Евгения Перова - Друг детства

Застряв в бесконечной пробке на МКАД, Сорокин рассеянно смотрел на соседнюю машину такого ядовито-зеленого цвета, что сводило скулы. На крыше у нее был прикреплен оранжевый самолетик, и Сашка долго размышлял, зачем там самолетик, который вдруг начал резво от него удаляться, и сзади загудели – пробка наконец сдвинулась с места и поползла, как огромная чешуйчатая змея, окольцевавшая Москву. Он подал вперед и перестроился – проезжая мимо, прочел на зеленом боку: «Такси в аэропорт». Ах, вот к чему самолетик. Через двести метров пробка встала опять. Он включил было радио, но оттуда так душераздирающе завопили: «Ну что тебе мои порывы и объятия!», что он поймал другую станцию, но там Филипп Киркоров сладко и вкрадчиво сказал ему: «Зайка моя!» Сорокин выключил радио и дальше ехал в полной тишине, с ненавистью глядя на оранжевый самолетик, целую вечность маячивший у него перед глазами.

Ольга взглянула на светящийся циферблат часов: полпятого, с ума сойти. Она вздохнула, осторожно встала, покосившись на спящего мужа, надела халат и вышла из спальни, привычно поддерживая живот. Заглянула в детскую – конечно, одеяло сбилось. Поправила, поцеловала спящего сына в лоб, отведя светлую челку. Он что-то пробормотал во сне – Ольга улыбнулась: все воюет с кем-то! Пошла на кухню, прикрыла за собой дверь и поставила чайник. Потом высыпала на стол фотографии из бумажного пакета.

От прежней жизни у нее осталось совсем немного, все уместилось в старинном маленьком сундучке, некогда принадлежавшем ее прабабке: дедушкины очки с дужкой, замотанной изолентой; коралловые мелкие бусы, подарок отца; мамин шифоновый шарфик со слабым ароматом ее любимых духов; бабушкин черепаховый гребень – один зубец отломан; связка писем Андрея Евгеньевича, тетрадка с его нелепыми и милыми стихами, да две горсти земли, в старой фляжке, принадлежавшей прадеду, – две горсти земли, взятые из сада и с кладбища.

И еще золотой медальон с сердечком, выложенным из мелких бриллиантов. На обороте у него гравированная надпись – «La femme créé pour l’amour»[1]; а внутри овальная миниатюра: юная красавица в белом платье с розой на пышной груди – она улыбается одними глазами, чуть приподняв бровь. Когда художник писал с нее миниатюру, она уже носила под сердцем своего первенца. Это та самая прапрабабка, в свои шестнадцать лет безоглядно влюбившаяся в сорокалетнего русского князя, с которым она случайно повстречалась в Риме и которого тут же насмерть сразила. Она бросила мать, семерых братьев-сестер, отца-антиквара и, переодевшись в мужское платье, уехала с возлюбленным в далекий северный город на Неве. Князь любил ее страстно, задаривал жемчугами и бриллиантами, носил на руках, называл Армидой, но так и не женился, несмотря на то что она родила ему двоих детей.

Конечно, ровня ли была потомку Гедиминовичей эта юная parvenu, да еще с такой кипучей смесью кровей: итальянцы, поляки, французы, чуть ли не цыгане – кого только не было у нее среди предков! К тому же Гедиминович слегка разорился на жемчугах, бриллиантах и породистых рысаках, а Голицына, на которой он женился, весьма кстати оказалась наследницей огромного состояния. Армида любила князя вовсе не из-за бриллиантов, хотя и они, конечно, потом пригодились. Князь, женившись, предполагал сохранить и Армиду, но она, почувствовав себя оскорбленной из-за того, что он променял ее на знатную Голицыну, вышла замуж за страстно влюбленного в нее кавалергарда. Сына князь признал и оставил себе, тем более что других наследников у него так и не появилось, а дочь осталась с матерью. Бывший кавалергард вскорости был этапирован в Сибирь вместе с прочими участниками смуты на Сенатской площади, и Армида поехала за ним. Там она и умерла от чахотки, а ее дочь вместе с рожденным уже в Тобольске мальчиком вырастила сестра кавалергарда.

Последнее, о чем Армида бредила под завывание метели, был апельсин: мерещился ей знойный итальянский полдень, настоянный на ароматах моря, лавров, пиний и апельсинов. Она сорвала один и подала князю, а он взял его у нее и поцеловал, хотя на самом деле больше всего мечтал прикоснуться губами к розовой щечке этой прелестной насмешницы…

Именно от нее, от этой итальянской Армиды, и унаследовали они все – и Наталья Львовна, и Тити€на, и Лялька – щедрость души, способность к беззаветной любви, горячую кровь, изогнутые луком Амура губы, смеющиеся глаза и умение так приподнять бровь, что мужчина терял голову раз и навсегда. Умение редкое и приносящее очень мало счастья самим умелицам.

