- Хорошо. У нас с Крессидой был роман. Если ты помнишь, она гостила у нас несколько недель в Бар-Харбор в августе прошлого года. Мы очень весело проводили время, много плавали. У нас не было тогда ничего серьезного. Так мы думали. Во всяком случае, я не давал ей никаких обещаний. Ей тогда было двадцать шесть лет, и она уже не была… как бы тебе сказать…
- …девственницей, - подсказала Гарриет. Она знала, как серьезно Оливер относится к жизни, и не представляла его в роли соблазнителя.
- Да, - согласился он. - В октябре она написала мне, что у нее есть несколько дней отпуска, и она бы хотела провести их со мной. Я согласился. Тогда я уже был не один, но согласился. Ты понимаешь меня?
- Да, Оливер, я тебя понимаю. - Гарриет с нежностью дотронулась до его руки.
- Я встретил ее в аэропорту «Кеннеди», и мне показалось, что она немного напряжена, но не более того. В тот вечер мы пошли в ресторан. С нами были мои родители. Тогда мы очень весело провели время. Вернувшись домой, мы еще немного посидели, потом предки ушли спать. И тут Крессида мне объявила, что она беременна, что ребенок от меня и мы должны как можно скорее обручиться. Гарриет, клянусь, она никогда раньше ни словом, ни намеком не обмолвилась об этом, и я ничего не мог понять. Я совсем не любил ее и не хотел жениться. Я сказал ей об этом. Она разрыдалась и выбежала из комнаты. Когда она немного успокоилась и вернулась обратно, то сказала мне, что ее тошнило, что ее постоянно тошнит и она ужасно себя чувствует. Мне было так плохо, Гарриет, так стыдно. Мы долго разговаривали, и я старался ее заверить, что не брошу ее одну с ребенком, что буду заботиться о нем, но жениться на ней не могу. Она спросила меня, не хочу ли я, чтобы она сделала аборт. Я ответил, что такой вариант не исключен, и тогда она стала снова рыдать и говорить, что я хочу уничтожить нашего ребенка. Затем ей опять стало плохо, и она убежала, а когда вернулась, все повторилось сначала. Гарриет, ты не представляешь, как ужасно я себя тогда чувствовал. Теперь я хорошо понимаю людей, которые под пытками дают ложные показания.
- Олли, Олли, мне так тебя жалко.
- Теперь я понимаю своих родителей, когда они предупреждали меня не вступать в случайные половые связи, - сказал Оливер, горько усмехнувшись. - Такое к хорошему не приводит. Можешь легко себе представить, что было дальше. Я не спал всю ночь, размышлял над тем, какой я подонок, какая Крессида чудесная девушка, какое прекрасное лето мы провели вместе, какая хорошая жена из нее получится, как будут счастливы наши родители, и рано утром я помчался к ней и сказал, что женюсь.
Она побежала к моим родителям и все им рассказала. Они вроде бы были рады, во всяком случае, отец. Мама промолчала, но позвонила твоим родителям и все им рассказала. Остальное ты знаешь. Все понеслось, как снежный ком с горы.
- Но, Олли, я совсем ничего не знаю. Что стало с ребенком?
- Она его потеряла, - ответил он с грустью. - Спустя две недели. Она настаивала на том, чтобы мы ничего не говорили нашим родителям, они не знали о ребенке, и мы решили не откладывать нашу свадьбу.
- А потом она вернулась в Лондон?
- Да.
- Она хорошо все продумала, - сказала Гарриет.
- Нет, нет, - сказал Оливер. - Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, и уверяю тебя, что ты ошибаешься. Она действительно была беременна и чувствовала себя ужасно. У нее были налицо все симптомы. Я врач, Гарриет, и меня нелегко провести, и, кроме того, у нее была справка из больницы. Ты не помнишь, как она тогда себя чувствовала? Может, она куда-нибудь надолго уезжала? Или знаешь какие-либо другие подробности?
- Нет, - ответила Гарриет, стараясь не думать о том, что Крессиде с ее связями можно было легко получить такую справку.
