Екатерина Дибривская - Домик разбившихся грёз

— Оно мне нравится, Алекс. — заверяю я. — Очень. Спасибо!

Разве может быть иначе? Если воспринимать буквально — Алекс оставляет мне на хранение своё сердце. Я держусь из последних сил, чтобы не разреветься от этого. Пусть он не говорит мне, что любит, но разве этот подарок что-то да не значит? Меня переполняют эмоции, и я порывисто целую мужчину, игнорируя горечь предстоящей разлуки.

— Я буду надеяться, что ты скоро вернёшься, Алекс. Буду очень сильно скучать и с нетерпением ждать тебя.

И я всё-таки начинаю плакать, а он успокаивает меня. С каждым разом мне становится всё тяжелее держать в себе слова любви. С каждым разом всё труднее оставаться одной, без него. Невыносимая тоска глубоко врезается в мою душу, и мне больше не важно, что он, возможно, не ответит взаимностью на мои чувства.

— Алекс, я буду очень сильно скучать по тебе, знаешь? И ждать тебя, потому что, кажется, я люблю тебя. — выпаливаю на одном дыхании и тут же зажмуриваюсь.

Алекс застывает, и мне страшно, что я сказала ему об этом. Ему не нужна моя любовь! У него и без меня много проблем, а чужие чувства — это всегда большая ответственность.

Мужчина невесомо касается губами моей скулы.

— Алечка, я тоже. Не сомневайся.

Я распахиваю глаза, натыкаясь на его серьёзный взгляд.

— Никогда не бойся говорить мне, что ты чувствуешь или чего хочешь. И не сомневайся в серьёзности наших отношений. Никогда.

Он протягивает мне бокал просекко, стоит только снова очутиться на земле, и я делаю несколько глотков, пока Алекс благодарит пилота и организаторов.

— Поехали домой? — улыбается мне мужчина.

Я не могу сдержать улыбку, ведь то, как он произносит эту простую фразу, содержит настолько глубокий смысл, что я сразу понимаю: я хочу, чтобы у нас был этот общий дом, я хочу, чтобы мы полноценно съехались и делили между друг другом не только радость и счастье, но и трудности.

— Поехали домой, Алекс. Я готова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Этой ночью в спальне, я уверена, мы впервые занимаемся любовью: в размеренных и плавных движениях мужчины столько нежности и терпеливости, и я задыхаюсь от бесконечного чувства полёта.

Его руки и губы сладостно жалят меня от кончиков пальцев на ногах до самой макушки, доводя до трепетной дрожи и несдержанных стонов. Но когда доходит до основного, Алекс переворачивается, и я оказываюсь сверху.

— Хочу целовать твои соски, малышка, — севшим голосом поясняет мне.

Он помогает мне принять правильную позу, врывается в одно движение, заставляя меня всхлипнуть от мгновенно вспыхнувшего чувства идеально правильной наполненности, совершает плавные толчки внутри меня, обхватывает груди ладонями и проходится языком по соскам, прежде чем втянуть их в свой рот и начать облизывать и посасывать их.

Он внутри меня, он ласкает мою грудь, а мой набухший клитор находится в тесном контакте с его кожей. Он делает это для меня, всегда, независимо ни от чего. Его волнует моё удовольствие. Он никогда не финиширует первым. Лишь внимательно следит за моими реакциями. Как сейчас.

Стоит ему поймать правильную волну колебаний, как всё во мне пускается в пляс, а душа поёт, и я извиваюсь в его руках, с жадностью принимая неистовые ласки сосков, и сама насаживаюсь как можно глубже, чтобы продолжать испытывать это.

Этой ночью наш акт любви мы завершаем одновременно, сплетаясь пальцами. Он пытается целовать мои губы, но я кричу от удовольствия, а сам он протяжно стонет в мой рот.

Последний день перед расставанием на долгий, неизвестный пока срок выдаётся слишком тоскливым. Меня охватывает меланхолия, и я честно признаюсь Алексу, что не знаю, как смогу продержаться до нашей встречи. Он всё больше мрачнеет, всё чаще целует меня, стискивая до боли своими руками.

Мы не спим всю ночь, то просто глядя друг другу в глаза, то медленно занимаясь любовью.

Когда ему приходит время отправиться на рейс, я даже не пытаюсь сдержать слёзы. Это неправильно, наивно и ужасно по-детски, но я нуждаюсь в жалости и утешении. И он даёт мне это.

