─ Проверь имя Ана Мария Мирамонтис, когда у тебя будет возможность. Рокко и я оба клянемся, что она давно пропавший близнец твоего мужчины.
Я улыбаюсь голосу Томми несмотря на текущее затруднительное положение. Мне интересно, на кого похожи эти оба, когда они не под кайфом и в Сан-Диего. Мне нужно снова увидеть их обоих.
─ ЭТО она. Или, по крайней мере, мы так думаем. Мы только узнали об этом. И ей нужна почка Мо.
Пузырики, предвещающие текст, продолжают двигаться, но ничего не приходит. Словно Томми пишет и стирает, не в состоянии решить, что он должен сказать. Я пишу ответ первой, потому что не хочу заставлять их нервничать.
─ Он справиться с этим ─ мы справимся. Мы что-нибудь придумаем.
─ Дорогуша, это Рокко. Здесь у нас ты всегда найдешь место для проживания. Нам не нужны никакие почки. Будь осторожна. Это звучит как то не очень хорошо.
─ Спасибо, ребята, ─ я улыбаюсь сквозь слезы. Мои глаза и так уже опухли от слез. ─ Мози расстроен и будет невозможно связаться с ней, не создавая при этом медиа шторм. Но она его младшая сестра. Он любит ее и он всегда чувствовал, что облажался и не защитил ее. Я даже не знаю, с чего нам начать попытки связаться с ней.
─ Ты же шутишь, правда, Ланабанана? Ты что ничему у нас не научилась? ─ могу сказать, что пишет Томми, по тому, как изменились ласкательные слова.
─ Научилась, как употреблять наркотики и быть шлюхой на пенной вечеринке геев, ─ отвечаю им дерзостью, но как только сообщение уходит, я хватаю телефон и бью им собственную голову. ─ Возможно, это то, чем он сейчас там занимается. ─ Простите, я такая глупая, когда дело доходит до этих вещей. Я виню своих родителей и культурные различия. Я никогда не была и никогда не буду одним из хороших детей, ─ пишу я.
─ Для нас ты классная, дорогуша. Оставайся на связи. Не делай никаких глупостей.
Я откладываю телефон и улыбаюсь нашему разговору. Я люблю этих двоих и мне нравиться знать, что они по-прежнему там для меня, если я буду нуждаться в них. Если с Мози ничего не получится, я со своей единственной сумкой вещей отправлюсь к дверям Джэни, Алексея или Томми и Рокко.
Проверив страничку Мози в Инстаграме, так же как и все новости о всплывших незаконных рисунках, я решаю заказать еды и просто дождаться его. Я пробегаюсь по каналам и натыкаюсь на некоторые кадры Аны Марии Мирамонтис на больничной кровати. Ее вид объясняет изнурительную процедуру диализа, в то время как ее прическа и макияж на месте, а пуш-ап бюстгальтер создает сексуальное декольте в ее бледно-розовом больничном халате. Ради Бога, она еще ребенок, нет никакой необходимости делать все сексуальным.
Мне интересно было бы мне жаль ее, если бы она не была так сильно похожа на Мози. У меня такое чувство, словно она на другой стороне, противоположной от нас. Думала ли она вообще о них или пыталась ли найти до того, как ей что-то понадобилось? Тем более, раз она хочет, чтобы он раскрыл свое тело и поделился им с ней, даже не зная, что он уже и так много выстрадал.
Но ее слезы терзают мое сердце особенно с огромного, широкого, телевизионного экрана. Огромная женская голова, точная копия мужчины, которым я не могу насытиться. Я не могу выиграть. Если он хочет разрезать себя ради нее, тогда я должна поддержать его. Потому что такова любовь, правильно? Любить странное дерьмо и держать руки друг друга, проходя через это. Я имею в виду, Мози любит Алексея, а это не легко. Так что я буду любить Ану Марию Мирамонтес или Бризу Роблес или как там, на хрен, ее имя. Даже если она и является постоянным напоминанием его болезненного прошлого, и просит о части его тела на национальном телевидении, даже не познакомившись с ним и не узнав, что он живет с черной дырой от чувства вины из-за того, что полагал, что она умерла, а он жив ─ только потому, что украл ее молоко.
Меня будят руки Мози на моих плечах и я резко сажусь. Мои мышцы затвердели и скрутились, устраивая мне протест за то, что я уснула в кресле. От его прикосновения у меня покалывает все тело, а он гладит пальцем мой затылок и нежно прикасается к моей ключице. Я чувствую краску на его пальцах и знаю, что он выплеснул некоторую часть своих эмоций, вложив их в свою картину.
