Екатерина Дибривская - Домик разбившихся грёз

— Я постараюсь, — шепчет она. — Но пока точно не узнаю, не смогу успокоиться.

— Другого я не ожидаю. Просто не делай глупостей, ладно? Особенно, пока меня нет рядом. И держи меня в курсе.

— Обещаю.

Эти пару дней до самого моего отлёта она тиха и задумчива. Я часто застаю её перед зеркалом с задранной футболочкой. Смешная! Словно, если это действительно произошло, она сможет заметить изменения прямо так сразу.

Увидев меня за разглядыванием в очередной раз, Аля краснеет и торопится скрыться с моих глаз, но я догоняю и подхватываю её на руки.

— Через час за мной приедет такси. Я надеюсь, что всё сложится прекрасно и я вернусь к концу недели. Но если нет… Я сделаю всё возможное, чтобы вернуться к тебе как можно скорее. Я буду держать тебя в курсе дел, малышка. И ничего не бойся, хорошо?

— Хорошо, я буду очень скучать, Алекс, — шепчет она и начинает меня целовать.

Пока у нас есть время попрощаться, я устремляюсь в спальню. Впитываю, как губка, её запах, её вкус, каждый её стон, чтобы цепляться за эти сладкие воспоминания, будучи невозможно далеко от неё.

Снова прошу её занять позицию сверху. Уж очень нравится мне перекатывать во рту восхитительные розовые бусины, сжимая красивую женскую грудь у своего лица. Нравится чувствовать, что я заставляю её испытывать в этот момент. Нравится чувствовать каждый миллиметр бархатной горячей ткани, туго обтягивающей меня, совсем как перчатка. Греховная, порочная и возбуждающая. И я просто невыносимо люблю, когда эта девочка кричит моё имя, разлетаясь на мелкие искорки взрывного удовольствия, утягивая меня за собой. Сопротивление бесполезно. Моя!

Я беру с неё миллион обещаний не надумывать лишнего, не паниковать в случае чего и не делать глупостей. Я оставляю на самом видном месте визитку доктора, что осматривал её. Я умоляю её пожить это время здесь, а не ехать в общежитие, хоть и уверен, что это бесполезно. В моей квартире ей некомфортно, и, несмотря на последствия нашей страстной встречи или их отсутствие, когда я вернусь, первым делом займёмся поиском дома, где она сможет чувствовать себя полноценной хозяйкой.

Я расслаблен. Независимо от того останемся ли мы только вдвоём или этот год пройдёт в ожидании нового человека, моё решение будет твёрдым и бескомпромиссным: как только завершится мой развод, я намерен сделать Алю своей женой.

В себе я уверен. Никогда раньше не испытывал таких чувств. А она не из тех женщин, кто будет искать приключений на стороне после заключения брака. Ей нужны железные гарантии, чтобы перестать загоняться по поводу и без, и я готов ей их предоставить. По крайней мере, я рассчитываю, что, став моей женой, она сможет расслабиться и поверить в наши отношения.

Я лениво перебрасываюсь фразами со своим адвокатом, потому что мои мысли то и дело устремляются к ней.

— Сторона обвинения просит суд пригласить свидетеля Тимирязеву Марию Константиновну, сотрудника тендерного комитета города Москвы.

— Чёрт, — рычит Воронцов, мой, собственно, адвокат. — Кого они нашли?

— Без понятия, — усмехаюсь я. — Впервые вижу эту бабу, Михаил Юрьевич.

Невзрачная серая мышь глубоко за сорок нервно оправляет пиджак и занимает место для дачи показаний.

— Представьтесь, пожалуйста, — начинает судья.

— Меня зовут Мария Константиновна Тимирязева, 4 августа 1970 года рождения. Место рождения — город Воронеж.

— Вас предупредили об ответственности за дачу ложных показаний?

— Да, конечно.

— Что вы можете поведать нам о деле, которое мы рассматриваем на этом заседании?

— Про Мельченко? — она пробегается взглядом по сидящим в зале, а потом смотрит прямо на меня. — В июле прошлого года Александр Александрович связался со мной и попросил о неком одолжении.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом одолжении.

— Он предложил мне обеспечить победу его фирмы в тендере в обмен на крупную сумму денег. Очень крупную. У меня были давние желания, на которые вечно не хватало денег, и я дрогнула. Понимаете, такие проекты всегда проплачивают конкурсанты. Кто первым подсуетится, того и продвигают.