- Нет, я не помню, но справедливости ради должна сказать, что в то время я много разъезжала и часто жила в Париже. Но мама никогда ни о чем таком не упоминала. Господи, о чем мы говорим? Ведь мы имеем дело с человеком, которого мы совершенно не знали. С женщиной, в день свадьбы улетевшей на самолете, который она сама пилотировала, в то время как мы считали, что она не может управлять даже велосипедом; которая давно продала свою квартиру, хотя делала вид, что продолжает в ней жить. «Этот факт хотя бы проливает свет на появление загадочного наследства», - вспомнила она слова Джеймса. - Но почему ты все-таки…
- Не разорвал помолвку? - перебил ее Оливер. - Это было бы прекрасно, и я хотел сказать ей об этом, но когда через неделю она приехала ко мне, то была очень бледной, много плакала, говорила, что очень несчастна и что только наш брак может спасти ее от необдуманных шагов. Мне казалось, что она меня действительно любит и нуждается во мне. И я снова не смог ничего сказать ей. Ты прекрасно знаешь, что у меня покладистый характер. К тому же в то время я только начинал свою карьеру и считал, что хорошая жена мне не помешает. Я даже сумел убедить себя, что счастлив.
- Боже, какой кошмар! - сказала Гарриет, чувствуя, как по ее телу ползут мурашки.
- Сначала я тоже так думал, но потом переубедил себя. Мои родители были счастливы, и ваши тоже. Все шло хорошо, и мне и в голову не приходило, что такое может случиться.
- Просто невероятно, - сказала Гарриет, тяжело вздохнув. - Ведь она опять была беременна от тебя, и даже это не остановило ее.
- Какое это теперь имеет значение? - сказал Оливер.
- А когда она тебе сообщила о своей беременности?
- Когда я приехал сюда. На прошлой неделе.
Гарриет внимательно посмотрела на него и увидела, что на его лице написано отвращение, смешанное с некоторой долей презрения. Внезапная догадка осенила ее.
- Оливер, - сказала она, - прости меня, но…
- Я знаю, что ты хочешь сказать, - перебил он ее. - Я все время стараюсь не думать об этом. Видишь ли, даты не совпадают, то есть начало ее беременности с тем временем, когда мы были близки. Она клянется, что все сходится, но это не так. У меня не было выхода, и я сделал вид, что верю ей, но я абсолютно уверен, что не ошибаюсь. Прости меня, Гарриет. Я знаю, что она твоя сестра, и ты любишь ее, что вы очень близки, но…
- Не так уж мы и близки, - ответила Гарриет. - Просто мы делали вид, что близки. Конечно, я люблю ее, - добавила она неуверенно.
- Она очень хорошая актриса, - сказал Оливер.
- То же самое говорит и Мерлин. Оливер, тебе нужно было быть с ней более решительным. Ты должен был собраться с силами и настоять на своем.
- Да, я знаю, - ответил Оливер, - но даже сейчас я не могу понять, почему я этого не сделал, почему я решил плыть по воле волн. Но ведь это совсем нелегко сделать, Гарриет. Как я мог наплевать всем в душу, навлечь на вашу семью такой позор?
- Но она же это сделала, - ответила Гарриет.
- Да, сделала, и я благодарен ей за это. Ты знаешь, я вчера чуть не отравился, - добавил он в порыве откровенности.
- Что?
- Я проглотил целую упаковку аспирина и запил виски. Я сделал это в порыве отчаяния. Манго с Руфусом спасли меня. Они были просто великолепны.
- О, Оливер, - сказала Гарриет и заплакала, - мне так стыдно за нее и так тебя жалко.
- Не надо, - сказал он, обнимая ее. - Все обернулось как нельзя лучше. Мне не надо на ней жениться, скоро закончится этот ужасный день, я сяду в самолет, улечу в Нью-Йорк и буду продолжать жить как ни в чем не бывало. Для всех мы придумаем какую-нибудь красивую ложь. Я счастлив, что мне не придется жить в Англии. Я чувствую себя гораздо лучше, чем если бы мы сейчас летели в наше свадебное путешествие.
- О Господи, какой ужасный день! - Гарриет громко чихнула. - У тебя есть носовой платок?
- Держи. Как ты себя чувствуешь?
- Плохо, - ответила Гарриет и снова заплакала.
- Гарриет, дорогая, не надо плакать. Мне кажется, с тобой случилось что-то еще. У тебя неприятности? Доверься мне.
- Не могу, Оливер. Не сейчас. Все так ужасно, так унизительно. Мне тяжело говорить об этом. Прости, но я пока ничего не могу тебе рассказать. Может, когда-нибудь…
- Хорошо, - согласился Оливер, - но если я могу помочь… Что я могу для тебя сделать?
- Ну разве убить кое-кого, - прошептала Гарриет.
Они вернулись в дом. Джеймс готовил на кухне чай.
- Твоя мама легла, - сказал он, тяжело вздохнув. - Я делаю ей чай.