─ Ты в порядке? Ты отправил ей публичное послание? ─ спрашиваю я, пока дотягиваюсь до своих очков.
─ Тссс, ─ все, что он говорит, пока гладит меня от ключицы к моим плечам и проскальзывает руками под мою рубашку. Запах краски смешался с запахом пота его кожи. Он пахнет ночью и адреналином, но без намека на страх. Отсутствие страха пугает меня. Мози не несокрушимый и он больше не подросток, но вы не поймете это по его действиям. Мози идет по жизни, спокойно ступая одной ногой в могилу, улыбаясь, смеясь и протягивая палец опасности.
Я напрягаюсь от его прикосновения, раздумывая, хочет ли он физического контакта, чтобы прогнать прочь эмоции, или же ищет другой способ выпустить пар. То, что хочу я, это быть связанной с ним физическим контактом, но всегда не может быть по-моему. Если Мози необходимо использовать мое тело, чтобы заблокировать боль, то я уступлю его желаниям. Я буду телом, которое можно взять, даже несмотря на то, что хочу быть телом которое можно любить.
Его рука находит мою грудь и теперь я по настоящему просыпаюсь. Он зажимает мой сосок, посылая ударные волны путешествовать по всему моему телу. Он стоит позади меня, так что я не могу видеть его лицо. Но я запомнила каждую его частичку все эти годы, желая его. Желая, не прикасаясь, подмечая все на расстоянии. Я знаю наизусть впечатляющий вид его лица, как его ноздри слегка расширяются, когда он целует меня. Как он тепло улыбается, когда думает, что я очаровательна. Меня никогда не дразнили с такой любовью, это талант, который является квинтэссенцией Мози. Я слышу, как выдох вырывается из его горла и он мучает мои соски, осторожно доводя рецепторы до боли и удовольствия, пока я полностью не промокаю. Я наклоняю голову на спинку кресла и смотрю ему в лицо. Его глаза закрыты. Он облизывает губы и сглатывает.
─ Поцелуй меня, ─ говорю я, позволяя волосам каскадом упасть поверх края мебели. Глаза Мози распахиваются и он смотрит на меня с нежностью, которую я не ожидала. Он целует мое лицо сверху вниз и продолжает восхитительную пытку моих сосков, пока не начинаю стонать в его рот и поднимаю руки, чтобы обхватить его лицо. Он пробегает кончиками пальцев по всей длине моих рук и как никогда нежно гладит кончиками пальцев мои подмышки.
─ Передвинься на кресле вперед, ─ говорит он, его голос стал хриплым и серьезным от пребывания на ногах всю ночь.
Он подходит к передней части кресла и опускается на колени, скользя руками под мою попку и дергая меня к нему. Затем он кусает. И это не просто любовный поцелуй, а настоящий волчьей укус зубами моей промежности ─ прямо сквозь мою одежду. Я визжу от удивления, а он смотрит на меня глазами полными нежности и вожделения.
─ Раздевайся, Лана. Мне надоело, черт возьми, ходить по кругу.
Я, колеблясь, вылезаю из своих пижамных штанов и срываю майку, располагая руки между ногами и пытаясь скрыть насколько я промокла под своими тонкими трусиками из хлопка.
─ Забавляешься, Мойзес, потому что могу поклясться, это именно то, что ты делаешь.
Он располагает свои кулаки на моих бедрах и срывает мои трусики. Теперь я перед ним голая. Мое тело знобит и в тоже самое время, моя плоть горит.
─ Ты уверен, что хочешь сделать это? ─ шепчу я, прикрывая груди.
─ Я никогда не был более уверен.
Он просовывает одну руку под мое бедро и тянет мою ногу вверх, поднося мое лоно к своему рту. Я закрываю глаза и позволяю голове снова откинуться назад через подлокотник кресла.
Рот Мози это совершенство: его темп, его изящество, ленивая настойчивость его языка. Его прикосновения растворяют меня и я таю и теряюсь в этом. Я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не кончить в его рот. Я хочу, чтобы все его тело прижималось ко мне, почувствовать тяжесть его плоти. Хочу видеть его лицо, смотреть прямо в его глаза, чтобы он смог увидеть, что он делает со мной.
─ Пожалуйста, остановись, ─ задыхаюсь я, хватая его за волосы. ─ Отнеси меня в постель, ─ умоляю я, еле дыша от страсти.
Он обхватывает меня за талию и поднимает к своей груди. Как странно быть вот близко, когда мы были близки всеми возможными способами кроме этого. Вело ли это все нас к этому моменту или же это начало конца? Умрет ли наша дружба, как только мы консуммируем нашу взаимную одержимость?