Наталья Павлищева - Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного

Вот это единение с Хуррем и старшими детьми он ценил куда больше красоты и юности других наложниц. И лишаться его из-за недовольства гарема, да и всего мира не хотел!

Роксолана переехала в Топкапы со всеми своими слугами, оставив в Старом дворце только тех, кто служить не пожелал и кто и без того доживал бы свой век там.

Сначала прозвучало, что это только на время ремонта Старого дворца. Но вместо ремонта принялись достраивать помещения Топкапы, чтобы было где разместить многочисленных секретарей, парикмахеров, массажисток, портних, рукодельниц… строили хаммамы, чтобы было где помыться, кухни, чтобы потчевать обитателей хозяйства Хуррем…

А в Старом дворце всего лишь все отмыли. И возвращаться туда совсем не хотелось, да султан и не требовал. Султанша поселилась в Топкапы навсегда, отданная ей часть дворца превратилась в тот самый Дом счастья, о котором будет сложено столько легенд, пущено столько слухов, рассказано столько небылиц.

Султанша Хуррем жила там одна, других наложниц не было, ради своей любимой Сулейман снова нарушил все обычаи. Он был Кануни – Законником, потому писаные законы не переписывал и не нарушал даже ради себя, а вот неписаные и ради Хасеки сплошь и рядом. Так велела любовь, не та, что только на ночь на ложе, а та, что в душе и на всю жизнь.

Мустафа родился третьим, но тогда ничего не понимал, был мал и слаб. Нет, не телом или душой, просто слаб, потому что беззащитен. Случись что с отцом, его не стало бы в тот же день. Быть шехзаде вообще опасно, а не первым особенно.

Его отец Сулейман тогда не был султаном, сам ходил по краешку, потому что не было ничего опасней, как попасть под подозрение султану Селиму – Явузу, то есть Грозному. Селим вполне мог не пощадить и единственного наследника, и его детей, которых было трое – по сыну от каждой наложницы – Махмуд, Мурад и Мустафа.

Но судьба оказалась благосклонна к Сулейману и его потомству (сама ли судьба или ей кто помог?), султан Селим внезапно умер, болезнь прихватила его там же, где за восемь лет до того сгубила и его смещенного отца султана Баязида. Как и Баязид, Селим, промучившись несколько недель, умер. Новым падишахом стал Сулейман.

Отличие от прежнего состояло в том, что Сулейман был единственным наследником и ему, как предыдущим султанам, никого не пришлось уничтожать. Разве что на Родосе своего двоюродного дядю и его маленького сына, которые жили в крепости среди рыцарей. Но это уже чужаки, это не выросшие в гареме дети.

Сулейман стал султаном, а его сыновья шехзаде.

Восьмилетний Махмуд ходил важный, словно надутый индюк, понимал, что стал первым наследником. Пятилетний Мустафа еще ничего не понимал, только видел, как суетились вокруг взрослые, как переживала мать, как вдруг стали ему кланяться незнакомые люди, низко кланяться, почти до земли, словно он кто-то важный тоже.

Когда умерли вдруг один за другим от проклятой оспы братья, Мустафе было шесть, и он понимал, если не все, то многое. Видел, что теперь уже мать ходит, поглядывая на женщин свысока, голову склоняет только перед валиде и Хатидже-султан, понимал, что стал первым наследником, будущим султаном.

И не было никаких поводов думать иначе, но тут Хуррем родила маленького Мехмеда. Для Мустафы это забава, он не понимал значения появления еще одного наследника. К тому же братик такой крошечный и глупый…

Сам Мустафа ни за что не стал бы ненавидеть маленького Мехмеда, да и почему он должен ненавидеть? Но вокруг были взрослые, которые на каждом шагу подчеркивали: соперник, соперник… Какой соперник, если он на шесть лет младше, ничего не знает и не умеет, только таращит глазенки и улыбается беззубым ртом?

Но с рождением Мехмеда что-то изменилось, мать Мустафы Махидевран не любила мать Мехмеда Хуррем, а уж когда та родила еще и Михримах, ненависть стала откровенной.

Мальчика от передряг взрослых спасало то, что его собственная жизнь серьезно изменилась, он уже взрослый, пора учиться. Валиде сама нашла ему наставника, причем какого! Это был ага янычар Керим. Почему Хафса Айше выбрала жесткого и даже жестокого янычара в воспитатели внуку, осталось загадкой. Сулейману не до того, он ходил в походы и любил свою Хуррем, которая следом за Михримах родила еще одного сына – Абдуллу, а потом еще Селима и Баязида. Мустафа слышал, как говорили о Хуррем, что из нее ублюдки сыплются, как горох из прорванного мешка.

