Екатерина Дибривская - Домик разбившихся грёз

— Какое письмо? — напрягаюсь я, и он крепко обнимает меня.

— Собственно, я уже понял, что кто-то постарался хорошенько испоганить мою жизнь. Мне очень жаль, что тебе тоже досталось, когда я так старался оградить тебя от всех проблем! Я обещаю тебе, что найду этих шутников и они ответят за каждую твою слезинку, но мне нужна твоя помощь, малышка. Теперь ты понимаешь, что должна вспомнить все детали, даже те, которые тебе могут показаться незначительными? Пожалуйста, Алечка. Только разобравшись с этой историей, мы сможем начать всё с чистого листа, иначе недомолвки так и будут разрушать наши отношения.

— Ты… — я запинаюсь, потому что даже верить боюсь, что всё это реально, — хочешь… Ты хочешь сказать, что мы…

— Даже не сомневайся, Аль. — он целует мою макушку. — Я же сказал, что больше никогда тебя не отпущу. Или у тебя есть весомые аргументы для отказа?

Он подхватывает мою руку, где ещё пару часов назад было чужое кольцо, гладит и сжимает пальцы, покрывая поцелуями шею.

— Алекс?

— Что, малышка?

— Я никогда не переставала любить тебя.

— Ты не представляешь, как я счастлив это слышать, Аль, — он резко разворачивает меня, направляя к столу. — Если меня чему и научил инсульт, так это ценить каждую секунду своей жизни! Присаживайся, я накладываю завтрак. И я рассчитываю услышать твою часть истории, начиная с того момента, как я улетел в Москву и оставил тебя в Лондоне…

За его веселостью скрывается много чувств. Он винит и корит себя за то, что не было его виной. Он переживает за то, что стало с моей жизнью, а я боюсь, что новость о том, что я была беременна, но потеряла ребёнка, послужит очередным ударом по его здоровью.

Возможно, я смогу подготовить его к такой новости. Не сразу. Когда разберусь, всё ли с ним в порядке. Сейчас это не первостепенно.

Главное, что я знаю: он не виновен в том, в чём я винила его. Главное, что теперь он рядом и планирует оставаться рядом. А остальное я как-нибудь переживу.

Я просыпаюсь от настойчивого гудения телефона и не обнаруживаю рядом Алевтину. Заставляю свой первоначальный страх, что она сбежала, замолкнуть на некоторое время и отвечаю на звонок.

— Мельченко! Ты совсем обалдел?! — сходу кричит в трубку Сафронов. — Где Александра?

— И вас с новым годом, Леонид Степанович! Аля? Она гостит у меня, вам абсолютно не о чем беспокоиться.

— Я тебе, сопляк, покажу — не беспокоиться! Ты нахрена мою дочь малолетнюю похитил? Страх потерял? У меня со всего офиса записи камер перед глазами, налицо — явное сопротивление! Ты какую игру ведёшь, пацан?

— Никаких игр, всё серьёзно. Аля в безопасности и находится здесь по доброй воле.

— По какой, нах, доброй воле? Ты вытащил её из здания и усадил в свою тачку даже без пальто!

— Это просто недоразумение, Леонид Степанович. Я даю вам слово, что у вашей дочери всё чудесно, она пребывает в добром здравии и прекрасном расположении духа. Как только она нагостится в моём доме, я сразу же отвезу её туда, куда она укажет.

Кажется, я начинаю терять терпение. Этот старый козёл — последний человек, перед кем я считаю себя обязанным отчитываться за свои действия. Я не питаю к нему ни единой, даже самой маленькой толики уважения. Он — отвратительный человек. И гораздо худший отец.

— Если она через час не будет дома…

— Не будет. — отрезаю я. — Алевтина — взрослая женщина и вольна самостоятельно распоряжаться своим временем.

— Александр, я прошу вас! — он повышает голос. — Не впутывайте девочку в наше противостояние. Вы просто не представляете, из какого ада мне пришлось её доставать. Вы же сам отец, пожалуйста, не играйте с моей дочерью. К сожалению, у неё уже имеется печальный опыт отношений с большой разницей в возрасте. Она с трудом пережила разрыв, я даже боюсь представить, что с ней сделал этот… любовничек! Мы решим все вопросы, просто, прошу вас, не впутывайте в это мою дочь.