— Вы лично встречались с гражданином Мельченко?

— Да.

Я выразительно смотрю на эту лгунью, и она вздрагивает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Возражаю, ваша честь! — тут же реагирует Воронцов. — Мы вынуждены подать встречный иск на гражданку Тимирязеву за ложные обвинения, которые можно счесть клеветой в адрес моего подзащитного.

— В возражении отказано, — обрубает судья. — Тимирязева, продолжайте.

А дальше этот фарс лишь набирает обороты!

Оказывается, я не только встречался с этой дамой, но и оказывал на неё давление в пользу принятия необходимого мне решения. И женщина настолько боялась, что попросила подругу сделать несколько фотографий. Которые она самодовольно выкладывает на судейский стол.

— Господи, ну что за бред? — не выдерживаю я. — Какого числа это было? Впрочем, неважно. В июле прошлого года я не покидал Лондона, и это легко можно проверить.

— Подсудимый! — журит судья, но смотрит на меня как-то мягко и с интересом.

И самая неприятная новость: слушание дела переносится на две недели. Сказать, что я зол, — это промолчать! И больше всего меня бесит, просто до невыносимого предела, что мне снова не рекомендуется покидать столицу. Наживую режут!

Пока проведут экспертизу предоставленных суду фотографий и пробьют мои передвижения, я вынужден ошиваться по месту регистрации. С вконец заколебавшей меня Милой, которая упёрто отказывается что-либо понимать и вознамерилась во что бы то ни стало вдохнуть новую жизнь в наши отношения.

А долбанный адвокат просит повременить с бракоразводным процессом, потому что это плохо для более важного дела. Образ честного бизнесмена и отца благополучного семейства заметно выигрывает на фоне образа мужчины, который бросает свою жену после пятнадцати лет брака ради восемнадцатилетней девушки.

Мне наплевать на образы! Но я терплю, сжимая до хруста челюсть. Лишь уверенность адвоката, что это реально помогает в делах, сдерживает мои порывы. Но надолго ли?

Поэтому я коротаю дни и вечера в переписке или звонках Але.

Она бодрится, но держится молодцом. Я горжусь этой удивительной малышкой. Как в ней сочетается невероятная сила и трогательная хрупкость? Или это только я вижу, какая она хрупкая и ранимая? А остальные — неужели верят тому, что она пытается показать? Я и сам чуть не повёлся на это.

— Ты всё-таки подмочил мою репутацию на работе, — вздыхает Аля.

— Тебя кто-то обидел? — напрягаюсь я.

— Нет, просто теперь все опасаются, что я сливаю тебе их разговоры.

— Не самая страшная реакция, да?

— Наверно. Но я подумываю сменить работу.

— Нет, тебя всё-таки кто-то обижает там? Не ври мне, малышка. Я смогу позаботиться о тебе.

— Что же ты сделаешь? Скажешь, чтобы они не смотрели на меня, как на засланного казачка? — она грустно смеётся. — Ты должен был сказать мне, что это твоя фирма, Алекс. Я бы не стала здесь работать, а теперь я так привыкла и мне всё нравится…

От её тихого нежного голосочка внутри меня застывает огромный болезненный ком. Как же это несправедливо, что наши отношения начались в такой непростой период! Когда мы так остро нуждаемся друг в друге, мы вынуждены наговаривать километры телефонных разговоров вместо объятий, строчить сообщения вместо поцелуев и отчаянно желать скорейшей встречи.

И мне страшно даже представить, что все московские дела пойдут по плохому сценарию и я оставлю её. Это не значит, что я просто свешу лапки и перестану добиваться справедливости, но на это может уйти много времени. Я должен подготовить её к такому раскладу. Но как же это сделать, если я сам не готов?

Звонок в дверь вынуждает меня свернуть наш разговор. Если это Мила, я просто выставлю её. Пусть возвращается в загородный дом. Мне не до её нытья.

Но это не моя почти бывшая жена.

— Господин Мельченко? Подполковник Азаров, следственный комитет. Вы задержаны по подозрению в убийстве гражданки Тимирязевой. Вы можете сделать один звонок своему адвокату. Следуйте за мной.