— Как светится! Я таких еще не встречала.
— И я не встречал. Ты одна такая.
— Да ну тебя, — смутилась Марта. — Давай лучше что-нибудь загадаем. Ты первый.
— Но я не умею. Надо какое-нибудь волшебное слово, наверное…
— Нет — просто загадай. Подумай о том, что тебе больше всего хочется, и загадай.
Артур нагнулся к лежащему в ее раскрытой ладони янтарю и осторожно подышал на него — лицо парня стало необыкновенно серьезным.
— Не хочу загадывать, — грустно проговорил он.
— Почему? — одними губами спросила Марта.
— Потому что, кроме тебя, мне никого не надо. — Артур осторожно обнял девушку, хотел поцеловать, но вдруг отстранился, прислушиваясь, — издалека донесся крик. Казалось, звали на помощь.
По пляжу, крича и размахивая руками, кто-то бежал. Это был Зигис, сын Аболтиньша, — в мокрой рубахе, босой.
— Артур! Эй, Артур!.. На помощь!..
Банга рванулся ему навстречу.
— Там Рихард! Яхту опрокинуло, он тонет, — подбегая, бессвязно выкрикивал Зигис. — Нас перевернуло. Я поплыл, а он… черт побери, не умеет.
— Ты что, бросил человека в море? — оттолкнув Аболтиньша и срывая с себя одежду, гневно крикнул Артур.
Подбежала Марта:
— Что случилось?
— Там Лосберг, тонет…
Судорожно вцепившись в борт опрокинутой яхты, Рихард из последних сил держался на воде. Волны захлестывали его, сбивали дыхание. Он отчаянно хватал воздух, то скрываясь под водой, то снова выныривая.
Артур все еще бежал навстречу волне, торопясь добраться до глубины. Ему показалось, что неподалеку мелькнуло что-то темнее — может быть, борт опрокинутой яхты.
— Эй, там, держись! — Он поплыл, рассекая воду мощными взмахами рук.
Марта тревожно наблюдала за ним с берега, но скоро потеряла из виду — теперь она видела только пляшущие на волнах солнечные блики. Вдруг опомнилась, обернулась к дрожащему от холода молодому трактирщику, яростно крикнула:
— Что ты стоишь? Беги за лодкой… Людей зови…
Спохватившись, Зигис бросился к поселку.
Рихард изнемогал. Ол все чаще погружался в воду, захлебывался, едва не терял сознание. Наконец, настолько ослабел, что руки разжались и волна безжалостно отбросила его от яхты. Безумным усилием, отчаянно барахтаясь, он попытался вновь подгрести к посудине, ухватиться за спасительную твердь, но вдруг почувствовал: судорога свела ноги. Не выдержав, закричал дико, хрипло… И в этот момент увидел Бангу, плывущего в толчее волн.
— Держись! — Артур подплыл к яхте. Несколько секунд он яростно боролся с волнами, нащупывая что-то под пляшущим бортом.
— Круг! — крикнул он Рихарду. — Где круг?
Но Лосберг не слышал. Он только мотал головой, отплевывая воду. Банге удалось нащупать круг. Он лихорадочно дергал, выдирая его из гнезда. Выдернул, наконец. Держась за борт, с трудом успокоил дыхание.
— Хватайся! — подгреб с кругом к Рихарду, но заметил его бессмысленный, обезумевший взгляд и гневно прикрикнул: — Держись! Хоть зубами, чем хочешь, только держись!
Они поплыли. Волна подхватила их, кинула в сторону берега.
Зента поставила перед Артуром миску с едой и уселась в углу с вязаньем.
— Ты бы поосторожнее с Мартой, сынок, — мягко заметила она. — Все-таки, не дети уже.
Артур на секунду оторвал взгляд от книги, из которой выписывал что-то в тетрадь.
— А что я? — смущенно пробормотал он. — Мы же занимаемся. Она мне вон книжки дает. Не могу же я каждый раз учителю надоедать.
— Книжки-то — книжки, — вздохнула мать. — Только все же поосторожней бы надо. Не забывай, что Озолс для нас сделал.
— А он-то при чем тут? Разве я Марту обидеть хочу?
— Вот и не обижай. Уж послушай меня, сынок, — не вбивай лишнего в голову ни себе, ни ей.
— Да с чего ты взяла!
— Ладно тебе… Разве я была бы против. Только люди-то верно говорят: руби дерево по себе, чересчур не замахивайся. Не забывай, кто мы, кто они.
— А кто мы? — запальчиво крикнул Артур, — Кто мы? Не люди, что ли?
