– Ну что? – вдруг спросила низким хрипловатым голосом Ольга, и он чуть не подпрыгнул от неожиданности. – Рассмотрел? Может, пойдем теперь квартиру посмотрим?

Оказалось, она все видит, хоть и не смотрит, и он смутился. Вроде бы ничего такого особенного в ней не было, но его работяги так взволновались, когда Ольга пришла их навестить: Егорыч приосанился, а Эльдар сразу же вспыхнул. Она побродила по комнатам – он делал все на свой вкус, потому что ей было все равно, лишь бы побыстрее: устала жить в гостинице. Но в детской Ольга так и ахнула, увидев обои с белыми облаками и бабочками – какая прелесть! Глаза засияли, на щеке вдруг появилась ямочка, и в Ольге проглянула та маленькая девочка, какой она была когда-то. Они все смотрели на нее и тоже улыбались, как три клоуна в синих комбинезонах и оранжевых рубашках: большой, поменьше и совсем маленький.

Ольга стала приходить к ним каждый день во время обеда, и он привез для нее табуретку из дома – мебели не было никакой, и сами они сидели просто на полу. Ольга приносила им что-нибудь вкусненькое, мужики таяли и лезли из кожи, только бы улыбнулась, а у него каждый раз щемило сердце: она приходит просто потому, что больше идти некуда! Он подозревал, что в гостинице Анька уже достала ее своими бабскими разговорами. Один раз Ольга засиделась на кухне, и он зашел сказать, что лучше бы ей уйти, а то пора красить – она глубоко задумалась, сложив руки на животе, а он видел все ее мысли: вот подняла бровь, вздохнула, покивала, закрыла глаза, усмехнулась… Потом медленно повернулась и взглянула, как всегда, не видя. Он проводил ее, постоял, рассеянно глядя на дверь, а когда обернулся, оказалось, что мужики тоже стоят и очень серьезно на него смотрят.

– Вы чего? – спросил он и слегка покраснел.

– Ты это, того, ушами-то не хлопай! – сказал сурово Егорыч. – Не упусти! Такая женщина, ты что!

И Эльдар, плохо говоривший по-русски, кивнул:

– Редкий зенчин!

– Ладно вам! Так я ей и нужен…

– Да ты же ей нравишься, не видишь, что ли! Ну, ты вааще!

– Выдумывай!

– Да стала бы она каждый день сюда ходить! К нам, что ли?

– А может, ей вон Эльдар нравится.

– Это ты зачем сказал? Ты ей нравишься! Что стоишь? Да мне бы такой зенчин… эх! Я бы за ним бегом бежал…

– Во! Слышал? Парень верно говорит.

Он не очень поверил мужикам, но стал ловить себя на мыслях об Ольге, хотя предаваться размышлениям было особенно некогда: на самом деле его фирма не занималась такой мелочевкой, как у Ольги, да и сам он давно уже не работал у клиентов. Но Ольга его… задела. Зацепила. Как навязчивая мелодия, от которой невозможно отделаться, и ты против собственной воли все повторяешь и повторяешь про себя… эту женщину: медленный поворот головы, взмах ресниц, тонкая прядь волос, улыбка в уголках рта, движение изогнутой брови, низкий голос с грудными виолончельными нотами… «Да что ж это такое?!» – подумал он, поймав себя в очередной раз на этих мыслях. Влюбился, что ли?! Он разглядывал в зеркале свою несколько помятую утреннюю физиономию – отражение в зеркале покивало: влюбился.

– И я всю тебя, от гребенок до ног! – заорал он в полном восторге. – Как трагик в провинции драму Шекспирррову…

Потом вздохнул и, покачав головой, дочитал скороговоркой:

– Носил я с собою и знал назубок, шатался по городу и репетировал. Вот так-то. Пастернак, между прочим, Борис Леонидович, – объяснил он потрясенному отражению. – Стихотворение такое, чтоб ты знал. «Марбург» называется.

Звучание виолончели, да и ее женственный вид всегда вызывали у него ощущения, близкие к эротическим. Он привык сравнивать всех с музыкальными инструментами – давно, еще с музыкалки, в которой так и не смог доучиться, хотя тянул до последнего: какая музыкалка, деньги надо было зарабатывать. Ольга – точно виолончель, Анька, конечно, балалайка; Егорыч – пастуший рожок, а он сам… он сам когда-то был гитарой. Простой семистрункой. Потом струны оборвались. А сейчас… Сейчас! Сейчас веник с мотором, вот кто. Он жил без музыки уже лет десять, но до сих пор сердце замирало при виде черно-белых клавиш! Конечно, он первым делом купил себе фортепьяно, но еще ни разу не играл – боялся, что не сможет изобразить ничего сложнее простой гаммы своими огрубевшими от работы руками.