Чёртовы откровения старика подобны приливу желчи. Они обдают горечью изнутри, отравляют разум, заставляют яростно сжимать кулаки, но при этом я чувствую себя бессильным. В то время, когда я больше всего нуждаюсь в выбросе отрицательной энергии, под рукой нет ни единого человека, на которого я мог бы её направить.

— Леонид Степанович, я даю вам слово, что пребывание Алевтины в моём доме никоим образом не связано с нашими разногласиями. Она здесь не узница, она здесь гостья.

Желанная. Долгожданная. Хозяйка моего сердца и моего дома. Я надеюсь, что она не замкнулась снова. Что за ночь ни одна дурная мысль не вспыхнула снова в её головке и она не возвела бетонные стены, чтобы закрыться от меня.

— Даже не знаю, почему до сих пор не вызвал группу захвата! — кряхтит Сафронов. — Тронешь мою девочку хоть пальцем, я от тебя мокрого места не оставлю. Понял? А обидишь, так лучше драпай из страны!

— Вот видите, у нас наметился прогресс в общении. — усмехаюсь я в трубку и слышу хриплый лающий смех оппонента.

— Скажи ей, пускай позвонит и сама скажет, что всё в порядке, иначе, пеняй на себя. Насчёт группы захвата я не шучу.

— Она позвонит сразу после завтрака. Даю вам слово.

Швыряю телефон на кровать и натягиваю домашние штаны. Мне не терпится увидеть её.

Сколько раз я представлял себе эту картину, но оригинал превосходит все ожидания!

В бликах солнечных лучей, спиной ко мне стоит Алевтина, небрежно завернутая в плед. Её обнажённые острые плечи, плавный изгиб шеи под короткими светлыми волосами, ожерелье позвонков так и манят пройтись поцелуями, облизать каждый идеальный штришок в её образе.

Когда я обнимаю Алю, я готовлюсь морально к отпору, к сопротивлению, к истерике. Но она продолжает расслабленно стоять рядом со мной.

— Успела оценить вид?

— Здесь потрясающе, — еле слышно отвечает она. — Что это за дом?

Мне просто необходимо видеть её глаза, когда она услышит ответ! Поэтому я разворачиваю девушку к себе и говорю:

— Этот дом я построил для тебя, — она удивлённо распахивает глаза, и я не могу сдержать улыбку. — Надеялся, что однажды смогу тебя сюда привезти.

Боже, как долго я ждал этого момента, этого светлого мига, когда всё так правильно, когда я снова чувствую себя целым, когда она рядом со мной! Ещё бы стереть эти тоску и сомнения из её взгляда, зажечь бы её снова, чтобы наслаждаться нашими чувствами.

Но для этого нам просто необходимо обсудить всё то, что произошло между нами тогда. И, кажется, я знаю, как ей помочь обличить в слова все сомнения.

— Давай вместе приготовим завтрак? — предлагаю Але. — А я тебе расскажу что-то информативное, чтобы ты могла немного расслабиться и подумать?

— Хорошо, — сдержанно кивает она, и я веду её в кухню.

Нас спасёт только правда. Честность — вот залог успешного разрешения конфликтной ситуации. Если Аля считает, что я бросил её, то мне нужно рассказать без утайки обо всём. Что я и делаю.

С осознанием случившегося глаза девушки полны слёз. Мне не хочется думать, через что ей пришлось пройти, чтобы сейчас, стоя посреди уютной кухоньки нашего дома, в нижнем белье и плюшевом пледе, принять эту самую правду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но она принимает. Я вижу, что она беспрекословно верит мне. Это самый ценный дар, который она когда-либо могла мне преподнести. После своей невинности, конечно.

И я всеми силами отгоняю мысли, что она не жила в затворничестве эти годы, что её тела касались другие мужчины, тогда как раньше я грезил о том, что она навсегда останется только моей. Но прошлого не воротишь, нам остаётся только исправлять собственные ошибки, сотворённые чужими руками.

Я выкладываю омлет по тарелкам, устраиваюсь рядом с ней, не тороплю. Если ей нужно немного времени, чтобы осмыслить то, что я ей сказал, оно у неё есть. Если быть точнее, у неё есть всё моё время. Навсегда.

Алевтина вяло ковыряется вилкой, и я начинаю её подкармливать. Словно мы вернулись в то счастливое и безмятежное прошлое, где она, задорно смеясь, ест мою еду и кормит меня своей. В её глазах тучи рассеиваются и появляются первые лучики счастья. Как же я по ним скучал! Как же мне не терпится скорее закрыть дверь в прошлое и начать жить дальше!