Валиде все рассчитала правильно, если кто и способен сбросить нынешнего Повелителя, так это янычары, они всегда султанов ставили и помогали сбросить тоже. Янычары воспитывали Мустафу как будущего султана, и случись что, возвели бы на престол его, а не ублюдка Хуррем. Бабушка Мустафы ненавидела Хуррем и ее детей не меньше, чем их ненавидела мать Мустафы.

Сам Мустафа не видел ничего плохого в существовании братиков, они были маленькие и забавные, и сестричка Михримах тоже. Потом Абдуллу забрала та же оспа, а у Хуррем родился Джихангир. Весь гарем говорил, что этот ублюдок и вовсе больной – горбатый. Мустафа горба не заметил, во всяком случае, такого, как у горбуна Ахмеда, что приносил янычарам какое-то зелье, от которого, как утверждали, растет мужская сила. Мустафа хотел и сам отведать этого зелья, да не позволили, сказали, что рано.

Братьев Мустафа видел редко, только когда приезжал в Стамбул, да сыновья Хуррем его и не интересовали, ведь он был наместником в далеком Карамане, а эта мелюзга все еще размахивала игрушечными мечами.

Но одну страшную истину он постепенно впитывал от матери и своих наставников янычар: главное препятствие на его пути – султан. Всех остальных он имеет право уничтожить, как только придет к власти, даже братиков.

Янычары ненавидели Хуррем даже сильней, чем ее ненавидели мать и бабушка.

После бунта янычар султан словно осознал, что те воспитывают наследника для себя, норовя поставить будущего султана в зависимость с детства. Понял и нашел выход – поручил заниматься Мустафой своему любимцу Ибрагиму-паше. Все бы прекрасно, лучшего наставника, чем умница, всезнайка и отличный воин (хотя и плохой полководец) Ибрагим не найти, однако янычары терпеть не могли грека, считая того выскочкой. Верно, Ибрагим стал пашой прямо из рабов.

Такое сочетание – янычары и Ибрагим – в воспитателях могло стать взрывоопасным, но Ибрагим оказался умней, он открыто объявил матери Мустафы Махидевран, что всецело на стороне ее сына и на ее стороне тоже. А янычары после подавления бунта заметно растеряли свою прыть.

Но Мустафа ревновал отца к Ибрагиму, считая, что султан уделяет слишком мало внимания ему самому и слишком много греку. Сулейману стоило труда убедить старшего сына, что Ибрагим получает свое по праву и на права шехзаде не претендует.

Все вокруг считали умного, сильного, красивого мальчика будущим султаном, ему и только ему прочили трон, невольно приучая Мустафу к мысли о скором наследовании. Проводя много времени у янычар или в беседах с Ибрагимом, которого все равно продолжал ревновать, но у которого все же учился, Мустафа не заметил, как подрастали братья, прежде всего Мехмед.

Между ними было шесть лет разницы, и когда Мехмед только родился, Мустафа уже начал свое обучение, Мехмеда учили вместе с Михримах и Селимом. Удивительно, но никто не был против, чтобы вместе с царевичами училась и их сестра. Михримах вообще все делала, как братья, вернее, как Мехмед.

Для «взрослого» Мустафы они были слишком малы, шехзаде воспринимал братьев скорее как забавные игрушки, которые потом за ненадобностью можно уничтожить. Сказывалось воспитание янычар, нет, наследник вовсе не был кровожадным, как и те, кто его воспитал, но янычары не ведали жалости к поверженным врагам, это недопустимо, невольно они внушали это же и Мустафе.

А потом вдруг выяснилось, что Мехмеда и Михримах научили многому из того, что не знал Мустафа. Не потому, что учителя были лучше, просто направленность иная.

– Ибрагим-паша, я тоже хочу учиться итальянскому языку, Мехмед и Михримах уже много знают и легко говорят.

Да, старшие дети Хуррем действительно владели итальянским благодаря ее рабыне-итальянке, которая по просьбе их матери разговаривала с детьми только на этом языке. В детстве обучение идет легче, особенно в игре, и учиться вдвоем, постоянно соперничая, как это делали брат и сестра, тоже легче. Мустафе пришлось догонять, а это было неприятно. Покровительственное отношение к младшему брату таяло на глазах.