— Часы посещений закончены, — возвращается медсестра.
— Ещё пару минут, — тихо просит мужчина.
Я представляю, как эта милая старушка смотрит на него сочувствующим взглядом. Она хлопочет по палате, подготавливая всё для перевязки, устанавливая капельницу, набирая в мензурку лекарства.
— До свидания, милая. — Алекс встаёт, целует меня в висок. — Я зайду завтра.
Стоит только двери в палату закрыться, я открываю глаза. Моментально натыкаюсь на внимательный взгляд медсестры. Она качает головой.
— Милая, не нужно переживать это в одиночестве, — говорит мне мягким и спокойным голосом. — Тебе несладко, совсем. Мало кто может легко пережить потерю своего дитя. Но тебе есть с кем разделить своё горе. Лучше второго родителя твоего ребёнка никому тебя не понять.
Она больше ничего не добавляет и не ждёт от меня ответа. Выполняет необходимые манипуляции, пока питательные вещества поступают в мой организм через прозрачную трубочку и катетер, ставит укол обезболивающего и желает спокойной ночи.
Под действием лекарств я проваливаюсь в безмятежный сон до самого раннего утра, и всё повторяется снова. И снова. И снова…
Алекс приходит каждый день. Берёт мою руку. Держит, целует, упрашивает. А я игнорирую его присутствие.
Иногда в моей голове проскакивает мысль: что, если однажды он не придёт? Но я торопливо её отгоняю. Какая разница, если я всё равно никогда не смогу оправиться от пережитого потрясения? Если кто-то из нас сможет двинуться дальше, уже прогресс. Просто это буду не я.
Примерно через две недели во время своего ежедневного визита Алекс умоляюще просит:
— Пожалуйста, Алечка, поговори со мной! Накричи, пошли к чёрту, поплачь… Только не отталкивай меня, малышка. Пожалуйста!
В его голосе столько боли, что я бы непременно дрогнула, будь у меня чувства. А так… Я лишь сильнее стискиваю зубы да зажмуриваю глаза покрепче.
Мужчина упирается лбом в моё тело и сидит так некоторое время. А потом встаёт.
— Хорошо, — неожиданно обречённо бросает Алекс и покрывает поцелуями моё лицо. — Я люблю тебя, Алечка. Я никогда не хотел причинять тебе боль. Прости, что не смог сберечь тебя, малышка…
Он бережно поддерживает мои плечи, целует губы, вдыхает запах волос, прижимая к себе. Он словно… прощается. Впервые за всё это время мне становится не по себе. Но признать это — признать, что я что-то чувствую, — это впустить в себя и другие чувства. Боль, страдания, разъедающее горе. Я не хочу чувствовать всё это.
Алекс проводит костяшками пальцев по моей щеке и уходит, оставляя меня одну. Впервые со дня, когда вся моя жизнь разбилась вдребезги, я захожусь в рыданиях, хоть и отчаянно не хочу этого.
Со следующего дня в двери моей палаты совершают паломничество отец и даже Инга. Её огромный живот, как насмешка, становится первым, что лезет мне прямо в глаза.
— Ну как ты тут? — спрашивает она, неуклюже устраиваясь рядом.
— Всё нормально, спасибо, что поинтересовалась.
Ничего нормального нет, но не выставлять же мне её за дверь?! Я даже на ногах толком стоять не могу.
— Ой, ну ты как всегда, — отмахивается сестрица. — Дерьмо случается куда чаще, чем ты думаешь. Это не повод замыкаться в себе.
Она устраивает руку на своём животе, и я болезненно морщусь. Мне кажется, ей доставляет это особое удовольствие: видеть мои страдания.
— Мельченко продал за бесценок обратно папины акции, — говорит между делом. — Я слышала, он уже взял билет до Лондона.
— Зачем ты мне это говоришь? — спрашиваю, всеми силами пытаясь совладать с эмоциями.
— Господи, сестрёнка, да не тупи ты, а, — раздражённо отвечает она. — Он уезжает, Аль. Он избавился от акций компании отца. Я не знаю, что ты ему наговорила, но он обрубает все связи с нашей семьёй. Он не выглядит счастливым. У него и так много проблем. Ты должна позвонить ему, пока не стало слишком поздно.
Я упрямо сжимаю губы, и Инга качает головой.
— Пожалеешь ведь, убогая, — выплёвывает она на прощание и уходит.
