Гарем не нужен

Уже несколько лет не было на свете валиде Хафсы, отошла от дел верная ей хезнедар-уста Самира, Роксолана все взяла в свои руки и вполне достойно справлялась.

Но ее все больше тяготило огромное ненужное хозяйство. К чему держать столько девушек, если султан большинство и в глаза не видел? Зачем нужны десятки, а то и сотни капризных, ленивых бездельниц, которые от этого самого безделья занимаются лишь интригами?

Роксолана знала жизнь гарема изнутри, знала то, о чем и не догадывался Сулейман, она лучше самого Повелителя понимала, что гарем лишь обуза. Но разве можно его уничтожить? Гарем это показатель богатства, состоятельности правителя, султан просто обязан содержать сотни лентяек и щедро одаривать их, тратя сумасшедшие деньги на приобретение безделушек и нарядов, на евнухов, еду, прислугу, охрану… на лекарей, массажисток, парикмахеров, швей, истопниц…

Зачем?! Султан Тень Аллаха на Земле, Повелитель двух миров, но разве при этом он не человек, не может жить, как другие люди, довольствуясь одной женщиной? Разве не может по-настоящему любить, хранить верность, разве обязательно окружать себя этими сотнями женщин, большинство из которых несчастны, потому что живут весталками.

Порядки в гареме жестче монастырских, иначе нельзя, иначе свары, склоки, интриги погубят все. И мужчин, кроме Повелителя, нет, большинство одалисок довольствуются друг другом, евнухами или просто мечтами. А они красивы и умны, часто талантливы, могли бы рожать таких же красивых детей…

Роксолана жалела и боялась гарема. Не того, что не сумеет справиться, а ненависти, зависти, злобы, которые способны отравить жизнь. Мечтала вырваться, жить с Сулейманом где-нибудь вне этих стен, пусть и закутанной с ног до головы. Что золото и шелка, что самые изысканные яства, что дорогие каменья и опытные массажистки, толпа служанок и прекраснейшие сады, если за всем может стоять гибель.

Отравленная еда, змея в траве, заговоренный камень, шелк с тысячей мельчайших осколков стекла, чтобы впились с кожу и превратили жизнь в ад, даже массажистки, которые могли нажать на позвонок и оставить в неподвижности навсегда, погубив даже ценой собственной жизни…

Скольких опасностей она избежала сама, сколько увидела! В этом мире, где улыбаясь, прятали глаза, клялись в верности, ненавидя, из-за каждого угла можно ждать удар, а от самых верных людей еще и в спину, выжить трудно. Еще трудней остаться человечной, не ожесточиться, не возненавидеть в ответ, не презирать.


Конечно, Роксолану занимал не столько вопрос стоимости содержания гарема, сколько угроза, что среди красоток может оказаться новая Хуррем и занять место в сердце султана, которое пока принадлежало ей самой.

Но как заставить Сулеймана не просто твердить, что любит лишь ее, а распустить гарем и не покупать новых красавиц?

Второе оказалось легче. Сулейман сам не ходил по рынку, выискивая новых красивых девственниц, новеньких либо преподносили в дар, либо покупали валиде и кизляр-ага. Став главной женщиной гарема, Роксолана прекратила покупать новых рабынь, мотивируя это экономией и тем, что их и без того достаточно.

Слово «экономия» прижимистый Сулейман очень любил. Даже при полной казне он вовсе не жаждал разбрасывать деньги без толку.

Дарить красавиц тоже быстро перестали, стоило Роксолане дать понять, что она не приветствует такие подарки, вернее, крайне ими недовольна. Если дарить, то только толковых умелиц, которые пригодятся в хозяйстве, а таких среди юных красоток обычно не бывает.

Но одно дело прекратить пополнять гарем одалисками, приобретая только служанок-мастериц, и совсем иное ликвидировать гарем совсем. Не выставишь же ничего не умеющих и не желающих делать одалисок за ворота погибать с голода?

И все же она нашла выход…


Сулейман был постоянно занят, государственные дела требовали столько времени, что на простое созерцание воды в ручье их не оставалось. Особенно после того, как казнил Ибрагима-пашу, державшего в своих руках большую часть империи, и всеми проблемами пришлось заниматься самому.

Султан не жаловался, так было даже лучше, он понимал, что именно делается в государстве, потому что отдавал приказы и принимал решения сам. Османская империя после казни Ибрагима-паши не рухнула, не стала слабей, Сулейман прекрасно справился один там, где прежде они справлялись вдвоем с визирем.

