– Азали… Меня зовут Азали О'Брайен!
Инстинктивно Григорий почувствовал какой-то подвох. Он снова посмотрел на девочку, но она по-прежнему широко улыбалась незнакомому дяде, теребя свой длинный локон. Он знал, что должен задать свой вопрос и в третий раз. Но что бы подумали о нем эти иностранцы: невежда, не умеющий разобрать причудливое имя?
– Вы проверили их багаж? – спросил Григорий у одного из солдат.
– Наши вещи украли, – поспешно ответила Мисси. – Вещи и документы. Эта одежда – все, что у нас осталось.
– Прошу извинить грубость моих солдат, – произнес Григорий официальным тоном. – Я выдам вам документ, который избавит вас от дальнейших неприятностей во время поездки.
Он велел одному из красноармейцев принести нужные бумаги и, еще раз обведя взглядом трех путешественниц, сказал:
– Позвольте дать вам один совет. Есть только один путь выбраться из России. Вам надо попасть в Крым. Незачем вам ехать в Питер. Как только доберетесь до Москвы, отправляйтесь на Курский вокзал и садитесь в первый же поезд на юг. Если вы не уедете сейчас, будет поздно.
Когда Мисси увидела бланк пропуска с круглой печатью, она не поверила своим глазам.
– Желаю приятного путешествия, мадам, – учтиво произнес Соловский, подписывая документ и вручая его Мисси.
Мисси взяла бумагу и посмотрела на Григория.
– Спасибо вам, – прошептала она и бросилась по узкому проходу подальше от пристального взгляда краскома.
ГЛАВА 8
Париж
В этот день у Лейлы Казан не было срочных дел, и она могла вволю выспаться. Когда на часах было уже половина одиннадцатого, она не спеша встала с постели и подошла к окну – серые облака скрывали солнце, вот-вот мог начаться снегопад, но Лейле нравилась такая погода. Она открыла форточку и глубоко вздохнула – свежий, прохладный воздух зимнего парижского утра был в сотни раз приятнее прокуренной атмосферы салонов и фотостудий, в которых она проводила большую часть жизни… Лейла умылась и стала одеваться. Вскоре она вышла из дома. В теплой шерстяной куртке фиолетового цвета, простых джинсах, с распущенными черными волосами, без всякого макияжа она совсем не походила на знаменитую фотомодель. Лишь огромные темно-синие миндалины ее чудных глаз выдавали «ту самую» Лейлу Казан. Таких глаз во всем Париже больше ни у кого не было.
Лейле исполнилось всего семнадцать, когда на нее обратил внимание агент, искавший фотомодели для знаменитых журналов мод… Он отвел ее к одному из ведущих парижских фотохудожников, который убедил ее немного попозировать. Обычные снимки обычной девушки – в простой одежде, без косметики. Мастер сумел выгодно подчеркнуть ее необычные черты – смесь Востока и Запада, и вскоре престижный «Вог» сделал ей предложение. Лейла забросила занятия в Сорбонне и стала знаменитой манекенщицей. Все дни были у нее расписаны на год вперед – представители ведущих домов моделей упрашивали ее хотя бы раз сняться в их рекламных проспектах.
Лейла поняла, что отныне ее жизнь связана с Европой. Но с самого начала она поставила одно жесткое условие – два месяца в году она должна быть свободна. И каждый год на два месяца Лейла уезжала в город, которому было отдано ее сердце, где жили все ее близкие, где сама она родилась и выросла, без мыслей о котором самые роскошные парижские апартаменты казались ей жалкими. Она уезжала в Стамбул.
Лейла выбрала себе жилье на острове Сен-Луи – маленькой, окруженной со всех сторон водой деревушке в самом сердце Парижа. Остров имел в длину не более восьмисот ярдов, всего восемь улиц, и все его жители знали друг друга в лицо. Конечно, соседи знали, что очаровательная турчанка – знаменитая на весь мир фотомодель, но никто не придавал этому обстоятельству чрезмерного значения – для ее соседей и других островитян (так называли себя жители Сен-Луи) она была просто Лейла.
Лейла быстро прошла по Кэ-де-Бетюн, не обращая внимания ни на отражавшиеся в глади реки фасады домов семнадцатого века, ни на проплывавшую под арками моста Пон-Мари баржу. Обычно она не могла пройти мимо знаменитого магазинчика мороженого Бертильона, сейчас она даже не взглянула на него. Забежав на минутку в молочную Леконта, она купила йогурт и на ходу быстро съела его. Она забросила пакет с бельем в прачечную мадам Парро на улице Регретье, ограничившись лишь коротким кивком удивленной хозяйке. Увидев Лейлу в таком настроении, продавец в фруктовом магазине чуть не уронил корзинку с яблоками: что это с мадемуазель Лейлой? Она явно не в духе.
