— Мать и сестренка. Отец умер в том же сорок четвертом.
— Он служил у немцев?
Генрих не ответил — лишь плотнее сжал губы. В глазах загорелись злые искорки.
— Ты напрасно обижаешься, — примирительно сказал Артур.
— Может, я, действительно, зря остался? Меня, дурака, предупреждали…
— Ну, зачем же так? — с легкой досадой сказал Артур. — Ты умный человек и должен бы понять…
— Что именно? — Генрих по-бычьи наклонил голову. — Что мое место в прихожей? Не так ли?
— Глупости…
— Глупости? Хотел бы я посмотреть на тебя в моей шкуре. Когда существуешь не ты, а твоя анкета. Куда не сунешься, она впереди бежит. — Он нервно рассмеялся. — Лодка несчастная и та никому покоя не давала. Откуда, почему…
— А в самом деле, откуда?
— Во-во. И ты туда же.
— Да нет, просто интересно.
— Представь себе, ничего таинственного. После отца остались картины…
— Он что, художником был? — удивленно протянул Артур.
— Да. Ну, я в один прекрасный день и ухнул их какому-то меценату. По случаю купил эту посудину, хотел мозги проветрить… Спасибо, хоть Марцис не отвернулся. Мы с ним случайно на рынке встретились.
— Хороший ты мужик, Хенька, — неожиданно сказал Артур. — Только жаль — не каждый тебя сразу поймет.
— А мне легче от того, что я хороший? — смутился Генрих. — Вот и ты — почему остался? Один из всей семьи… Как вам всем объяснить, если отец с матерью и те не поняли. Ты видел, как она у трапа плакала? До последней секунды не верила, что я вернусь с вами. Ну, как им всем объяснить?.. Латыш я, понимаешь, латыш! И другой земли у меня нет!
В доме Артура из репродуктора лилась веселая музыка. И сам он, радостный, возбужденный, в белой майке, весело напевал, бреясь перед зеркалом. Раздался стук в дверь, и тут же, не дожидаясь ответа, в комнату влетела Илга — празднично нарядная, с букетом в руке.
— Поздравляю путешественника со счастливым прибытием, — с порога пропела она. — Перепугали нас всех… Как не стыдно! Мы тут тряслись от страха.
— Ага, тряслись. Значит, любите, — улыбнулся Артур, натягивая рубаху.
— Любим, — озорно ответила девушка и хозяйским жестом поставила цветы в вазу. — И даже заботимся. Приготовили вам настоящий пир по случаю возвращения. Так что собирайтесь скорее.
— Очень мило. Но я уже поел и, откровенно говоря, спешу по делам.
Артур озабоченно ходил по комнате, продолжая одеваться. Он не замечал, как у девушки обиженно вытянулось лицо, задрожали губы.
— Спешите? — пробормотала она.
— Да, — он достал из кармана какую-то бумажку. — На заводе ждут. А по пути еще на почту заскочить. Узнаете? Это же телефонограмма, которую вы мне принесли. Где она только не побывала со мной, в семи водах вымокла, а все равно адрес разобрать можно. Да я его наизусть знаю: Тагинская область, Верхнетачинский район… А вот тут не разберу… Буква «Т» или «Г»? Поглядите.
— Я не привыкла подглядывать в чужие телеграммы. До свидания, — сухо отрезала Илга.
Она повернулась и быстро вышла из комнаты, — Артур удивленно посмотрел ей вслед. Потом бережно сложил листок и тоже шагнул к выходу.
Когда Банга открыл дверь своего кабинета, ему навстречу поднялся Калниньш.
— Ну, слава богу, наконец, — Андрис коротко тиснул ему руку. — Понимаю, ты еще не очухался, но есть один неотложный и очень неприятный разговор.
— Что такое? — насторожился Банга.
— Должен сообщить, к твоему прискорбию, что у тебя под носом завелась довольно ловкая компания.
— В чем дело?
— В чем дело? — хмуро повторил Калниньш. — Да в том, что доверяешь не тому, кому надо.
В доме Марциса опять звучал патефон. На столе стояло угощение, но на него никто не обращал внимания. Повсюду: на стульях, на кровати и даже на полу сидели рыбаки и, раскрыв рты, слушали толстяка.
— Вот такой ящик у него на столе дома, — вдохновенно рассказывал тот. — Кнопку нажал — и вдруг кино. Или концерт показывают, танцы там разные… с голыми девицами. А ты сидишь себе, пьешь, закусываешь и смотришь.
— Ну, это уж ты… — недоверчиво крутнул головой старый рыбак.