Дни тянутся один за другим бесконечной серой массой. Лив пытается меня растормошить, вернуть к жизни, потому что всё, что я делаю, — это лежу, свернувшись калачиком под одеялом и переписываюсь с Алексом. Даже работа не отвлекает меня от моей грусти.

На исходе третьей недели я вся — комок нервов. Плаксивая и жалкая. Я стараюсь не плакаться Алексу и не говорю правду, но правда в том, что мне невыносимо тяжело даётся вынужденная разлука.

В эту пятницу мы с моей коллегой Эви Митчелл собираемся сходить на обед вместе. В тот момент, когда мы спускаемся в стеклянном лифте в лобби, она завистливо вздыхает.

— Какой же он красавчик, да? Жаль, что несвободен.

Я смотрю в направлении её взгляда, и моё сердце ускоряет ритм. Быстрыми размашистыми шагами в сторону лифтов идёт Алекс.

— Ты знаешь, кто это? — спрашиваю из любопытства.

— Александр Мельченко, — кивает она. — Богатый, умный, сексуальный. Красив, словно греческий бог.

— Он — приятель большого босса? Или типа того?

— Эл, ты шутишь? Алекс и есть большой босс.

В голове всё вверх дном. Эта фирма принадлежит Алексу? Значит, он просто… Чёрт, что просто, Аля? Ты работаешь честно, никто в отделе не знает о наших отношениях. Или знает? Почему всё всегда так сложно?

И самая главная трудность, что он стоит прямо за дверями лифта, который стремительно приближает меня к нему. А когда лифт услужливо распахивается, я не знаю, как себя вести.

Алекс решает эту задачку, кажущуюся мне нерешаемой, за нас двоих.

Тянет меня в свои объятия и накрывает мои губы губами.

Гарант моего спокойствия. Причина моего безрассудства. Пьянящая. Будоражащая. Сладкая до невозможности. Моя маленькая девочка. Моя!

Примчался сразу к ней, едва сошёл с трапа самолёта в Хитроу. Хотел просто забрать домой, но именно сейчас, в это мгновение я понимаю, что не могу тянуть ни одной долбанной минуты.

Хотел соблюсти видимое приличие. Для неё ведь это до смешного важно. Цепляется за свою независимость, вызывая моё невольное восхищение. Настоящая умница, мой ведущий экономист миссис Стюарт её искренне хвалит. И всё равно я считаю это блажью. Ладно бы была нужда, но её нет. Не понимаю её стремления постоянно проявлять эту самостоятельность!

Когда я хочу посадить её дома и просто заботиться о ней!

Я жестом показываю сотруднице из того же отдела, что она свободна. Аля рыдает, пока я покрываю её лицо поцелуями.

— Соскучилась! Ты не представляешь, как я соскучилась!

— Я тоже скучал, малышка. Не сомневайся.

— Почему ты не сказал, что возвращаешься? Я не знала, что ты прилетаешь.

— Алечка, маленькая моя, я прилетел только на выходные, чтобы увидеть тебя. В воскресенье вечером я улетаю обратно. Прости. До последнего не рассчитывал, что у меня получится, поэтому не стал ничего говорить. Вдруг я бы не смог, и ты ждала напрасно?

— Ты прилетел ко мне? На выходные? — переспрашивает она. — Просто чтобы увидеть меня?

В её голосе слышится такое искреннее недоумение, что я невольно хмурюсь. Когда же она наконец поймёт, как много значит для меня? Когда перестанет сомневаться? Почему ей так сложно поверить в мою искреннюю заинтересованность?

— Конечно, малышка! Ты же не думаешь, что я не скучаю по тебе, сидя в Москве?

Скучаю — это совершенно не то определение. Я без неё на стену лез, думал, подохну. Прошедшая серия слушаний по делу ненадолго отвлекала меня от этой смертной тоски по девочке, которая засела глубоко в моей душе, пробираясь всё дальше, захватывая мой разум, пытаясь занять моё сердце.

Влюбился. Даже не думал, что так бывает. Что такое возможно. Что можно растерять все свои убеждения и отчаянно возжелать всего возмутительно отрицаемого мною всю сознательную жизнь. Никогда не хотел, а теперь жизненно необходимо. Чтобы непременно с ней, ослепительной вспышкой осветившей мою жизнь.

Я надеюсь, что крайнее слушание пройдёт успешно и всё закончится. Если не всплывут какие-либо новые обстоятельства, как сказал мой адвокат. А так как им чисто физически взяться неоткуда, то я не сомневаюсь в благоприятном исходе.