Наталья Павлищева - Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного

Она часто вспоминала свой хадж в Мекку. Если уж мусульманка, значит, должна совершить.

Конечно, при жизни валиде такое было бы невозможно, но после ее смерти словно сама себе стала хозяйка, Сулейман не сильно ограничивал, к тому же она законная жена, не просто наложница.

Султан, услышав просьбу, чуть задумался:

– Подожди, расправлюсь с Тахмаспом, вместе совершим.

– Не стоит, Повелитель, не хочу вас обременять.

Наедине они говорили проще, называли друг дружку по именам, но Хуррем умела блюсти внешние правила, стоило рядом оказаться хоть одному евнуху, обращалась, словно он и не обнимал ее почти каждую ночь на зеленых простынях своего ложа, их общего ложа.

Она сама себе не признавалась в тайной причине своего желания отправиться одной, Сулейман все понял без признаний и объяснений, усмехнулся:

– В Иерусалим зайди на обратном пути, времени мало осталось, к нужному дню в Мекку не успеешь. Если ты, конечно, туда стремишься, а не…

Он не договорил, но Хуррем вспыхнула, словно сухой валежник от поднесенного факела.

– Куда же я еще могу? А в Иерусалим зачем?

– Святым местам поклониться.

Смотрел испытующе, внимательно, словно намеревался взглядом выковырять у нее из души то, что сама от себя старательно прятала.

Казалось, она должна бы испугаться, а стало почему-то легко, вдруг поняла, что нет больше внутри сомнений. Бог един. Для всех един. А уж как его назовут и какие при этом станут молитвы возносить – это людской выбор. Но если принял на себя то или иное крещение, то пока не перекрестился, исполняй тот обряд, что должен.

Она приняла когда-то, чтобы спасти будущее своего первенца Мехмеда, чтобы не назвали будущего ребенка (еще и не знала, кто именно будет) сыном гяурки, решилась погубить свою душу ради его жизни. Но душа не погибла и даже не почернела.

Поняла, что душе все равно, как уста назовут Бога, какие обряды станут выполнять, какие слова молитвы произносить. Бог един для всех, и видит, что у кого в душе, а не на словах. И Он простит, что называть стала иначе.

Но если уж решилась, то должна соблюдать те правила, которые на себя приняла. Потому честно соблюдала пост, щедро подавала милостыню в праздники, старалась совершать положенные намазы… И хадж… не ради славы хаджах или признания своей святости, не ради доказательства того, что правоверная, а для себя, для очищения души.

– Я не думала в Иерусалим заходить.

Кивнул:

– Хорошо, спрошу, когда большой караван.

– Я могу с малым, так даже лучше.

– Почему?

– Не хочу, чтобы сказали, что нарочно ради славы еду. Пусть будет тихо и незаметно. Для души, а не для славы. Пусть как можно меньше людей знает.

– Хуррем, зачем тебе хадж?

Она чуть помолчала, словно подбирая слова, потом тихо-тихо, едва сама расслышала, произнесла:

– Столько грехов и дурных мыслей за все годы накопилось, столько грязи в душе… Очиститься хочу…

Теперь уже помолчал он, потом так же тихо попросил:

– Помолись и за меня.

Человек может совершить хадж сам, но если ему не позволяют сделать это здоровье или, как у султана, страшная занятость, он поручает совершить хадж другому. Это очень почетно – совершить хадж за Повелителя Двух миров, любой бы согласился, но Сулейман понимал, что от этого человека будет зависеть сама жизнь Хуррем, потому подошел к отбору строго.

Долго беседовал с имамом, которого посылал с этим караваном, все не решаясь сказать, кого отправляет в хадж. Но сказать пришлось, Сулейман хотел, чтобы имам правильно понял поручение:

– Не хочу, чтобы Хасеки совершила ошибку, которая ей будет дорого стоить.

Имя у имама подходящее – Мухлиси, то есть Преданный, кивнул, едва чалма с головы не упала:

– Пусть Повелитель не беспокоится, всему научу в Мекке, чтобы Хасеки Хуррем Султан не сделала неверный шаг.

Мухлиси сам хаджа, правила знает, но Сулейман выбрал его не из-за этого.

– Не о мнении людей думаю. Хадж не просто поездка, а Хасеки не всегда была правоверной.