Я всеми силами пытаюсь убедить себя, что это к лучшему. Разве можем мы быть вместе, когда пережили столько боли? Когда звук его голоса рождает во мне нестерпимую боль? Когда я смотрю на него и невольно представляю его маленькую копию, того, кто никогда не родится, и это приносит мне невыносимые душевные муки? Разве я враг себе?
Но горькая правда заключена в том, что и без Алекса мне невозможно. Словно моё сердце вырвано из груди и кровоточит. Словно я задыхаюсь, а он мой воздух. Но, видно, он не чувствует того же. Иначе, почему сдался и перестал бороться за меня, за нас?
Мои невесёлые размышления обрывает новый визитёр. Это… Сашка.
Парень смотрит на меня с лёгкой ухмылкой. Думаю, сейчас он наговорит мне кучу гадостей, но Саша качает головой и садится на ненавистный стул.
— Привет, Аля… Да? Ты ведь не станешь возвращать прошлое имя? — он запинается, словно пытается подобрать слова. — Наверно, это правильно. Странно прикидываться кем-то, кем не являешься.
— Наверно, — безразлично пожимаю плечами. — Ты зачем пришёл?
Он молчит так долго, что я и не жду ответа.
— Так это… — тихо признаётся, — папа сказал, что нашёл тебя. Я просил его о помощи, и он помог. Он сказал, что ты лежишь в больнице и тебе нужна дружеская поддержка.
— Что он тебе сказал? — мой голос, неожиданно звонкий, но дребезжащий, звучит противоестественно.
— Сказал, что ты плохо себя чувствуешь, что, кажется, я должен попытаться тебе помочь снова пережить предательство, — он замолкает, а потом поднимает на меня взгляд, полный ненависти. — Этот мудак снова бросил тебя, да? Я же предупреждал, почему ты меня не послушала?
Внутри меня вспыхивает жгучая боль и обида. Я знаю, что виновата сама. Алекс… Он не вернётся. Он прислал Сашку, потому что… Я даже не знаю, почему!
— Прости, — по своему воспринимает перемены на моём лице Сашка, — я больше не буду ничего тебе говорить. Просто забудем и начнём с чистого листа. Я тебя никогда не брошу, я уже договорился с отцом. Я переведусь в местный университет, если, конечно, ты решишь остаться в Москве… У нас большая квартира, отец всё равно там не живёт, да и вряд ли он планирует задерживаться ещё в столице. Мама заболела, вроде, он скоро летит к ней, ну, возвращается в Лондон по крайней мере. Я надеюсь, что он не бросит маму, может, ещё и снова сойдутся. Но я туда лезть не хочу. Так что останусь с тобой. Отец впервые в жизни прислушался ко мне, даже более того, сам настоял, чтобы я отправился к тебе и не бросал в трудную минуту, представляешь?
— Представляю, — глухо отзываюсь онемевшими губами.
Алекс просто устал ждать, когда я переступлю через себя, и двинулся дальше. Молодец, Алька, разве ты не этого добивалась?
Мечтала, чтобы тебя все оставили в покое? Получай!
— Самое классное, что я даже не ожидал, что отец так проникнется нашими отношениями, а он, представляешь, — Сашка задорно смеётся, — говорит: «Раз у тебя однажды получилось, сделай это снова. Вдохни в неё жизнь. Растормоши. Она должна двигаться, так пусть попытается начать жить заново с тобой. Только верни её к жизни, сынок». Он много чего говорил, но я не всё запомнил. Просто обалдел от того, что он впервые отнёсся ко мне как к взрослому.
— Что он ещё сказал? — напряжённо спрашиваю.
— Ой, да что ты цепляешься? Сказал что-то такое, мол, ты должна вспомнить, как тебе было безопасно в эмоциональном плане, когда мы только встретились… Что тебе нужен отдых, нужно почувствовать себя снова в безопасности… Мне показалась странным вся эта муть, которую он мне втирал. Что он, блин, может знать, да? Просто нёс свою старческую хрень. Главное, что он теперь не против наших отношений. А то он, знаешь, какой?
— Какой?
— Если чего удумал, будет насмерть стоять. А он поначалу в штыки принял тебя. А теперь, после аварии, видимо, понял, как это глупо. Мы молодые, должны сами шишки набивать. Вот и отправил меня к тебе. Я даже хотел проводить отца в аэропорт, но он сказал: «Езжай и сделай её счастливой».
— Он улетает… сегодня? — с замиранием сердца спрашиваю у Сашки.