Филиппа Грегори - Другая королева

– Выпьете бокал вина или эля с пряностями, чтобы согреться? – спрашиваю я, выговаривая слова старательно, и они звучат напыщенно и фальшиво.

– А чего бы вы хотели?

Она поворачивается ко мне, словно ее и в самом деле занимает мой вкус.

– Я бы выпила эля с пряностями, – отвечаю я. – Я привезла его из своей пивоварни в Чатсуорте.

Она улыбается. Зубы у нее мелкие и острые, как у котенка.

– Parfait![16] Давайте все будем то же! – говорит она, словно речь идет о редкостном угощении. – Ваш муж, его милость, сказал, что вы замечательно ведете дом. Уверена, у вас все самое лучшее.

Я киваю слуге при буфетной и знаю, что он все принесет. Улыбаюсь Джорджу, который снял дорожный плащ и стоит у камина. Мы оба будем стоять, пока она не предложит нам сесть, и, видя, как Джордж, граф, стоит в собственном доме, как парнишка перед хозяином, я впервые понимаю, что мы не впустили гостя в дом, а, скорее, присоединились ко двору королевы, и что отныне все придется делать, как захочет она, а не как предпочитаю я.

– И как вам миледи Бесс? – спрашивает меня Мэри Ситон, по-французски из осторожности, и голос у нее недобрый. – Она такая, как вы думали? Хуже?

Теперь, когда все ушли, и мы одни в этих жалких комнатках, я могу откинуться в кресле и позволить усталости и боли взять верх над моим телом. Бок у меня сегодня вечером особенно болит. Мэри встает на колени у моих ног, развязывает шнурки моих башмаков и бережно снимает их с застывших ног.

– О, я столько слышала, о том, какая она разумная женщина и как прекрасно ведет дела, что ожидала увидеть, по меньшей мере, флорентийского банкира, – отвечаю я, отвергая критику.

– Она не такая, как леди Скроуп из замка Болтон, – предупреждает Мэри.

Она ставит мои башмаки сушиться к огню и садится на пятки.

– Не думаю, что она сочувствует вам или вашему делу. Леди Скроуп была верным другом.

Я пожимаю плечами.

– Ее милость думала, что я – героиня сказки, – раздраженно отвечаю я.

Она была из тех, кто видит во мне королеву из баллад. Трагическую королеву, у которой было прекрасное детство во Франции, а потом – одинокое вдовство в Шотландии. Сочинитель баллад описал бы, как я вышла замуж за красивого слабака Дарнли, но желала, чтобы меня спас сильный мужчина. Трубадур бы сочинил, что я была обречена с самого рождения: прекрасная принцесса, родившаяся под мрачной звездой. Все это не имеет значения. Люди вечно сочиняют истории о принцессах. Они достаются нам вместе с короной. Приходится нести все это так легко, как только сможешь. Если девочка рождается красивой, да еще и принцессой, как я, у нее будут приверженцы, которые хуже врагов. Большую часть моей жизни меня обожали глупцы и ненавидели люди здравомыслящие, и все они сочиняли обо мне истории, в которых я представала то святой, то шлюхой. Но я выше этих суждений, я – королева.

– Я не жду сочувствия от ее милости, – с горечью говорю я. – Она – вернейшая из слуг моей кузины королевы, как и граф. Иначе меня бы у них не поселили. Уверена, у нее на мой счет самые безнадежные предрассудки.

– Закоренелая протестантка, – предупреждает меня Мэри. – Выросла в семье Брэндонов, вместе с леди Джейн Грей, так мне рассказали. А ее бывший муж сделал состояние на разрушении монастырей. Говорят, что каждая скамья в ее доме прежде была церковной скамьей.

Я ничего не отвечаю, но легкий наклон моей головы велит ей продолжать.

– Тот муж служил при Томасе Кромвеле в Суде приобретений, – тихо продолжает Мэри. – И заработал состояние.

– Разрушение домов веры и святилищ должно было принести большую выгоду, – задумчиво говорю я. – Но я думала, выгоду получил король.

– Говорят, муж Бесс брал за работу плату, а потом и еще кое-что, – шепчет Мэри. – Он брал у монахов взятки, чтобы пощадить их дома или оценить их ниже стоимости. Брал деньги за то, чтобы намекнуть, когда ценности вынесут. Но потом возвращался и все равно вышвыривал их на улицу, и забирал все, что, как они думали, было спасено.

– Суровый человек, – замечаю я.