И снова имам правильно понял заботу падишаха:

– Если Повелитель позволит, во время поездки я буду вести беседы с госпожой, чтобы она поняла задачу хаджа, – и, не выдержав, поинтересовался: – Кто подсказал Хасеки Хуррем намерение совершить хадж?

– Сама.

– Значит, госпожа душой готова.

– Вот это вы и посмотрите, прежде чем входить в Мекку.

– Да, Повелитель…

Время шло, а разрешения на выезд от султана все не было. В Мекку нужно попасть к определенному времени, еще немного, и придется не ехать, а плыть до самой Хайфы. Но у Роксоланы с морем связаны только неприятные воспоминания, да и боялась она моря.

А потом о предстоящем хадже невестки узнала Хатидже Султан, встрепенулась:

– Повелитель, разрешите и мне тоже?

Тот плечами пожал:

– У тебя муж есть, его разрешения спрашивай.

Но Хатидже приболела, а больной куда двигаться? Еще два дня потеряли, пока стало ясно, что не сможет ехать.

А потом, как гром с безоблачного неба:

– Ибрагима больше нет! Довольна?!

И на следующий день:

– Отправляйся в хадж!

Не так уходить мечтала, но отбросила все дурные мысли, все сомнения, все, что могло помешать.

– Бисмиллах ве рахмоне рахим: во имя Аллаха, милосердного и сострадательного…

Все нехорошее следовало оставить позади, все, что могло помешать думать только о хадже. К Богу не идут с мелочными думами, с недовольством или злобой. Уже сам путь до любой святыни целителен для души, она начинает очищаться в преддверии поклонения.

Но от мыслей о том, что произошло, удалось отрешиться нескоро, они пошли через Анкару и Аксарай, горы хорошо успокаивают. Сумела отрешиться от мыслей об Ибрагиме, но, главное, перестала страдать по оставленным детям.

С каждым шагом, с каждым новым поворотом дороги, с каждой ночевкой становилась все спокойней. Ежевечерне беседовали с имамом Мухлиси, тот объяснял, если чего-то не понимала, толковал Коран, рассказывал о святых людях и местах, но более всего о самой Мекке и о том, что такое хадж и для чего он.

Когда от Османие пошли берегом моря и вокруг раскинулись благословенные места, Роксолана уже была спокойна. Сулейман просил помолиться за него, обязательно помолится, даже сначала за него, потом за себя.

Дорожные трудности начались, когда от Газы свернули к Элату и до самой Джидды двигались берегом Красного моря. Здесь все было не похоже на Средиземное море, вокруг песок и песок, от моря ни прохлады, ни влаги, слева на горизонте горы, такие же пустынные, покрытые невысоким кустарником, а то и вовсе голые.

Горячее дыхание пустыни, необходимость экономить воду по каплям… К тому времени, когда добрались до Джидды, Роксолане хотелось только одного – в хамам!

Но одновременно обнаружился удивительный факт: подобный пейзаж сильно успокаивает. Здесь никто не знал, что она султанша, супруга одного из самых сильных правителей мира, не было приветственных встреч, не было ненужных речей… Только песок и мерное покачивание на спине верблюда. Зато прекрасно думалось.

Обратно возвращалась просветленной, решив все же заехать в Иерусалим. Совершавшие вместе с ней хадж четыре женщины возмутились:

– Госпожа хочет после хаджа идти в город со святынями неверных?!

– В город, где мечеть Омара и откуда вознесся пророк Мухаммед. Разве нет?

Смутились, заелозили…

– Но, госпожа, правоверным мусульманкам опасно появляться в таком месте… Там много христиан и иудеев.

– А ехать по землям иудеев не опасно? Оставайтесь здесь, я сама поклонюсь.

С ней решились идти двое и, конечно, имам Мухлиси. Остальные встали за городом.

Иерусалим ее ужаснул – крепостные стены развалены, повсюду грязь, стены обоих мечетей в плачевном состоянии, даже со следами камней. Свинцовые пластины куполов и Аль-Акса, и «Купола скалы» местами отстали, внутри хоть и чисто, но уж очень бедно.

– Негоже мусульманскому властелину, под рукой которой находится сейчас город, вот так пренебрегать настоящей святыней.

Мухлиси смотрел на султаншу, в сердцах произнесшую эту фразу, с испугом. Лицо закрыто, в прорези яшмака только глаза, но они опущены. Что в них?

От Роксоланы не укрылось настороженное внимание имама, тот, конечно, ждал, отправится ли к храму Гроба Господня, вспомнит ли об этой святыне?