Они посмотрели друг другу в глаза, и Сашка отвернулся первым. Малинник – это было лучшее, что с ними произошло за эти годы, – первое чувство, самое чистое и светлое.
– Ладно, Саш. Поздно.
Он предпочел не понять:
– Да, конечно, поздно, ты устала. Я пойду. Ты справишься? А то, может, все-таки поедешь к маме? Тебе не будет страшно одной?
– Саш, все нормально. Не волнуйся за меня. Мне не будет страшно. Это мой дом. Это моя жизнь. Я сильная, я справлюсь.
– Я знаю, – сказал он с тоской. – Ты сильная. Ты всегда справлялась… без меня.
Она проводила его до калитки и поцеловала целомудренным сестринским поцелуем – в щеку.
– Поезжай. Все будет хорошо.
Саша все стоял у машины, и Лялька не уходила – как будто тоже чего-то ждала. В темноте он не видел выражения ее лица.
– Ляль?
– Ну что, что? – В ее голосе звенели слезы. – Поезжай ты, ради бога!
И ушла в темноту. Он не выдержал – догнал:
– Ляль… Может… я останусь?
– Зачем это?
– Лялька, прости меня! Прости меня за все, прости, прости…
Она отворачивалась, и Сашка целовал куда придется – в щеку, висок, в шею под ухом…
– Саш, прекрати! Ну перестань… Не на… не надо… ах…
Они целовались так, словно это была последняя секунда их жизни. Потом Ольга оттолкнула его:
– Больше никогда, ты понял? Никогда! Уходи.
Он понял. Никогда.
Глава 4
Вкус мандарина
Душа моя, оглянись, но во сне не надо,
Во сне я тогда не пойму, как же мне обратно.
Начинаешь помнить, как снег начинает падать,
Полчаса еще не прошло, и уже ни ворот ни сада.
Сорокин вошел в класс, где проходило родительское собрание, – Ольга Сергеевна взглянула на него смеющимися глазами:
– А это у нас папа Тимофея Сорокина! Присаживайтесь, рада вас видеть.
Он сел за непривычно маленькую парту и целый час любовался Ольгой, совершенно не слушая, что она там говорит. Саша видел, как смотрят на нее остальные папаши, которых было довольно много, гордился красавицей и умницей Лялькой и вспоминал, как они целовались. Время от времени Ольга взглядывала на него, и Сашке каждый раз казалось: она читает все его мысли. Он переждал двух папаш, которые никак не хотели уходить и все что-то выясняли у смеющейся Ольги Сергеевны. Наконец она освободилась:
– Привет! Что это ты вдруг?
– Должен же я знать, как учится мой сын!
– Да что ты?
Она улыбалась и так явно была рада его видеть, что Сашка приободрился.
– Я тебя отвезу?
– Думаешь, это хорошая идея?
– Ляль, ну чего такого-то? Почему бы мне не отвезти домой любимую… любимую учительницу моего сына, а?
Ольга только покачала головой.
– Как ты?
– Да так… Неважно. Ты знаешь, мне всегда казалось – я сильная…
– Так и есть!
– Я сильная, на мне все держится. А когда бабушки не стало… Как будто какую-то опору вынули, зашаталось все. И я тоже… зашаталась.
Сашка слушал.
– Ничего решить не могу, ничего не понимаю. Растерялась. Может, бабушка и была опорой? А ведь она даже не всегда узнавала меня в последнее время.
– Это пройдет! Ты справишься.
– Да куда я денусь…
Когда сели в машину, он вдруг сказал:
– А хочешь, покатаемся?
– Как это?
– Ну, просто покатаемся! А то тут ехать – десять минут…
– И где мы будем кататься?
– Да где угодно, хоть по кольцевой! Сейчас машин мало.
– Ну, давай…
Он покатал ее по пустым трассам, а когда подъезжали к дому, Лялька заснула, привалившись к дверце. Сашка улыбнулся и осторожно погладил ее по шее – сзади под волосами. Она вздохнула и открыла глаза, зевая:
– Господи, я заснула, что ли?
– Ну да.
Руку он не убрал.
– И давно я сплю?
– Да минут десять.
– Даже снилось что-то…
Она опять зевнула.
– Понравилось кататься?
– Понравилось…
– Так, может, шофер заслужил чашечку кофе?
Он слегка потянул ее к себе, запустив руку в волосы на затылке.
– Кофе тебе дома жена нальет – через пять минут, потерпишь. Саш, прекрати!
Она опять закрыла глаза и так вздохнула, что он понял – действует! И обнял уже за плечо, и притянул к себе, и хотел было поцеловать, но Лялька вывернулась и выскочила из машины.
– Поезжай! Тебя дома ждут. Поздно.
И ушла.
Подъехав к дому, Сашка долго сидел в машине, так не хотелось никого видеть, так не хотелось потерять ощущение, которое еще хранили его пальцы: от Лялькиной нежной кожи и тонких завитков волос на шее. Он даже понюхал руку, но пахло резиной и бензином.
А Ольга еще долго стояла в полутьме на дорожке, размышляя: приснилось ей или нет, что здесь, вот на этом самом месте, она целовалась в прошлый раз с Сорокиным?! Она плохо помнила день похорон, все как-то путалось в голове, а потом ее совсем развезло от водки, выпитой на голодный желудок, хотя внешне – она знала эту свою особенность – внешне было совершенно не заметно: чем пьянее она становилась, тем более трезвой казалась. Проводив Сорокина, она тут же заснула и спала до вечера следующего дня – разбудил ее звонок тети Тани, которая беспокоилась, как она там…
Теперь ей почему-то все время мерещилось, что на похоронах был отец, который уже сто лет как не приезжал из Иерусалима, – был и рыдал в голос, а потом обнял Ляльку так крепко, что даже больно стало – от невыносимой силы любви! Но отец рыдал на похоронах матери, а обнимал и любил ее так пронзительно вовсе не он, а… Сашка?!
Не может быть…
И кто это сказал: я люблю тебя и всегда любил? И – прости меня за все?
Тоже… Сашка?!
Она смутно помнила разговор про Тимофея и школу, но вот поцелуи! Было это или нет? Похоже, что было – с чего бы это Сорокин вдруг полез ее обнимать? Какой кошмар…
Через неделю Сашка ждал Ольгу у школы – Тимофей приболел и сидел дома. Шел проливной дождь, Сашка долго стоял на крыльце, наконец Ольга вышла, раскрывая на ходу зонтик.
– Ольга Сергеевна! Персональная машина подана!
– Саш, ну зачем это! Никуда я с тобой не поеду.
– Посмотри, какой дождище, ты вымокнешь в момент!
– Ничего, высохну. Саш, я прошу: не надо этого ничего, пожалуйста!
– Ляль, я просто отвезу тебя домой, и все. Я что, не могу тебя даже подвезти?!
– Ну, хорошо, – сказала она с угрозой в голосе. – Вези.
Ехали они молча, и Ольга собиралась сразу выскочить и удрать, но не успела – Сорокин обнял ее так решительно и крепко, что не сбежишь. Он слышал, как судорожно она дышит, как колотится ее сердце, и целовал – уже знал, куда целовать, где самое чувствительное местечко: на шее под ухом.
– Отпусти меня. Немедленно.
– Лялька… Но я же чувствую… Ты тоже меня хочешь…
– Ну и что?! Что это меняет? Пусти! Господи, как я тебя ненавижу! Чего тебе нужно? Чего?!
– Тебя! Я жить без тебя не могу…
– Ты сто лет прекрасно жил без меня! А теперь… когда я… когда я себя не помню… ты пользуешься! Отпусти, я сказала!
– Я люблю тебя! Лялька, пожалуйста…
– Что – Лялька?! Я давно уже не Лялька, а Ольга Сергеевна! Чего ты хочешь от меня – секса раз в месяц? После родительских собраний, да?! А как я в глаза твоему сыну смотреть буду, ты подумал? Как ты сам ему в глаза будешь смотреть?!
Лялька выскочила из машины, но Сорокин догнал ее на дорожке, схватив за плечи. Они стояли под проливным дождем – оба мгновенно промокли, но не замечали этого и кричали друг на друга:
– Где ты раньше был со своей любовью?!
– А ты?! Хоть бы раз дала мне понять, что я тебе нужен!
– Ага, ты хотел, чтобы я бегала за тобой, как все эти Светки и Жанки!
– А ты гордая, да?!
– Да. Гордая.
И она повернулась, чтобы уйти, но Сашка удержал и, не давая ей вывернуться, поцеловал – один раз, другой… третий…
– Прости меня, прости! Я не знаю, что делать… Ты мне каждую ночь снишься… Ну почему, почему?! Почему ты тогда не оглянулась…
– А ты? Почему ты меня не догнал…
– Ты никогда не оглядывалась!
– А ты никогда меня не догонял…
– Ну как же! Один раз догнал!
– Когда это? Ах да… Это когда ты меня допрашивал, девушка я или нет?
– Да, примерчик неудачный… Ляль, что нам делать?!
– Давай… ты постараешься… взять себя в руки, а?
– Я предпочел бы взять в руки тебя…