Когда Ольга попросила его помочь с мебелью, он согласился, решив про себя, что не станет торопиться. Пусть обживается, рожает, а он просто будет все время рядом. И, может быть, потом, когда она отойдет, успокоится, привыкнет к нему… Тогда он, может быть, решится и скажет… И скажет, что… Ну, тогда и видно будет, что он скажет.

Но так испугался, когда в очередном магазине Ольга вдруг побледнела и мягко на него навалилась, теряя сознание, что совершенно забыл о своих благоразумных намерениях. Он вывел ее на улицу и хотел было отвезти домой, где из мебели еще не было ничего, кроме кровати, столика на кухне и его собственной табуретки. Но Ольга заупрямилась: лучше пройдусь. Хорошо, я провожу. Она упиралась, но он не отстал, и Ольге ничего другого не оставалось, как взять его под руку.

– А ты завтракала сегодня? – спросил он осторожно.

– Я? Наверно… Не могла же я не завтракать? – Ольга не помнила, и он подумал: наверняка забывает поесть и вообще плохо о себе заботится, а у нее ребенок, и когда ей рожать, интересно, и была ли она у врача, и… Господи, как же она будет одна! Это просто не укладывалось у него в голове.

– Слушай, а давай зайдем в кафе? Я бы кофе выпил. Хочешь кофе?

– Нет, кофе не хочу. И так жарко…

– А мороженое?

– Мороженое! – Ольга остановилась и взглянула на него снизу вверх радостным детским взглядом. – Мороженое хочу!

– Ну, пойдем. Ты какое любишь?

– Любое! Сто лет не ела…

Он купил ей самое навороченное мороженое, какое только было, и, пригорюнясь, смотрел, как она сосредоточенно ест и вздыхает от удовольствия, а когда Ольга слизала с верхней губы налипшую шоколадную крошку, отвернулся.

– А где ты обедаешь?

– Да где-то обедаю. А что?

– Вот что ты ела вчера на обед?

– Вчера…

Ольга задумалась, машинально облизывая ложечку, а он решительно допил остывший кофе.

– Да что-то такое ела, не помню… Что ты меня допрашиваешь?

– Ну как же! Тебе надо хорошо питаться, витамины всякие. Ты принимаешь витамины? А у врача ты была?

Ольга опять побледнела и прикрыла на секунду глаза, отложив ложечку, – он встревожился, но встретил жесткий взгляд:

– Какое тебе дело? Тебе не все равно?

– Мне не все равно.

– Ты просто на меня работаешь, и все.

Он усмехнулся:

– Уже не работаю.

– Я заплачу тебе за потерянное со мной время.

– А я не возьму. Я просто тебе помогаю. Можешь вон за мороженое свое заплатить, если ты такая щепетильная!

Она просто бесила его своим упрямством и на самом деле отнимала уйму времени. И тут Ольга заплакала, прикрыв лицо рукой, – слезы так и брызнули прямо в мороженое. Черт! Вот идиот! Он пересел поближе, обнял за плечи и сунул в руки бумажную салфетку:

– Придется тебе новое мороженое купить, это теперь соленое…

– Нет, не надо. Хватит с меня мороженого.

Она попыталась было отодвинуться, но он не пустил.

– Ну что ты хочешь от меня? – спросила Ольга с тоской. – Чего тебе надо? Ты посмотри, я же ни на что не гожусь. Я и жива-то только потому, что ребенок…

Он так и знал! Ему ли было не знать!

– Скажи, зачем я тебе нужна, а? Я же вижу, как ты… подбираешься!

– Да думал, может, я тебе нужен?

– Я прекрасно справлюсь со всем сама. Спасибо.

– Пожалуйста.

Они помолчали.

– Ты понимаешь, мне нужно быть сильной, а когда ты меня жалеешь, я раскисаю! Сразу прислониться хочется, спрятаться… за широкую спину. А ты пожалел и дальше пошел.

– Я не собираюсь никуда уходить. Без тебя.

– Объясни мне: зачем тебе это?

– Что – это?

– Я. Зачем ты со мной возишься?

– Потому что ты без меня пропадешь. И как я тогда буду жить?

– Ты же меня совсем не знаешь! И я тебя не знаю! Мы и знакомы-то меньше месяца!

– Так давай узнаем! Может, сходим куда? А то ты совсем заскучала…

– Ты меня на свидание, что ли, приглашаешь?!

– Ну да.

– И куда мы пойдем?

– Хочешь в кино? Или нет… в театр! У нас хороший театр, правда. Первое место занял на конкурсе, забыл каком. Честно, хороший!

Он с надеждой заглянул ей в глаза, тут же расстроился и забормотал: