– Ай! Ты что? Щиплется же! Зачем ты это сделал?!
– Не знаю…
Она смотрела на него во все глаза, медленно краснея, – у него тоже горели щеки и уши, а потом они неожиданно поцеловались неловкими, сладкими и чуть липкими от малины губами. И в ту же секунду бабушка закричала им из дома:
– Дети! Ляля, Саша! Чай готов!
Они пили чай, словно ничего такого не случилось, и Сашка рассказывал про Крым, а Ляля с бабушкой дружно ахали и смеялись, но потом, когда Лялька пошла провожать его до остановки, они еще раз поцеловались, уже более уверенно.
Он стал приходить каждый день. Порой Ляля была занята: она давала уроки немецкого языка маленькому очкастому пацану, сыну бабушкиного знакомого, – малец был очень серьезный, и Сашка веселился, видя его сосредоточенную мордашку: тот на ходу бормотал немецкие глаголы. Но чем бы они оба ни были заняты, в течение дня всегда выпадала минута, когда, осторожно соприкасаясь неумелыми губами, оба словно проваливались в темную, дышащую истомой бездну. Они даже не обнимались – прикоснуться друг к другу было страшнее, чем поцеловаться, только один раз Сашка нежно провел пальцем по Лялькиному белом горлу – до ключиц, хотя больше всего на свете ему хотелось потрогать ее грудь, которая так соблазнительно выглядывала из выреза сарафана, когда Лялька нагибалась. Потом они осмелели настолько, что поцеловались с открытым ртом, и это было так сильно и остро, что оба испугались и смутились. Неизвестно, куда бы завели их все эти поцелуи в кустах, но тут настало первое сентября.
Бахрушинская школа была восьмилеткой. На выпускном одноклассники чуть не плакали, расставаясь с Сашкой и Лялей: только они из всех «бахрушенцев» собирались учиться дальше в школе «на той стороне» – она, конечно, была лучшей в городе, но уж больно далеко ездить. Все остальные дружно перешли в местную школу недалеко от станции. Сашке-то было близко от новой квартиры, но как же он без Ляльки!
В новую школу они шли вместе, но когда попали на школьный двор, Сашка вдруг увидел Лялю как бы со стороны и… расстроился. Он сам был вполне ничего: загорелый, высокий, в новом костюме, с новым шикарным портфелем, подаренным отцом, – Сашка не хотел брать, но мать настояла. Девчонки уже бросали на него заинтересованные взгляды, и он расправил плечи. А Лялька… Она похудела за лето, но все равно выглядела самой… самой крупной из девчонок, а форма, из которой она выросла, делала ее совсем неуклюжей. На локтях платья были нашиты аккуратные заплатки, и воротничок простой, а у других девчонок кружевные, и косу уже никто не заплетал, и туфли у некоторых были на каблучках, а у Ляльки – поношенные босоножки и детские носочки. Эти носочки его совсем доконали, и он сказал ей тихо:
– Ляль, послушай! Давай ты с кем-нибудь из девчонок сядешь, ладно? А то как-то…
– Хорошо. – И она еще выше подняла голову.
Это было его первое предательство.
Как самые лучшие, они с Лялей и еще с пятью чужими ребятами попали в класс «б» – «ашники» были элитой школы, а в класс «в» собрали остальных учеников из двух школ-восьмилеток. Сашка сел вместе с другим новеньким – длинным носатым Калугиным, тоже Александром, а Ляля в результате осталась одна – пары ей не нашлось. Сначала они еще держались вместе – болтали на переменах, шли вдвоем из школы, перезванивались, а по выходным Сашка, как всегда, приходил к Бахрушиным, и они с Лялькой тайком целовались в уголке. Но потом она стала замечать, что в школе чаще видит Сашкину спину, – он сидел чуть впереди, а на переменах ускользал. Из школы она теперь ходила одна, а когда однажды зашла за ним утром, Сашка был не очень доволен и удрал от нее на полпути: ну что ты плетешься, как черепаха?!
Ляле приходилось очень трудно: в старой школе ее все любили и было совершенно неважно, как она выглядит. И Сашке это было все равно – поцеловал же он ее в малиннике! А здесь она вдруг неожиданно оказалась отверженной: никто не рвался с ней дружить, наоборот – над ней смеялись и даже потихоньку издевались. Особенно смешило всех ее детское имя: Ляля не сразу научилась отзываться на Ольгу. Она не сразу поняла, что Сашка не станет ее защищать, но потом, когда Светка Заварзина, признанная королева класса, довольно язвительно по ней прошлась и Сашка засмеялся вместе со всеми, Ляля наконец осознала это. Ей-то по наивности казалось, что Сашка просто по-мальчишески стесняется их дружбы, но скоро заметила, что с другими девчонками он «дружит» вовсю, ничего не стесняясь.