Вот и все сокровища – да еще фотографии, среди которых так мало ее собственных. Ольга выбросила те, где рядом с ней был Сашка. Оставила только одну, самую первую – толстенькая девочка с короткими косичками, недоверчиво насупившись, держит за руку маленького мальчика с испуганными черными глазами.

– Надо же, как ты похожа – сама на себя! Маленькая, а уже видно, что это ты, – сказал ее муж, в первый раз разглядывая снимки. – А кто этот мальчик?

Она провела пальцем по начинающей уже желтеть фотографии и ответила:

– Да так, никто. Просто друг детства.

Больше он не спрашивал, но Ольга подозревала, что сразу обо всем догадался: он такой, ее муж! Сдержан, скуп на слова, надежен, как скала, и проницателен – Ольге часто казалось, что он видит ее насквозь. Да и бровь поднимать умеет не хуже, чем она сама.

А сначала он показался Ольге простым и недалеким: так, работяга. Вместе с напарниками – мелким суетливым Егорычем и красавчиком Эльдаром – он по-быстрому ремонтировал ее новую квартиру. Сосватала его администраторша гостиницы, где Ольга поселилась, и вовсю нахваливала: руки золотые, надежный, да ты не пожалеешь, такой хороший мастер! Оказалось, ее младший брат. Администраторша, жалевшая Ольгу пронзительной бабьей жалостью – ты подумай, такая молодая, а вдова, да еще беременная! – пела еще что-то о его незадавшейся личной жизни, но это Ольга уже пропустила мимо ушей: ее собственная личная жизнь тоже не слишком задалась, да и чувствовала она себя неважно.

Мужики, одетые в синие фирменные комбинезоны, работали быстро и хорошо. Егорыч, привычно подпустив матерка, испуганно прикрывал рот рукой и говорил: «Извиняйте!», а совсем еще молодой Эльдар краснел, опуская длинные, как у девушки, ресницы. Ее же будущий муж молча делал свое дело, не обращая на нее, как Ольге казалось, особенного внимания. Она никак не могла запомнить его имя – такое простое, русское: Кирилл? Денис? Глеб? Клим? И несколько раз ошибалась, а он поправлял.

Он был чуть помоложе, чем Ольга: темноволосый, крепкий, немного нескладный и такой высоченный, что приходилось запрокидывать голову, глядя на него. Потом Ольга попросила помочь с мебелью, и он согласился. Они отправились по магазинам, где продавцы упорно принимали их за семейную пару, но потом Ольге стало плохо в очередном «Мире Диванов», и мастер – не то Кирилл, не то Денис – повел ее в кафе.

Мастер с никак не запоминающимся именем, ведя Ольгу в кафе, вовсе не собирался ничего такого предпринимать, хотя решение созрело у него уже давно. Но он всегда долго раскачивался, и обычно женщины, когда понимали, что нравятся ему, сами делали первый шаг. Или не делали. Да и какие вообще-то женщины! Анька, сестра, конечно, все время пыталась его женить, поэтому он сначала даже слушать не стал ее рассказы о загадочной москвичке, решившей поселиться в их городе, но потом заинтересовался и решил посмотреть, что там за ремонт надо делать в только что купленной ею квартире:

– Ну ладно, уговорила! Только отстань.

– Вот и молодец! – Анька была непривычно серьезна. – Ты знаешь, мне кажется, эта женщина… Она – для тебя.

Увидев Ольгу, он страшно удивился, потому что ожидал встретить существо хрупкое, отрешенное, неземное, с глазами вполлица – только такое, не от мира сего, создание могло сорваться в никуда, бросив родные места, где наверняка остались хоть какие-то родственники и друзья, которые могли бы помочь в ее положении!

Глаза были, да. Не вполлица, но тоже очень даже… неземные и отрешенные, потому что смотрела Ольга рассеянно, как бы не видя, и он, пользуясь этим, пристрастно ее разглядел: крупная женщина, высокая, но совсем не кажется громоздкой или толстой. Просто такая порода. Все заметил, сам над собой подсмеиваясь: и высокую грудь, и крутой изгиб бедра, и удивительно тонкие запястья, и маленькие кисти рук, и нежную бледную кожу, и завитки волос на шее, и улыбку в уголках рта – глаза тоскливые, а губы вот-вот улыбнутся…