Александр Прозоров - Донос мертвеца

— Я как вспомню обличие твое… Что после молитвы опричнинской случилось…

— Каждая женщина, коли юной не умрет, таковой облик примет. Неужто ни на кого теперь не глянешь? — голос Насти заметно отвердел.

— Посмотрю! — жестко ответил Никита. — Дед мой здесь жил, прадед и прапрадед. И фамилия у всех Хомяки. Скажи-ка мне, Настенька, кто род этот здесь основать смог? Так, получается, я один в этом поселке живым остался. А раз так — дети у меня должны остаться. И внуки. Ты можешь родить ребенка, навь?

— А-а! — перед молодым человеком словно что-то разорвалось, и он невольно зажмурился, а когда открыл глаза, Настя уже исчезла.

— Настя! — вскочил он. — Настя, ты где?

Однако нежить исчезла бесследно. Хомяк выбежал на улицу, посмотрел в сторону острова — но ожидаемого дымка над ним не увидел.

— Куда же ты пропала-то? — Он вернулся в дом увидел лежащее на столе платье исчезнувшей девушки: — Интересно, ты про нее правду сказала, или так наболтала?

— Правду, — отозвалась из-за спины навь. — Коли жив человек, то и скарб его весь жизнью сочится. Коли умер — тускнеет все сразу. Горьким становится, сухим.

— Горьким? — повернулся к ней Никита. — Может, ты просто голодная? Сколько ты можешь обходиться… Ну, без этого?

— Долго… Но слабею… Ведерко пустое поднять и то сила нужна.

Никиту кольнуло совестью за все те долгие дни, когда он принимал само собой разумеющимися все чудеса с появляющимися на столе обедами, плещущейся в бадье рядом с печью водой, самозапаривающейся баландой для свиней, постоянно чистым полом.

— Может, тогда, ты возьмешь?

— Ты ведь знаешь, Никитушка, как можешь влить в меня жизнь. И другого способа нет.

— Поклянись, что и правда нет другого способа влить в тебя жизнь! — потребовал Хомяк.

— Другого не хочу, — просто и ясно ответила нежить.

Никита кивнул и пошел к дверям.

— Ты куда? — испугалась Настя.

— Сена надо привезти, — пожал плечами Хомяк. — У свиней старое вычистить, свежее настелить, у дома перед дверьми кинуть. До темноты еще почти час, успею.

Он остановился, потом подошел к девушке и впервые за три месяца ее поцеловал.

Дерптский епископ, не веря своим глазам, несколько минут созерцал покорно склонившуюся перед ним девушку, потом крепко вцепился ей к волосы и поволок за собой. Низко согнувшись и иногда опираясь руками в пол, Инга пробежала следом за священником через двор, затем по темным коридорам в освещенный камином зал, повернула в дверь за очагом, спустилась по винтовой лестнице. Толкнув ее вперед, в отделанную черепами комнату, епископ запалил от жаровни один за другим два факела, поставил их в держатели. Разгоревшееся пламя осветило подземелье почти целиком.

По ступенькам загрохотали шаги, в пыточную камеру влетел обнаженный по пояс парень.

— Где ты шляешься?! — зарычал на него священник, опять с наслаждением запустил пятерню в волосы девушки и подволок ее к андреевскому кресту. — Распять ее!

Певица встала спиной к кресту, подняв руки и раздвинув ноги — помощник палача быстро притянул их к жердям сыромятными ремешками. Только после этого демон Тьмы наконец-то покинул ее сознание — и только теперь Инга стала понимать, что с ней происходит. Она резко напряглась, выгнулась на кресте всем телом и в ужасе заорала. Епископ отреагировал мгновенно, сильным ударом в живот оборвав крик, и резко наддал пинка помощнику:

— Кляп давай!

Мгновением спустя в рот певице забили большой металлический кляп с трубкой для дыхания, перекинули широкий железный обод ей через затылок и крепко затянули стальным барашком.

— Все, теперь не поколдуешь, — священник удовлетворенно отступил, полюбовался попавшейся жертвой, потом подступил снова и сильным рывком сорвал с Инги всю одежду. Девушка снова бессильно выгнулась, не в силах ничего поделать. Дерптский епископ, едва сдерживая блаженную ухмылку, медленно покачал головой: — Попалась, ведьма!

Настя резко вздрогнула, оттолкнулась от Никиты, протянула руку к столу и положила ладонь на платье:

— Она проснулась!

— Что? — остановленный едва ли не в самый важный момент, Хомяк замотал головой. — Кто?

— Она боится, очень сильно… Она вся дрожит от страха… Она так боится, что ее способен услышать даже глухой! Наверное, ее собираются убивать… Люди всегда кричат так громко, когда видят свою смерть.

