Дж. Уорд - Доля дьявола

— Да, я тот, — пробормотал Эдвард.

— Это значит, что ты выиграешь. В тебе есть все то, что он больше всего ненавидел, поэтому он пытался тебя убрать со своего пути.

Лейн не стал уточнять, кого он подразумевал под «он», Эдвард и так прекрасно все понял.

Эдвард резко передвинулся всем телом, чтобы увидеть Саттон, при этом особо не напрягая травмированные конечности. Она держала шланг в руке и во все глаза пялилась на него, видно, услышав слова Лейна.

— Мне необходимо какое-то время, чтобы подумать, — произнес Эдвард. — Сначала мне все следует обсудить у себя дома.

— Ты нам просто необходим. — Лейн отбросил колосок. — Сейчас переломный момент, и именно ты являешься ключом к стратегии.

Эдвард и Саттон вернулись в коттедж смотрителя, после того, как Лиззи и Лейн уехали. Она налила им лимонад на маленькой тесной кухоньки, он полулежа завалился в кресло, чувствуя боль в ноге и одну только боль, гораздо больше с тех пор, как вышел из тюрьмы.

Она протянула ему стакан, села, скрестив ноги перед ним на полу.

— Что ты думаешь? — спросила он.

Она не колеблясь ответила (она всегда так делала):

— Лейн прав. Тебя всю жизнь готовили к этой должности.

— В данный момент мне совершенно плевать на компанию. Я имею в виду только тебя и меня.

Саттон опустила взгляд на свой стакан с лимонадом, он вспомнил, как в последний раз они пили лимонад. Тогда он просто выгнал ее, заставив уйти, потому что сам решил себя упечь в тюрьму.

А теперь они были здесь.

— Ну, мы всегда были конкурентами, — сказала она. — Раньше и сейчас.

— Если моя должность будет предполагать отказаться от тебя, я не собираюсь этого делать.

Она ошеломленно посмотрела на него.

— Но это твоя компания семьи, Эдвард.

— А ты моя жизнь. Для меня это не сравнимые вещи. Я счастлив жить здесь, на ферме, будучи домашним мужем. Или оставаться дома с тобой и твоим отцом. Я… не буду пытаться залатать ничьи дыры. Лейн прав, если я возьмусь за работу, причем на разных уровнях, думаю, что выиграю. Но Уильям Болдвейн даже не является мне родственником. Он был всего лишь злым героем, который вредил всем, посмевший перейти ему путь. Мне нечего с ним делить, у меня нет к нему счетов, поэтому я теперь спокоен.

Саттон присела к нему на колени и поцеловала.

— Я никогда не любила тебя больше, чем сейчас.

Обхватив ее сзади за шею, он улыбнулся.

— Ты любила меня прошлой ночью.

Слабый румянец, появившийся у нее на щеках, показался ему очаровательным. Но потом она стала серьезной и пересела назад на пол, к его ногам.

Ее голос приобрел силу и прямоту.

— Тогда будут существовать частные вопросы, которые мы никогда не сможем обсудить, и стратегия, которую нам придется разрабатывать в связи с конкурентным рынком, способную поставить под угрозу позицию одного из нас. Мы будем два генерала, по разные стороны поля боя. Сможем ли мы жить с этим?

— Не знаю. Но стоит ли нам это выяснять?

Они оба замолчали на какое-то время.

— Знаешь что, Эдвард?

— Скажи мне, любовь моя.

— Я думаю, ты должен руководить производством бурбона. — Она медленно улыбнулась. — Я думаю, что тебе необходимо достать свои деловые костюмы и встретиться со мной в бизнесе. Давай сделаем это. Мы с этого начинали, и если на планете существуют два человека, которые могут проделать все это, то почему не мы?

Он начал кивать.

— Мы с тобой.

— Это будет нелегко.

— Нет, совсем не легко. — Он окинул свое тело взглядом. — Во-первых, я до сих пор езжу на максимальной скорости.

— Ты сможешь многое делать из дома.

— Фактически… Если я буду в бизнес-центре моего отца, а не в городе, я всегда смогу переночевать в Истерли, если придется. Или я смогу провести ночь с тобой у тебя в доме, здесь все налажено, Мо, Шелби и Джоуи. Я не оставлю их, если будут какие-то трудности, но…

— Твои корни берут начало из длинной родословной производителей бурбона, — произнесла Саттон. — Мои тоже. Это в нашей крови. Нас учили управлять компаниями, и мы такие есть. Так зачем же этому сопротивляться?