— Не веришь? Вот Хенька не даст соврать. Правда, Хенька?
Генрих не ответил. Сидя возле патефона, он разглядывал пластинки.
— А какие у них сортиры! — схватился за голову Марцис. Бог ты мой, какие сортиры. Тут белое, а тут голубое… А запах… — Марцис благоговейно прикрыл глаза.
В комнату вбежал мальчишка, отыскал глазами Хеньку, звонко крикнул:
— Дядя Генрих, вас на завод вызывают. Срочно.
Марцис недовольно повел глазами в сторону паренька, раздраженно буркнул:
— Беги обратно и скажи, чтобы катились к черту. Сегодня пусть сами грузят.
— Подожди, — поднялся Генрих, тебя кто послал, Банга?
— Да, они там с Калниньшем.
— С Калниньшем? — прищурился Генрих и обернулся к Марцису. — Понял? Майор интересуется. — Он снял очки, положил в карман. — Что ж, пойдем, потолкуем.
Когда Генрих вошел в кабинет, кроме Артура и Калниньша, он увидел там еще знакомого мастера. Видно, тот пришел прямо от коптильной печи — он сидел в спецовке, стесняясь покрытых жиром и чешуей рук.
— Присаживайтесь, — сказал Калниньш.
Генрих огляделся, ища взглядом, на что бы сесть — стульев больше не было.
— Сейчас скажу, чтобы принесли, — озабоченно поднялся мастер.
— Ничего, я тут, — заметив в углу два пустых ящика из-под рыбы, Генрих присел на один из них.
Но это не был жест скромности — напротив, Хенька с наигранно-вызывающим видом вытащил из кармана пачку иностранных сигарет, не спрашивая разрешения, закурил и небрежно бросил пачку на стол, чуть ли не под нос Калниньшу:
— Угощайтесь, пока есть. Ну? Какие будут вопросы. Прошу, не стесняйтесь, спрашивайте. Я привык отвечать. Вас что, интересует мое мнение об уровне, так сказать, жизни в Швеции?
Калниньш неторопливо разглядывал ломавшего комедию очкарика.
— Нам, товарищ Страутниек, сегодня не до Швеции. Потолкуем лучше о Риге. Точнее, о Рижском центральном рынке.
— Не понял, — растерянно заморгал Хенька.
— Слушай, Генрих, — спросил взволнованно Артур — Ты сопровождал заводскую машину десятого сентября?
— Если десятого сентября был шторм, и мы не выходили в море, то, возможно, и сопровождал. Я часто здесь подрабатываю — гружу, и вообще… Вот мастер подтвердит.
— Да, частенько подрабатывает, — с чуть заметной усмешкой обронил мастер. — Подрабатывает.
Генрих удивленно оглянулся на него, но тут последовал новый вопрос Калниньша:
— И куда сдавали продукцию?
— Как — куда? — Генрих замялся. — Вообще-то на базу…
— Что значит, вообще? А в частности? — напирал Калниньш.
— Были случаи, когда везли на рынок.
Мастер даже присвистнул от удивления:
— Дела. И много у тебя было таких случаев?
— Как? — в свою очередь изумился Хенька. — Но ведь ты…
— Стоп! — перебил Калниньш. — Давайте по порядку. — И обернулся к Генриху. — Вы что, торговали этой рыбой на рынке?
— Что за чепуха, — озлился Генрих. — Я грузчик, мое дело сгрузить ящики, дать на подпись накладную и — привет.
— Так при чем тут рынок? — не выдержал Артур. — Почему я об этом ничего не знал?
— Потому, — Хенька сердито придавил сигарету, — что на базу приедешь и проторчишь полдня. А у него, — он кивнул на мастера, — на рынке свой человек. Он оформляет за пять минут.
— Нет, вы слышите, что он несет, — возмущенно поднялся мастер. — Какой человек на рынке? Что за махинации? У нас одна база, и все накладные только оттуда. Вот они. Все до одной.
Мастер, лицо которого пошло красными пятнами, совал под нос Генриху раскрытую папку с документами, возмущенно оглядывался на Калниньша и Артура, словно призывая их в свидетели.
— Вы что? — вскочил Генрих, с треском опрокинул ящик, на котором сидел. — Хотите из меня идиота сделать?
— Это ты нас считаешь идиотами, — гневно огрызнулся мастер. — Без году неделя в поселке… А уже и лодку купил… На какие шиши, спрашивается?
Калниньш, не обращая внимания на громкий спор, достал из портфеля папку и, вынув из нее несколько фотографий, карточным веером разложил на столе.
— Вам знаком кто-нибудь из этих людей? — спросил он мастера.