– Она была его единственной наследницей, – говорит Мэри. – Заставила его изменить завещание, чтобы он лишил наследства собственного брата. Он даже не оставил денег своим детям от нее. Когда он умер, все его неправедно нажитое богатство, до пенни, досталось ей и только ей, и она стала леди. С этой подкидной доски она и смогла прыгнуть так высоко, чтобы выйти замуж за своего следующего мужа, и с ним проделала то же самое: забрала все, что у него было, лишила наследства его родню. По завещанию он все оставил ей. Вот так она и получила достаточное богатство, чтобы стать графиней: соблазняя мужчин и восстанавливая их против их семей.

– Итак, она – женщина не щепетильная, – замечаю я, думая о матери, которая лишила наследства своих собственных детей. – Женщина, от слова которой зависит все в доме, которая все делает себе на пользу.

– Выскочка, – неодобрительно произносит Мэри Ситон. – Не уважает собственного мужа и его семью. Крикливая курица. Но знает цену деньгам.

Она, как и я, думает, что женщину, без колебания сделавшую состояние на разрушении Господней церкви, можно без сомнения подкупить, чтобы она разок отвернулась, всего лишь на одну ночь.

– А он? Граф Шрусбери?

Я улыбаюсь.

– Знаешь, я думаю, он не из неуязвимых. Похоже, единственное, что его заботит, это его честь и достоинство; и из всех мужей Англии именно он должен их сохранить.

– Сколько нам за нее заплатят? – спрашиваю я Джорджа, пока мы пьем вино со специями, сидя по обе стороны камина в нашей спальне.

Служанки у нас за спиной застилают постель.

Он вздрагивает, и я понимаю, что опять была слишком прямолинейна.

– Прошу прощения, – быстро произношу я. – Мне просто нужно знать для расходной книги. Двор нам заплатит?

– Ее Величество королева милостиво меня уверила, что возместит все расходы, – говорит он.

– Все? – спрашиваю я. – Мы что, должны ежемесячно посылать ей отчет о расходах?

Он пожимает плечами.

– Бесс, дорогая моя жена… служить ей – это почетная обязанность; честь, которой искали многие, но избраны были лишь мы. Королева уверила меня, что она все обеспечит. Разумеется, нам это служение пойдет на пользу. Она уже присылала что-то для кузины из своего хозяйства, так ведь? У нас в доме мебель самой королевы?

– Да, – неуверенно говорю я, слыша гордость в его голосе. – Но на деле лишь несколько старых вещей из Тауэра. Уильям Сесил написал мне, что при дворе королевы Марии тридцать человек.

Мой муж кивает.

– Она привезла с собой, по меньшей мере, шестьдесят.

– Вот как, – отвечает он. – В самом деле?

По какой-то причине, ведомой лишь мужчинам и в этом случае дворянам, он ехал во главе кортежа из сотни человек десять дней – и не заметил этого.

– Нельзя же от нас ожидать, что мы всех тут разместим?

– Некоторые отправились в пивную в деревне; но ее двор – компаньонки, слуги, прислужники и грумы – под нашей крышей, и все едят и пьют за наш счет.

– Ей до́лжно служить как королеве, – говорит он. – Она королева до кончиков ногтей, разве нет, Бесс?

Это невозможно отрицать.

– Она красавица, – отвечаю я. – Я всегда думала, что люди преувеличивают, когда рассказывают, что она – прекраснейшая женщина на свете; но она такая и есть, даже больше. Она была бы красивой, если бы была простолюдинкой, но как она держится и ее изящество…

Я колеблюсь.

– Она тебе очень нравится?

Взгляд, который он обращает на меня, совершенно невинен, он удивлен моим вопросом.

– Нравится? Я не думал. Хм, нет, она слишком… – он прерывается. – Слишком тревожащая. Вызывающая. Куда ни пойди, всюду она в самом сердце мятежа и ереси. Как она может мне нравиться? Она принесла мне одни только трудности.

Я скрываю радость.

– Ты хоть примерно представляешь, сколько она у нас пробудет?

– Этим летом она отправится домой, в Шотландию, – говорит он. – Следствие очистило ее от подозрений; наша королева уверена, что против нее ничего нет. Она, похоже, и в самом деле пала жертвой несправедливости. А ее лорды совершили страшный проступок, заточив ее в темницу и заставив отречься от престола. Мы не можем потерпеть такого в соседстве с нами. Свергнуть королеву означает нарушить природный порядок. Мы не смеем позволять такое. Это прямое нарушение установлений Господних. Ее нужно восстановить, а мятежников наказать.