Сначала она молчала, не отвечала никак на насмешки, терпела Сашкины выкрутасы и просто училась – училась, как всегда, блестяще, довольно скоро обойдя всех. Она никогда не вызывалась сама, но, когда приходилось, отвечала обстоятельно и исчерпывающе. Классу осталось лишь признать, что «эта корова» Бахрушина вовсе не дура. Не все учителя тем не менее любили ее вызывать, потому что каждый раз складывалось странное впечатление, будто Ольга не учителю отвечает урок, а объясняет материал ученикам. В ее изложении становилась понятной любая, даже самая сложная тема, и постепенно некоторые ребята стали подходить к ней за помощью – она не отказывала никому, но списывать не давала. «Лучше я тебе объясню, и ты сделаешь сам, ладно?» – предлагала она.
Больше всего над ней смеялись на физкультуре, и Лялька тихо страдала: купить новый тренировочный костюм взамен старого, из которого она тоже выросла, было можно, но фигуру-то другую не купишь! Да и на костюм денег пока не было, а старый обтягивал ее так, что… Что в один прекрасный день штаны треснули по шву, и весь класс увидел ее розовые трусы. Как же все ржали! И Сашка с ними, это было самое обидное. Ольга не заплакала. Она тут же ушла с урока, а физрук заорал на класс в полной ярости:
– А ну замолчали все! – Ребята испуганно притихли, и он, оглядев строй грозным взглядом, произнес: – Как вам не стыдно!
– Да смешно же! – сказал Калугин.
– И что именно тебе смешно? Что девушка попала в неловкое положение? Что у нее нет возможности купить себе такой вот костюм, как на тебе? Что у нее нет богатенького папы, как у тебя, а мама умерла? И что живут они только на бабушкину пенсию? Это так все смешно, не правда ли, Калугин?
Класс молчал. Сашке было мучительно стыдно – ведь и он хохотал, как дурак, со всеми. Ляля держалась спокойно, никто ее не дразнил, а некоторые девочки даже подходили с утешениями. Только Калуга донимал ее, распевая:
– А у Бахрушиной розовые трусы!
Ляльке это надоело, и она, повернувшись к Калугину – урок еще не начался, сказала громко, на весь класс:
– Глупый маленький Калугин сделал научное открытие: девочки носят трусы! Что же с ним будет, когда он узнает, что там, под трусами, тоже кое-что есть?
Калугин остолбенел, класс дружно выдохнул. Сашка, сидевший с Калугиным, с трудом удержался, чтобы не засмеяться, – Лялька! Только она могла так отбрить! Как он гордился ею в этот момент – несмотря на неприятное чувство, что сам давно должен был заткнуть Калугину рот. Весь урок по классу гулял нервный шепоток: происходила дружная переоценка ценностей – никто из одноклассников в жизни не осмелился бы произнести такое вслух! Вот это Бахрушина! На перемене озлившийся Калугин прижал Ляльку в темном углу, но она не испугалась:
– Отстань от меня, придурок! Как тресну, мало не покажется!
Сашка шагнул было к ним, но его опередил Сережка Пименов, и они с Калугиным подрались. А Лялька царственной походкой прошла мимо них по коридору – Сашка проводил ее взглядом: похудела она, что ли? Или что? Как-то изменилась…
Да, Ляля изменилась. Она поняла, что надо защищаться, что никто просто так тебя любить не будет и что предать может любой, даже самый близкий человек. Теперь она и впрямь чувствовала себя Ольгой – сильной, уверенной, независимой. А маленькая нелепая Лялька осталась там, в малиннике детства.
Вера Федоровна, классная руководительница, предложила ей материальную помощь от школы, но Ольга гордо отказалась: мы справимся, спасибо. Тогда Вера Федоровна нашла ей платных учеников, и у Ольги теперь почти совсем не стало свободного времени: уроки, ученики, дорога – она все время старалась ходить пешком, чтобы похудеть. Дом тоже требовал и времени, и денег: то крыша протекала, то заваливался забор. Оля Бахрушина не бывала ни на школьных вечерах, ни в гостях у одноклассников, зато Саша Сорокин развлекался вовсю.
Оля видела его то с одной девчонкой, то с другой, но, когда он приходил к ней – а он еще приходил, – как-то размякала и забывала обо всем, уж очень одиноко ей было. И каждый раз надеялась, что Сашка, которому она, целуясь, позволяла все больше и больше, не отвернется от нее в школе и все поймут, что это она – его девушка! Она, а не Жанка! И не Светка. Но он отворачивался. И делал вид, что ничего особенного между ними нет.