Лейла быстро шла по Кэ-де-Бетюн, вспоминая вчерашний выпуск вечерних новостей. Внимание средств массовой информации было приковано к только что завершившемуся аукциону «Кристи» – вернее, к одной драгоценности, выставленной на аукционе… Тележурналисты взахлеб пересказывали сплетни, связанные с изумрудом Ивановых, а Лейла молча сидела перед экраном телевизора и дрожала от страха. В кадре мелькнули молодой советский дипломат, какой-то высокопоставленный чиновник из Госдепартамента США – он с понурым видом покидал зал торгов.
– Ни один драгоценный камень не вызывал такого фурора, – заключил тележурналист, и Лейле стало не по себе.
– О, Боже, – прошептала она, – кто же мог подумать, что все так обернется?!
Конечно, они с Анной знали, что не случайно сокровища Ивановых так долго прятали от посторонних глаз. Их много раз предупреждали о возможной опасности, но они – молодые, беспечные – не придавали этому большого значения. Подумаешь, какая-то старая история! Да наверное все давным-давно забыли и об этом изумруде, и о сокровищах! Ведь сколько воды утекло. Девушки просто не могли поверить, насколько все серьезно в реальности. Когда в прошлый раз они продали на аукционе один из фамильных бриллиантов, никто не обратил на это никакого внимания – в тот раз девушки были весьма довольны собой: они радовались, что не послушали совета старших и в результате всех перехитрили. Увы, только сейчас Лейла осознала, что успех с продажей бриллианта вскружил им голову – они забыли о всякой предосторожности и в итоге сыграли на руку врагам. Увы, те, кто предупреждал их об опасности, оказались правы: даже разрезанный и переограненный, изумруд Ивановых был узнан.
Лейла быстро взбежала по лестнице к подъезду своего дома, вошла в лифт и нажала кнопку верхнего этажа. Выходя из лифта, она услышала телефонный звонок – девушка поспешно достала из сумочки ключ и отперла дверь квартиры. Телефон перестал звонить, она опоздала. Лейла нажала кнопку автоответчика и услышала знакомый голос:
– Здравствуй, Лейла, это Анна. Мы попали в изрядную переделку. Я и сама не пойму, что произошло, но только вдруг наш изумруд понадобился всему миру. Мне необходимо с тобой поговорить. Увидимся завтра, в половине одиннадцатого утра у Лувра. Ах, Лейла, что мы с тобой натворили! Я знаю, что ты собиралась завтра в Милан, но пойми, нам необходимо встретиться. Пожалуйста, не подведи меня…
Раздался щелчок, автоответчик выключился. Лейла откинулась в кресле и схватилась за голову.
– Ах, прадедушка Тарик-паша, – прошептала она, утирая слезы. – Это ты во всем виноват. Это ты говорил нам, что Казаны всем обязаны семье Ивановых, это ты заставил своих детей и внуков клясться на верность их семье… Теперь посмотри, во что ты втравил меня…
Лейле казалось, что Тарик знает, о чем думает сейчас его правнучка, знает и именно поэтому еще раз напоминает, как многим обязан весь его род семье князя Иванова…
Россия, 1917 г.
Княгиня Софья ходила взад и вперед по маленькой комнатке, которая вот уже месяц была ее тюрьмой. Она думала, что делать дальше.
Долгая, изнурительная поездка из Москвы в Крым была позади – княгине не хотелось даже вспоминать эти страшные дни… Она надеялась, что стоит лишь добраться до Ялты, и все устроится. Они доберутся до своего поместья, старые друзья помогут им сесть на корабль в Константинополь, а там… там и до Европы – рукой подать. Но княгиня помнила, что они не смогут открыто появиться ни в Париже, ни на своей вилле в Довилле, не смогут обратиться за помощью к парижским друзьям.
Миша предупреждал мать, что ЧК не оставят в покое их семью – большевики будут охотиться за Ивановыми до тех пор, пока не разыщут всех наследников несметных богатств древнего рода. Их будут пытать, требуя передать новой власти все сокровища, а потом убьют…
Путешественницы добрались до Ялты поздно вечером. Воздух был чист и свеж, весь пропитан ароматом кипарисов и запахом моря. Все трое шли по пустынной тропинке, а малышка Ксения – впрочем, после эпизода с Григорием Соловским ее стали звать Азали, впервые за несколько месяцев позволила себе попрыгать на одной ножке.