В доме у Озолса Эрна накрывала стел к обеду на четверых. Вошел хозяин — хмурый, озабоченный. Хотел было пройти к своему месту, но вдруг ухмыльнулся, аппетитно хлопнул кухарку по обширному заду. Та испуганно оглянулась:
— Ты что, Якоб? Мой и так косится…
— С чего бы это?
— Вот именно, — лукаво откликнулась она.
Эта улыбка, словно магнит, притянула его к женщине. Забывшись, Озолс облапил кухарку, с силой привлек к себе, неуклюже зашарил рукой по талии, явно намереваясь расстегнуть юбку.
— Якоб! — испуганно озираясь на дверь, Эрна уперлась ему локтями в грудь. — Якоб, опомнись! Якоб… — попыталась было оттолкнуть, но вдруг поняла, что из этого ничего не выйдет — уж слишком неравными были их силы, — заговорила ласковым, медовым голосом: — Вечером, миленький, вечером.
Смысл ее слов медленно, с трудом дошел до сознания Озолса: он нехотя отпустил женщину, багровый и потный сел на стул, какое-то время разглядывал ее исподлобья затуманенными глазами.
— Смотри же, вечером! Не забудь.
— Не забуду, — Эрна дрожащими руками расставляла на столе тарелки.
— Не забудешь? — И вдруг расхохотался, словно сказал что-то необыкновенно остроумнее.
Вошла Марта. Отец пугливо покосился в сторону девушки и, стараясь скрыть смущение, пробурчал:
— Моя дочь вечно опаздывает. Как и твой муж, Эрна. Где хлеб?
Кухарка торопливо протянула ему темно-коричневый каравай, раздраженно крикнула в распахнутую дверь:
— Петерис, ну что ты там копаешься? — Подождала, пока тот займет свое место, разлила суп, присела рядом с супругом. Некоторое время слышались лишь стук ложек да аппетитное чавканье мужчин.
— Ты, Петерис, к жене своей претензий не имеешь? — неожиданно спросил Озолс.
Петерис так и застыл с ложкой у рта, испуганно обмерла и Эрна. А Озолс продолжал:
— А я имею. Опять суп недосоленный.
Эрна облегченно вздохнула, подала солонку:
— На всех не угодишь, хозяин.
Озолс высыпал в тарелку щепоть соли. Марта заметила:
— Я читала, папа, что в твоем возрасте солью злоупотреблять не надо.
Озолс набычился:
— В моем возрасте… Дай бог всем быть такими в моем возрасте.
Снова наступила пауза, которую теперь уже нарушил Петерис:
— А твой парень-то — хват, — обратился он к Марте. — В поселке только и разговоров про него.
Девушка невольно улыбнулась, а Петерис продолжал:
— Гляди, еще медаль получит.
Озолс окинул толстяка ненавидящим взглядом, бросил Эрне:
— Мясо давай! Заснула, что ли?
Кухарка бросилась к плите, подала блюдо с жарким, Она делала мужу какие-то предостерегающие знаки, но тот, словно ничего не замечая, продолжал:
— Говорят, молодой Лосберг хочет в газете напечатать про твоего Артура.
Хозяин с грохотом отшвырнул тарелку:
— Что ты заладил, как попугай, — твой Артур, твой Артур! В сваты, что ли, нанялся?
Петерис пожал плечами:
— Да я что? Люди говорят.
— Люди, — зло передразнил Озолс. — Поменьше сплетен таскай.
— Кто, я?
— Ты, именно ты. Дурак!
Петерис изменился в лице, отодвинул тарелку, медленно поднялся:
— Ну, спасибо, хозяин, накормил.
— Дурак и есть дурак, — уже не владея собой, повторил Озолс.
Петерис хотел что-то ответить, открыл было рот, но решительно вмешалась Эрна: подошла к мужу вплотную, едва слышно проговорила:
— Убирайся!
Тот побагровел, посмотрел на жену налитыми кровью глазами, грубо оттолкнул в сторону.
Муж уже давно был за порогом, а Эрна все стояла, охваченная предчувствием беды — гнетущая тишина воцарилась в комнате. Наконец, ни на кого не глядя, глухо проговорила:
— Ладно, мне коровник чистить.
— Иди, — так же глухо согласился Озолс. Он подождал, пока захлопнется дверь, раздраженно повернулся к дочери: — Ну вот что, дочь… мне все это надоело!
— Что именно, отец? — Марта побледнела, но говорила спокойно и с достоинством.
— Пора бы за ум взяться — не девчонка уже. Ладно, детьми бегали…
— А что изменилось?
— Соображать надо. Даже глупая птица, и та свою пару знает. Не сватается ворон к голубке.