А когда умерла валиде и управление огромным хозяйством гарема взяла в свои руки Хуррем, оказалось, что и она способна справиться, даже без помощи опытной хезнедар-уста Самиры.

Эти двое вполне стоили друг друга, они работали так, словно правили не огромным государством, а всего лишь собственным хозяйством. Получалось.

Сулейман и раньше не любил вмешиваться в дела гарема, а теперь тем более. Если какие-то вопросы может решить Хуррем, пусть решает, никому от этого не хуже.

Конечно, положение облегчило то, что в гареме не было кадин, а Хуррем единственная жена. Все остальные по положению гораздо ниже и просто обязаны подчиняться, но Сулейман прекрасно понимал, что подчиняться, сцепив зубы и улыбаясь под пристальным взглядом, вовсе не значит не строить козней за спиной. Он не ломал голову, куда девать столько ненужных красавиц, но временами над этим задумывался, сам себе не сознаваясь, что ждет решения Хуррем. Пусть бы уж она придумала, она же женщина, хитрая женщина…

Хитрая женщина придумала…


– Повелитель, Аяз-паша заслуживает вашего внимания и поощрения. Он так толково говорил на заседании Дивана вчера.

– Но я не обижаю невниманием Аяз-пашу…

– Я о другом. Подарите ему красивую девушку.

Сулейман морщился:

– Ты думаешь? Скажи кизляру-аге, чтобы купил какую-нибудь красавицу.

В тот же день кизляр-ага выслушивал странное предложение Роксоланы:

– Повелитель хочет подарить Аяз-паше красивую девушку. Но к чему тратить деньги и покупать, мы можем найти достойную среди своих.

Кизляр-ага приходил в ужас:

– Но если Повелитель поймет, что мы отдали Аяз-паше его рабыню?

– Хорошо, я спрошу разрешения.

Кизляр-ага тоже любил слово «экономия», а потому когда Роксолана объявляла, что султан разрешил подарить очередную Гюль или Юлдуз, с радостью соглашался.

Согласия Сулеймана Роксолана добивалась легко. Улучив подходящую минутку, она мурлыкала, что Аяз-паше, оказывается, очень нравятся светловолосые красавицы, к тому же чтобы ростом были не выше и не ниже «нашей Гюль», но таких, как на грех, на рынке днем с огнем не сыскать.

– Может, мы могли бы осчастливить Гюль?

Сулейман понятия не имел, как выглядит Гюль, и не желал задумываться, почему она должна быть счастлива, перейдя в гарем Аяз-паши.

Какая-то проблема легко разрешается подарком Гюль Аяз-паше? Хорошо, подари.

Паши бывали немало удивлены, получив в гарем красавицу бесплатно. Частенько радовались и сами красавицы, потому что в султанском гареме прекратилось движение вверх по «лестнице счастья», больше не было возможности стать икбал и подняться до кадины, всех заменила одна, остальным оставалось только работать.

Султан никого не брал на ложе, никого не выделял, никого не одаривал. Все должны были заниматься рукоделием или еще чем-то полезным, а делать это далеко не все не только умели, но и хотели. Лучше бездельничать в гареме Аяз-паши или еще кого-то, чем усердно трудиться под присмотром Хасеки Хуррем.

Гарем таял на глазах, но продолжал существовать.

Роксолана не урезала деньги на содержание одалисок, но у нее сердце обливалось кровью, когда приходилось выделять огромные суммы на бесполезные побрякушки для девушек гарема.

Куда лучше потратить эти суммы на строительство в Стамбуле нужных зданий. Это было особым занятием – следить за строительством. Она экономила каждый акче, чтобы вложить в дело.


Началось все просто, во время праздника, когда шла привычная раздача милостыни, Роксолана оказалась невольной свидетельницей прискорбного случая. Мелкие монеты горстями бросали в толпу, за ними со всех сторон бросались люди, не обращая внимания на то, что кого-то толкают. Главное успеть схватить монетку или подобрать ее в пыли.

Унизительно, когда люди рылись в пыли под ногами друг у дружки, рискуя отдавить пальцы. Но еще хуже, когда слабого старика, которому никак не удавалось опередить более сильных и молодых соперников и поймать хоть одну монетку, вообще сбили с ног. Это получилось невольно, в толпе бывает всякое, но бедолага не мог не только поймать монетку, но и просто встать, чтобы не быть затоптанным.