Дж. Уорд - Доля дьявола

— Что?

Макс смачно выругался.

— Он сказал, что она не имеет права выставлять ему претензии. Что они оба знали, что Эдвард не его ребенок… что он знал это все время, и если она не заткнется о его неверности, он расскажет все Эдварду.

— О, Боже мой! — Лейн прикрыл глаза. — О… Вот дерьмо.

— Она тут же успокоилась, а потом заплакала. Он же просто развернулся и исчез у себя в комнате. Я так и не понял, заметил он меня или нет, и я боялся, что он меня заметил. Поэтому я выбежал из дома и спал в домике у бассейна. Я все ждал, что он придет за мной… Ты же знаешь, на что он способен? Но на следующее утро он пошел на работу, как будто ничего не произошло. Я долго сидел в домике у бассейна, представлял его за письменным столом, как он руководил людьми в бизнес-центре. Я не мог остаться. Я не знал, что мне делать. И побег из дома был единственным способом, поэтому я собрал сумку с вещами и взял один из «Мерседесов». Я поехал в Индиану, даже не предполагая, куда направляюсь, в конце концов, я продал машину за двадцать штук в Сент-Луисе и жил на эти деньги. Я хотел уехать как можно дальше от этой семьи.

— Эдвард знает? — спросил Лейн, как будто говорил сам с собой.

— Вот почему я вернулся. Я решил рассказать ему. Я испытываю чувство вины перед ним. За все то дерьмо, которое он терпел из-за нас, когда мы были детьми. Он защищал нас от человека, который не имел к нему никакого отношения. Я больше не мог с этим жить, поэтому позвонил ему, и мы встретились в тот день. Но когда я сидел напротив него, я не смог. Он выглядел настолько плохо… измученный. Хромающий, в шрамах, все было гораздо хуже, чем я видел в газетах.

— Так ты знал о похищении?

— Кто не знал? Это было во всех новостях.

— Эдвард думает, что это дело рук отца. — Лейн потер лицо. — Если правда то, что ты услышал…. Может поэтому отец хотел его смерти.

— И поэтому отец всегда был так жесток с ним на протяжении всех лет. Это был не его сын, но он вынужден был притворяться, что ребенок… Эдвард жил с ним, дышал, мать твою, одним воздухом каждый день год от года.

— Эдвард не знает?

Макс пожал плечами.

— Если он и знает, то не от меня. И ты прав, я трус. Я просто… Я не мог ему сказать. Когда мы с ним поговорили абсолютно ни о чем, разошлись разными путями, я продолжил передвигаться по городу. А потом отец умер… Поэтому я вернулся в Истерли. По каким причинам, до сих пор не могу тебе сказать, мне они самому не совсем понятны.

Лэйн открыто посмотрел на брата.

— Ты должен быть честен со мной. Ты причастен к убийству?

Макс прямо посмотрел в глаза брату.

— Нет. Я увидел сообщение в местных новостях, когда нашли тело. Я клянусь тебе всем, чем хочешь, я к нему не подходил.

— Может, все же Эдвард убил его?

— Не знаю.

Лейн повернулся к лобовому стеклу и немного расслабился на сиденье.

— Прости, что обвинял тебя.

— Не за что. Мне все равно, я понимаю, почему ты думаешь, что это мог быть я.

Через пару минут тишины Лейн воскликнул:

— Так кто же отец Эдварда?

— Не знаю. И ума не приложу, как спросить это у мамы.

— Эдвард имеет право знать.

— Неужели это важно? Кроме того, поверь мне, пересматривать всю семью — это не просто. Это словно… все, что ты до этого воспринимал за правду, вдруг стало в один момент ложью. От этого съезжает крыша. Ты уверен, что мы все его? Отец говорил только об Эдварде, а остальные?

— Не могу поверить.

Они сидели бок о бок долго, Лейн заглушил двигатель и открыл окна… и, в конце концов, начало светать, появились первые лучи солнца на полянке для барбекю. Но они оставались на месте. И только, когда первая машина отъехала в город, он включил двигатель, и они двинулись в сторону Истерли, молча.

Время от времени в течение трех лет, Макс задавался вопросом, как он будет себя чувствовать, когда расскажет секрет. Если он расскажет… кому-нибудь… в своей семье. Он представлял, что испытает облегчение, или же еще большее чувство вины, потому открыв правду, истина станет более уродливой для всех них.

