Барон отбросил перо и опустил голову на руки. Он не напрасно боялся той минуты, когда единственное чувство, которое он старался схоронить в глубине души, снова всплывет наружу. Ему удавалось казаться спокойным в течение последних часов, хотя ненависть, негодование и оскорбленная гордость рвали его душу на части. Строгая педантичность и теперь не покидала его. Все уже было приведено в порядок, все кончено, кроме одного, и это «одно» пробудилось с прежней неотразимой силой.
Но не нежные чувства волновали его в эту минуту. Природа не так создала Равена, чтобы прощать измену или отказываться от своих прав. Разлука произошла по его воле, он сам отослал Габриэль и не раскаивался в этом. «Все или ничего!» – всегда было его девизом, и потому он хотел или безраздельно обладать любимой девушкой, или потерять ее навсегда. И он потерял ее из-за другого, обладавшего могучей силой молодости и первой любви.
Барон не сомневался, что в столице отношения Габриэли с Винтерфельдом возобновятся. Деспот-опекун, так долго разлучавший молодых людей, отступил, предоставив им возможность сблизиться, а баронесса была слишком бесхарактерна, чтобы долго противиться желанием своей дочери. К тому же карьера Винтерфельда приняла блестящий оборот, уничтожив препятствие к браку с ним Габриэли, и все пойдет естественным, давно намеченным путем, который его безумная страсть напрасно пыталась пересечь. И как могло такое существо, как Габриэль, понять подобную страсть и ответить на нее? Она могла быть только временно ослеплена, ее тщеславию льстила мысль быть предметом такой страсти; о более глубоком чувстве не могло быть и речи, а когда дело дошло до выбора, она, бесспорно, обратилась к тому, кто мог дать ей молодость и счастье. Это невинное, светлое создание не должно было иметь ничего общего с тем мрачным часом, когда чести и жизни человека приходит конец.
Короткий осенний день близился к закату; через широкое полукруглое окно в комнату ворвался целый поток золотых лучей, наполнив ее фантастическим светом. Так и в жизнь Равена ворвался солнечный луч, озарил ее ярким светом и погас, оставив позади себя темноту и одиночество. Тщетно пытался барон оторваться от воспоминаний – они все-таки возвращались к Габриели: всякий предмет напоминал о ней, все его помыслы стремились к ней. Он покончил с прошлым, с обществом, светом и жизнью, но на пределе этой жизни его удерживало всепоглощающее стремление к единственному существу, которое он когда-либо любил. Мучительный вздох вырвался из его груди. Он ведь был совершенно один и мог сбросить маску невозмутимого спокойствия, сохранять ее теперь было выше человеческих сил. Он прижал руку к пылающему лбу и закрыл глаза.
Так прошло несколько минут в тяжелом раздумье. Потом тихо, почти неслышно отворилась дверь и так же тихо закрылась. Вдруг Равена поразил шелест женского платья. Он вздрогнул, обернулся и, не в силах вымолвить ни слова, смотрел на видение, которое могло быть только порождением его фантазии.
Напротив него, озаренная потоком солнечных лучей, стояла Габриэль. Она действительно походила на видение, вызванное страстной тоской, видение, которое могло так же бесследно исчезнуть, как и явилось.
– Ты? Это ты? – наконец произнес Равен, поднимаясь с места и задыхаясь от волнения. – Я думал, ты далеко.
– Я сегодня утром выехала из столицы, – тихо ответила молодая девушка. – Я только что приехала. Мне сказали, что ты в своей комнате…
Равен не отвечал, его взгляд не отрывался от светлой фигуры. Он чувствовал только одно – что она здесь, но как и почему – об этом он не спрашивал. Габриэль по-своему поняла это молчание: она робко остановилась перед ним, как будто не решалась приблизиться. Наконец собралась духом и медленно подошла к нему.
– Неужели ты опять прогонишь меня от себя, Арно, если я скажу тебе, что, подозревая меня, ты был глубоко несправедлив? Мне давно следовало сделать это, но ты так сурово оттолкнул меня, не захотел даже выслушать. Тогда и во мне проснулось упрямство – я не хотела выпрашивать доверие. Я, – она подошла уже совсем близко к барону и смотрела на него умоляющими глазами, – я ничего не знала об этих нападках. Прощаясь со мной, Георг только сказал мне, что вступает с тобой в борьбу. Тщетно я расспрашивала его – он не хотел ничего мне сказать, а через несколько минут мы уже расстались. С того времени я не слышала об этом ни единого слова до той минуты, когда ты показал мне брошюру. Если бы я хоть что-нибудь подозревала, ты узнал бы об этом. Я не предала тебя, Арно, верь мне!
Равен схватил Габриэль за руку. На его лице выражалась мучительная тревога, когда он привлек к себе Габриэль и, не говоря ни слова, заглянул ей в глаза. Они затуманились слезами, но ясно и твердо выдержали его взгляд. Несколько секунд они молчали и, не отрываясь, смотрели друг на друга; потом барон поцеловал Габриэль.
– Нет, ты не предала меня! Я верю тебе! – проговорил он с облегчением, и его рука крепче сжала ее руку. Он только тогда заметил, что Габриэль еще оставалась в дорожном костюме, сняв только шляпу и плащ. Он все еще был далек от истины, что и доказал вопросом:
– Но где же твоя мать? И что побудило вас так неожиданно вернуться?
Лицо молодой девушки медленно покрылось густым румянцем.
– Мама осталась в столице. Я едва добилась у нее разрешения на эту поездку. Она уступила мне только тогда, когда убедилась, что меня невозможно удержать. Я приехала в сопровождении нашего старого слуги.
Равена охватило предчувствие невероятного, невозможного счастья, но в то же мгновение в его памяти воскресла знакомая тень.
– А Винтерфельд? – почти резко спросил он. Габриэль потупилась, и в ее голосе послышалось волнение.
– Я нанесла ему удар, поразивший его до глубины души, но он должен был узнать правду прежде, чем я отправлюсь к тебе. Теперь Георг знает, кому принадлежит моя любовь. Он возвратил мне мое слово, я свободна…
Она еще не успела договорить, как Арно уже схватил ее в объятия, она чувствовала его поцелуи на своих губах, и все остальное исчезло в блаженстве этой минуты.
Наконец Равен выпрямился, не выпуская ее из объятий.
– Но почему же ты именно теперь поспешила ко мне? – спросил он. – Ведь ты же не знала и не могла знать, что произошло.
– Я знала только, что тебе угрожает новая опасность, и хотела быть с тобой.