Он нежно погладил ее по щеке, отвел со лба волосы и ответил:

- Они скажут, что мы поступаем ужасно, что этого вообще не должно быть.

- И это действительно ужасно, - заметила она, потеревшись щекой о его руку. - Что будет, если о нас узнает отец? Мне даже страшно об этом подумать.

- Твой отец, - ответил он, - мыслит здраво.

- Что ты хочешь этим сказать? - спросила она, и он ответил:

- Только то, что сказал.

Она хотела потребовать дальнейших объяснений, но он отпустил ее руку и положил свою ей на колено. Она чувствовала, как его горячая ладонь гладит ей под столом ногу, поднимается все выше, лезет под юбку, щекочет ей живот. Забыв все на свете, она вскочила с места и, глядя ему в глаза, прошептала:

- Идем скорее. Я больше не могу.

И он, бросив на стол тысячефранковую купюру - в то время как по счету следовало уплатить всего лишь четыреста, - вскочил вслед за ней, взял ее за локоть и повел на улицу, где их ждала машина.

- В гостиницу, - бросил он шоферу и, заключив Гарриет в свои объятия, принялся целовать ее горячо и неистово.

Они вошли в гостиницу и поднялись к нему в номер. Он прямо втолкнул ее в комнату и, прислонившись к двери, жадно оглядел ее всю с ног до головы. Она, в свою очередь, сгорая от нетерпения, смотрела на него и понимала, что именно его она ждала все эти годы, именно его любила и страстно желала. И в то же время ее сердце исполнилось страха - а вдруг он не хочет ее, вдруг она не сумеет ему угодить.

- Мы ведем себя плохо, - сказал он, улыбаясь, - очень плохо.

И по его улыбке она понимала, что он совсем так не думает.

- Может, нам стоит остановиться? - продолжал он. - Почему из всех женщин я выбрал именно тебя? Мне не следует этого делать.

- Нет, следует, следует, - отвечала она, - и ты прекрасно это понимаешь.

Не спуская с него глаз, она стала быстро раздеваться.

- Да, но твой отец - мой лучший друг, - ответил он, развязывая галстук и снимая рубашку.

- Ну и что с того? - спросила она, снимая белье.

- Он будет в шоке, - ответил он, лаская ее грудь.

- Ты же сказал, что он здравомыслящий. - Она запустила руки ему в волосы и прижалась к нему всем телом.

- Какая у тебя красивая грудь, - сказал он, толкая ее на постель.

- Я знаю это, - ответила она.

Он ласкал и целовал ее, и его руки были повсюду: на ее груди, животе, ягодицах, и она отвечала ему тем же, лаская и исследуя каждый миллиметр его сильного тела.

- Господи, Гарриет, я больше не могу. - И он вошел в нее.

Она лежала, закрыв глаза, чувствуя, как в нее вливается горячая, липкая влага, как ее тело с восторгом принимает ее, наполняясь радостью и жизнью. Она испытала ни с чем не сравнимое удовольствие и восторг. Тишину разорвал крик, и Гарриет, к своему удивлению, поняла, что это она кричит; кричит от радости и переполняющего ее счастья.

Она медленно открыла глаза и увидела, что он внимательно смотрит на нее, смотрит с нежностью и любовью.

- Тебе было хорошо? - спросил он, и она ответила:

- Ты и сам это знаешь, Тео.

Все началось с обеда, с самого обыкновенного обеда. Он позвонил в ее магазин в Пасси и сказал, что ему одиноко в Париже, что он остановился в гостинице, что его дом еще не достроен, и попросил ее уделить ему один вечер. Она с радостью приняла его приглашение пообедать вместе, так как всегда любила его, даже боготворила; росла с мыслью о том, как хорошо быть женщиной, которую он любит, отлично понимая, что сама не принадлежит к этому типу женщин и что он никогда не полюбит ее. Она приняла его приглашение и попросила его заехать за ней в магазин.

Его «мерседес» подкатил к магазину, когда он уже был закрыт. Сквозь витрину она наблюдала, как он вылезает из машины и в сотый, а может, и в тысячный раз думала: до чего же, несмотря на возраст, он хорош, - ему тогда было за пятьдесят - с темной густой шевелюрой, с горящими, зовущими карими глазами, с постоянно загорелой кожей. Он был высоким и большим, даже тяжеловатым, но его никак нельзя было назвать толстым; и, конечно, он, как всегда, был тщательно одет, не так, как одеваются большинство молодящихся мужчин его возраста, а в добротный темный пиджак, модные серые брюки, тонкую батистовую рубашку с шелковым галстуком. Он наклонился поцеловать ее, и она почувствовала тонкий запах одеколона фирмы «Гермес», которым он всегда пользовался.