Эдвард подался вперед. Он был не наивным в этом вопросе. Создать семью двум людям, занимающим такие должности, было достаточно трудно, но еще было труднее двум людям, чьи корпорации шли голова к голове на коммерческом рынке, относясь к верхней ступени эшелона.

Знаете, что было самым странным?

У него было такое странное чувство, что этот путь был правильным. Для большинства людей это не имело большого смысла. А для пары, которая занималась производством бурбона?

— Хорошо, я соглашусь, — сказал он и поцеловал ее. — Так что приготовься выложиться по полной, девочка.

Огонь появившийся у нее в глазах, возбудил его и дал почувствовать, что он всегда будет немного подтрунивать над ней.

— А я никогда и не останавливалась. — Она прикусила его нижнюю губу. — Это ты, Эдди, мой мальчик, должен увеличить свою скорость.

Эдвард засмеялся, а потом притянул ее к себе на колени.

После чего выкладывание по полной продолжилось, но лежа, к всеобщему и непревзойденному наслаждению обеих сторон.

Наступило и закончилось время ужина, и Самюэль Ти., не мог даже вспомнить, когда так наслаждался едой и общением за последнее время.

— А потом профессор спросил меня, что я думаю, — произнесла Амелия.

— И что ты ответила? — Самюэль Ти. спросил, присаживаясь рядом со стаканом бурбона.

Они оба сидели напротив друг друга за столом на террасе, чтобы наблюдать, как садится солнце за горизонт. На ужин они съели стейки, приготовленные на гриле и Флаффи салат, который она сама сделала и запекла картофель. И пока они вместе готовили, он был так рад, что она не суетилась по поводу органической еды, типа тофу и капусты, и остального, хотя он был готов предоставить ей все, что она захочет.

— Я считаю, что это неправомерный аргумент, и, честно говоря, меня стал он утомлять. Если бы Фицджеральд был всего лишь блоггером в соцсетях, своего рода Энди Коэном своего времени, это было бы понятно, но тогда почему мы все еще вспоминаем и анализируем его книги? Почему я слушаю весь курс про него и Хемингуэя? Если на этом курсе его хотят опустить до блоггера Века Джаза, а потом преподаватель начинает говорить о Хемингуэе 1940 годов. Мне кажется, стоит поговорить о его произведениях, а не его пристрастию к алкоголю или Зелде. Мне интересно узнать о нем, как о человеке, который умер почти восемьдесят лет назад. И о его произведениях, я хотела бы, чтобы со мной говорили именно об этом.

— Тебе случайно не тридцать пять, как и мне?

Она рассмеялась и отодвинула тарелку.

— Так мне постоянно говорят.

За последние несколько дней Амелия приходила к нему в дом ни раз и на долго, они рассказывали друг другу разные истории, что нравится и что совсем не нравится, пытаясь узнать предпочтения обеих. Вообще-то… это не совсем верное описание. Скорее это напоминало воссоединение со старым другом, что было довольно-таки странно.

И однозначно.

Господи, они были так похожи друг на друга. Самюэль Ти. слышал от кого-то, что родители видят в детях себя только в ранней форме, он всегда отвергал это утверждение, предполагая, что родители этих детей не могут выстроить должную эмоциональную границу со своим подрастающим поколением.

Но в данный момент именно об этом они и говорили.

И для нее это был свой способ познать окружающий мир.

— Прости, что тебе пришлось так рано позврослеть, — произнес он.

Это был первый раз, когда он шагнул на спорную территорию. Он не хотел втаскивать в эти разборки Джин, потому что ничего хорошего не вышло бы, и в этом не было необходимости. Амелия прошла через все неудачи своей матери, хорошо их изучив.

Ей пришлось принять и ужиться с ними.

— Все хорошо. — Амелия пожала плечами. — Я встречаюсь с кое-какими друзьями, но они настолько легкомысленны и не собраны, что это сводит меня с ума.

— Шестнадцатилетние, наверное, должны быть такими. Или, по крайней мере, им позволено такими быть. Не могу точно сказать, у меня нет достаточного опыта общения с этим поколением.

— Могу я задать тебе вопрос о своей матери?