— Вот зараза! — выругался Никита, постепенно начиная приходить с себя. — И где она находится?

— Это там, — удерживая левую руку на платье, девушка вытянула правую вниз по течению Невы. — За большим озером… Откуда хотел пробраться сюда дух Тьмы… Большой город и еще… Она называла его епископом!

— Кого?

— Того, кому сдалась, — Настя тихонько приподняла ладонь над платьем. — Он считал ее ведьмой, а она его епископом. И она все равно жива. Уста ее замкнуты. Ее все еще не поглотил темный дух, и не истребила злоба смертных. Но ей так страшно, словно она кружится в водовороте, и уже видит яму, в которую ее засосало.

— И что теперь делать?

Настя поднесла левую ладонь к губам, сделала глубокий вдох и безразлично ответила:

— Не знаю…

— Вот… трах-тибидох! — Никита поднялся, выглянул в окно: — Вроде, луна сегодня. Ночь светлая. Я наверное, на Каушту тогда побегу, как раз к утру успею. А завтра после полудня вернусь.

— Ты только осторожнее, Никитушка…

— Ничего, у меня газовый баллончик с собой, — покачал перед собой кистенем Хомяк и сунул его за пояс. Сверху надел короткий полушубок — в длинном ходить на лыжах невозможно. — Не грусти, Настена, я быстро.

Парень вышел за дверь, а оставшаяся одной девушка наклонилась над платьем, с наслаждением втянула в себя неощутимый смертному аромат, и на губах ее заиграла легкая сладострастная улыбка.

До Каушты Никита добежал всего за три с небольшим часа — по проложенной недавними гостями колее это оказалось совсем нетрудно — а потому еще до рассвета замолотил кулаком в ворота. Вскоре во дворе скрипнула дверь:

— Кого там по ночам носит?

— Я к Игорю, у меня известие о его племяннице.

В поселке сразу забегали, и уже через минуту через калитку выскочил взлохмаченный Картышев:

— Что?

— Настя сказала, что проснулась твоя Инга, — перечислил услышанное он нежити Никита. — Что она жива, что находится за озером, из-за которого пришли войска, с которыми вы дрались, что ей страшно, что держит ее у себя какой-то епископ, что… Все вроде?

— Епископ? Какой епископ? — не понял Игорь.

— А я-то откуда знаю? Настя говорила, город там. И все. Она, — Хомяк попытался повторить жест девушки. — Она через платье как бы только ее ощущения понять может. Знает, что страшно, что епископом называет того, кто захватил. Ага, вспомнил: ведьмой ее считают. Потому, наверное, и выкрали.

— А ее на костре, случаем, не сожгут? — поинтересовался кто-то со двора, и Картышев нервно вздрогнул.

— Настя говорила, жива она пока, — попытался утешить Игоря Хомяк, но тот только еще сильнее побледнел. — Да не пугайся ты так! Ты хоть знаешь теперь, где ее искать.

— Что здесь? — протиснулся к воротам Росин.

— Говорят, какой-то епископ ее захватил, — хриплым голосом пересказал принесенную весть Картышев. — Ведьмой считает.

— За озером, в городе живет, — добавил Хомяк.

— В Дерпте, что ли?

— Откуда ты знаешь?

— Так, при Ордене в Прибалтике всего четыре епископства было, — пожал плечами Костя. — А за Чудским озером и вовсе одно: Дерптское. Других озер в округе нет. Чего ты в дверях стоишь, Никита? Заходи.

— Да я уже сказал вроде все, — развел руками тот. — Так что пойду. Хозяйство у меня.

— И чего теперь делать? — Картышев с надеждой смотрел на Росина.

— Чего-чего? Выручать надо девчонку. К Зализе утром пойдем. Не поможет, сами раздолбаем это епископство к чертовой матери. Слава Богу, не в двадцатом веке живем, высокой политики на уши никто не навешает. Сами пойдем и раздолбаем! Хрен нас кто остановит!

Когда стало ясно, что последний ливонский отряд стоптан в лед, Зализа распустил ополчение и оставил бояр делить добычу, а сам, прихватив с собой Нислава, торопливо ушел назад, к Гдову. На этот раз, правда, не вокруг, по Луге, а зимником от Кошкино на Иван-город, а там по Нарве, да по озеру. Убедился, что ноне в крепости все в порядке, никто больше у Гдова не показывался и оружием не бряцал, забрал сани с честным трофеем: ста двадцатью мушкетонами и двумя бомбардами. Кирасы да палаши оставил гарнизону — кузнецы на что-нибудь дельное потихоньку перекуют. Правда, с мушкетонами Зализа промахнулся. Надеялся, что московские — немцы любят русские мушкетные стволы покупать. Но оказалось, что какие-то тамошние, все разные — и длина у каждого своя, и калибр, и отделка.