- Ты выглядишь усталой, - сказал он, - и сильно похудела. Тебя нужно подкормить.

- Не возражаю, - ответила она, заканчивая эскиз.

Он опустился на стул и молча смотрел, как она, дорисовав, написала письмо и отправила по факсу в свое ателье в Лондоне. Он терпеливо ждал, пока она несколько раз звонила, но вскоре не выдержал.

- Ты когда-нибудь остановишься? - спросил он.

- Нет, пока не закончу всю работу, - твердо заявила Гарриет.

- Похоже, ты ее никогда не закончишь. Можно я воспользуюсь твоим телефоном?

Теперь настала ее очередь ждать. Он позвонил в Лондон, Нью-Йорк и Сидней, а она со всевозрастающим раздражением наблюдала, как он долго разговаривает, подсчитывая в уме, во что обойдутся ей его переговоры.

- Тео, ради Бога, остановись! - не выдержала она, наконец.

- Я все оплачу, - сказал он, улыбаясь, и выписал ей чек на триста франков.

- Это слишком много, - сказала она, но он приказал ей заткнуться, взял под руку и повел к двери.

Они обедали в ее любимом ресторане, расположенном за углом, неподалеку от магазина, и славившемся своей французской кухней. Там было очень чисто, на всех столах стояли корзинки с хлебом и высокие кувшины с вином и водой. Закуску подали очень быстро: она взяла себе грибы по-гречески, он - салат из козьего сыра. В ожидании второго они разговорились и за разговорами выпили целый кувшин вина. Пришлось заказать второй.

- Может, что-нибудь покрепче? - спросил он.

- Нет, Тео, не стоит, - ответила она.

Он был в подавленном состоянии - его четвертый развод сильно отразился на нем, - скучал, с головой ушел в работу и собирался купить в Австралии компанию по продаже недвижимости.

Гарриет слушала его сначала рассеянно, затем с растущим интересом и ловила себя на мысли, что этот полный энергии и жизненных сил человек, большой любитель женщин, на самом деле очень одинок.

- А как твои дела? - спросил он, отрезая ей кусок жареного барашка, заказанного им на второе. - Что творится в твоей империи моды, куда меня не пустили?

И она ответила, что все прекрасно, хотя ее одна за другой преследовали неудачи, и последней каплей в море было то, что она опаздывала с коллекцией трикотажа, которую готовила к весне, так как пряжа, доставленная из Гонконга, была низкого качества, и ей пришлось отослать ее обратно. Время шло, а у нее еще ничего не готово, и она знала, что ее могут опередить конкуренты, а это означало потерять покупателей.

- Ты знаешь, - добавила она, - приходится бороться за место под солнцем. Но в такой борьбе только закаляешься, и это мне нравится.

- Ты совершенно права, - ответил он, накладывая себе шпината. - Господи, Гарриет, я просто горжусь тобой. Ты… как это там выражается Манго? Ах да - звезда! Ты настоящая звезда. Умная, храбрая и с сильным характером. Как бы мне хотелось, чтобы ты была моей дочерью!

Гарриет, довольная похвалой, покраснела и отложила вилку.

- Господи, Тео, - сказала она, - мне приятно это слышать. Барашек был очень вкусный, жаль, что я так быстро все съела.

- Съешь кусочек моего, - сказал он, поднося к ее рту свою вилку с аппетитным кусочком мяса.

Она открыла рот и посмотрела на него. Их глаза встретились, и она прочитала в них нежность, удивление и страсть. Глаза влекли ее, заглядывали в душу, и она почувствовала сильное волнение. «Господи, - подумала она, - это же Тео, лучший друг отца, уже пожилой человек, которого я знаю всю свою жизнь». Но глаза влекли ее, и вдруг ей стало казаться, что перед нею незнакомец, красивый и очень чувственный, что он совсем не стар и что ее влечет к нему. Она опустила глаза, а когда снова подняла их, то увидела, что он все еще изучающе смотрит на нее.

- Гарриет? - сказал он полувопросительно, полуутвердительно.

- Что Гарриет? - спросила она почти грубо, но он не ответил и жестом подозвал официанта.