К его удивлению, он ничего не почувствовал.

Может, из-за выпивки.

Когда они выехали на Ривер-Роуд, последовав по извилистой береговой линии реки Огайо, он задался вопросом, где именно Эдвард бросил их отца в воду, еще живого, но не способного двигаться. Где он это сделал? Каким образом Эдвард выбирал место? Боялся ли он, что его могут поймать?

— Ты расскажешь Эдварду? — спросил Макс, как только показался Истерли на холме.

Солнце всходило за домом, и персико-розовые лучи текли по величественному контуру особняка, как будто к большому дому семьи Брэдфордов стоило относится с особым уважением.

— Думаю, это должен сделать ты. — Лейн взглянул на брата. — Я пойду с тобой, когда ты решишь ему все рассказать.

— Нет, — резко произнес Макс. — Я уезжаю. И прежде чем ты скажешь мне, что я не имею права…

— Я не останавливаю тебя. — Лейн покачал головой. — Я просто хочу тебе напомнить, что Эдвард все-таки наш брат. Он — наша семья. Связь матери…. на самом деле, мама всегда была вещь в себе, не так ли? И она Брэдфорд.

— Мне плевать на все это. — Макс скрестил руки на груди. — Я желаю вам всего хорошо, но Чарлмонт и Истерли… и вся семья… пустая трата времени для меня. И также пустая трата твоего времени на них. Ты должен забрать свою женщину, и все это дерьмо отправить в задницу. — Он посмотрел через реку в сторону Индианы, на широкую автомагистраль, в более далекое будущее, совсем далекое, не связанное с именем Брэдфордов. — Поверь мне, там есть лучшая жизнь. Намного лучшая.

Позднее тем же утром Лиззи стащила ключи от газонокосилки, чем однозначно вызовет крайнее неодобрение у Гэри МакАдамса, который в этот момент был в городе, и выехала на лужайку перед домом.

На самом деле, перспектива аккуратно подстригать полосы на всех акрах газона, от главного входа Истерли вплоть до основания холма, к воротам, выходившим на Ривер-Роад, вызывали в ней настоящий трепет, и нет, ее совсем не волновало, что главный садовник мог ужасно на нее рассердиться за это.

К сожалению, ее энтузиазм оказался менее выносливым, чем жара.

«Хорошо бы выпить лимонада», — подумала она, как только здание Истерли показалось на подъеме. Ей необходимо было выпить что-то холодное, и после того, как она промокнет горло, готова будет вернуться назад.

Припарковав газонокосилку под листьями магнолии, она невольно улыбнулась, когда ступила на землю и прямиком направилась к входной двери с ногами, покрытыми обрезками свежескошенной травы. Ранее существовали определенные правила, при которых обслуживающий персонал мог войти в особняк. Только через две двери. Вот именно, и обе находились в задней части дома. Это означало, что она или Грета в такую жару должны были обойти весь особняк кругом, чтобы не принесли сорняки от плюща в дом. Это было ужасно.

По крайней мере, сейчас ей больше не придется беспокоиться об этом неудобстве.

Но, конечно же она сняла свои ботинки и оставила их на коврике совсем не потому, что какой-нибудь англичанин-дворецкий мог сделать ей замечание, он бросил их в самое трудное время для семьи. Она сняла ботинки, потому теперь ей самой придется все убирать.

Пока она шла по прохладному помещению, ее кожа покрывалась мурашками. Около десяти лет назад в доме установили центральную систему кондиционирования воздуха, и это обновление, безусловно, можно было оценить в такой день, как сегодня, хотя она понимала, что потом пожалеет об этой передышке. После облегчения, которое она сейчас получала от жары, потом выходить на улицу будет просто ужасно.

Но она переживала, что если не выпьет холодного лимонада, то вот-вот может упасть в обморок.

Пройдя мимо официальных гостиных со всем их величием, она открыла широкую дверь в столовую и вошла в помещение для персонала, будто очутилась совсем в другом доме. Здесь не было картин, нарисованных маслом и шелковых обоев, изысканных штор и восточных ковров. Стены были окрашены в чисто белый, и единственным украшением на половых досках был слой лака, который уже протерся.

Офис главного бухгалтера находился слева, и она заглянула в комнату.

— Привет.