе и врозь. Они станут делать вид, что не замечают друг друга, но думать будут приблизительно об одном и том же.

Тогда тоже была зима. Они возвращались с Борисом с катка. Был чудесный вечер. Редкие белые пушинки тихо кружились в воздухе и медленно, нехотя опускались на землю. Выхваченные из тьмы яркими снопами фонарей, они казались живыми. Снежинки садились Лене на ресницы и делали ее волшебницей (так в тот вечер сказал Борис). Постепенно настроение Бориса передалось и ей. Она замолчала и тревожно ждала… Чего? Она и сама не знала. В палисаднике перед общежитием было безлюдно. На третьем этаже гуляли, и из открытого окна вот уже в который раз мужской голос запевал:

Пластинка была старенькая, заезженная, но Лене казалось, что ничего более приятного она до сих пор не слыхала. Борис стоял рядом и ботинком ковырял снег. Он уже расчистил целую площадку. Наконец песня окончилась и в наступившей тишине Лека больше всего боялась, что будет слышно, как стучит ее сердце. Она задохнулась и почувствовала, как на ее лице мгновенно стали испаряться снежинки. А Борис что-то говорил и медленно приближался. Лена скорее почувствовала, чем поняла, что его руки легли ей на плечи, почему-то вдруг подумала, что теперь его глаза можно рассмотреть до самого дна, так они были близко.

Это был их вечер… Лена ходит по скверу (тому самому!), и ей кажется, что все это было вчера. Она останавливается, закрывает глаза и стоит так в течение нескольких минут.

— Вам нехорошо?

Лена открывает глаза и смущенно улыбается. Пожилая женщина с авоськой в руках внимательно смотрит на нее. Лена извиняется, а женщина недоверчиво глядит ей вслед.

После того вечера все понеслось в каком-то шальном калейдоскопе. Они встречались каждую свободную минуту. Их можно было увидеть вместе и вечером, и днем, и утром. Лена даже похудела. Девчонки вздыхали:

— Смотри, Ленка, не доведет тебя до добра эта любовь.

А Лена не задумывалась. Борис ждал ее, и она бежала к нему навстречу. Бежала, чтобы снова и снова смотреть ему в глаза, слушать и рассказывать самой. Неповторимость их встреч — так чувствовала Лена — была в этих взглядах и в этих словах — всегда новых и всегда волнующих. Говорили о многом — о заводских делах, о детстве и юности, о милых пустячках, столь дорогих сердцам влюбленных, о новых фильмах и случаях, вычитанных в газетах. Но странное дело, Борис почти ничего не рассказывал о своих родителях. Стоило Лене навести его на эту тему, как разговор затухал, будто чахлое пламя, спрыснутое дождем.

Однажды он поцеловал ей руку, и Лена смутилась, потому что рука была грубая, с въевшейся под ногти черной каймой. Ее не брало никакое мыло, никакие мази. На второй день Борис подарил ей какой-то изумительный крем для рук. Лена догадалась, что взял он его у матери.

После этого случая Лена почему-то впервые подумала: а чем может закончиться их дружба с Борисом? Ведь не могут же они расстаться! Не для этого же свела их судьба, вот это низкое зимнее небо, тишина в «их» скверике, тот памятный резец сложной конфигурации… А с другой стороны, что ждет ее впереди? Замужество? Чужая, незнакомая семья? Лена припоминала все, что слышала о генерале Гурове, о его жене, чьи портреты попадались ей на глаза, и чувствовала, как все непросто. Она не верила, что Борис с нею играет, но все отчетливей понимала, что их отношения достигли той высшей точки, когда хочешь не хочешь придется выбирать: или — или.

Она впервые не пошла на свидание. Лежала на кровати и безучастно смотрела в потолок. Девчонки понимающе переглядывались и ходили так, словно в комнате был больной. Наутро состоялось объяснение. Гуров уже не работал в цехе: это был первый день, когда он должен был выйти на работу в отдел главного конструктора. Поэтому Лена удивилась, что он направляется к ее станку. Она сказала, что чувствовала себя нездоровой, но Борис сразу заметил фальшь в ее голосе. Говорить в цехе было неудобно, условились встретиться вечером. И опять какая-то неведомая сила остановила ее. Опять девчата перешептывались и обращались с нею, как с больной. Когда в дверь постучали, Лена меньше всего думала, что может появиться он.