Ей ответил Хосито.
— Это вы, сеньорита? — в голосе звучало удивление.
— Привет, Хосито. Джон где-нибудь поблизости?
— Да, — последовал не совсем уверенный ответ.
— Он что, куда-то уехал?
— Нет, сеньорита, он здесь на ранчо. Разве он не звонил вам?
— Нет, не звонил. Так где же он? Хосито довольно рассмеялся.
— Боюсь, вы мне не поверите, сеньорита.
— Даже так? Любопытно. И все-таки где он? Ну же, Хосито, если ты мне скажешь, то узнаешь, в кого первого всадят нож в продолжении романа «Скрипучая башня».
— Правда скажете?!
Она знала, что он страстный любитель ее романов, и ясно представила себе, как просияло его лицо.
Он засмеялся.
— Хорошо, идет! Он помогает рабочим убирать сено.
— Джон?! — изумилась она. — Он же ненавидит возиться с сеном, ему легче рыть ямы для столбов. Почему вообще им надо помогать? Ведь у него есть эта его погрузочная машина. И всего-то нужно двое мужчин.
— Дело в машине, она не работает, — радостно сообщил Хосито. Она вздохнула.
— Снова не работает? Ну и ну! Я уверена, у механиков уже слов не хватает для нее. И что же он делает? Скатывает сено в большие тюки?
Хосито вздохнул.
— Делает все по-старинному, как всегда.
— Я должна поглядеть на это зрелище!
— О да, сеньорита. А теперь, — решительно проговорил он, — кто же заработал нож?
— Рэгинс, — ответила она и рассмеялась, услышав, как он ахнул. — Поделом старому черту, верно?
— Да, конечно. Кто-кто, а уж он-то точно заслужил.
— Я тоже терпеть не могу этого мерзавца, — сказала она. — Подумать только, он получает удовольствие от убийства! Явно что-то неладное творится в мире, где трагедию превращают в развлечение. Тебе не кажется, Хосито?
— Это разговор для философов, сеньорита, не для меня.
— Ну хорошо. Я намерена повидать Джона. Как его настроение? — попыталась узнать она.
— Ужасное. Полный мрак, сеньорита. Одна надежда, что оно когда-нибудь исправится. Всякая охота пропадает стараться. Потратишь, например, кучу времени, чтобы приготовить отличное суфле, а оно летит в суп оттого, что немного примято сбоку.
— Быть этого не может!
— Очень даже может. А после этого он выплеснул кофе под каучуковое дерево — мол, совсем не крепкий.
— Бедное каучуковое дерево, — пожалела она.
— Это я бедный, — поправил он ее. — Сеньорита Виньи, если вам нужна жертва для следующей книги…
— Но неужели ты захочешь, чтобы я укокошила своего друга?
— Никому он не друг в таком состоянии, — проворчал Хосито. — Бизнес, наверное, слишком тяжелая штука, что делает людей такими несносными.
— Попробую поднять ему настроение, чтобы тебе стало полегче, — пообещала она. — Спасибо, Хосито.
По дороге она купила упаковку из двенадцати банок пива. Жара стояла как летом. Джон, конечно, не один, и, насколько она могла представить себе, каково сейчас работать в поле, народ должен был обрадоваться прохладительному напитку.
Упаковочный аппарат прессовал желто-зеленое сено в аккуратные тюки, из которых на поле постепенно выстраивались длинные ряды. Грузовик медленно ехал между рядами, а рабочие поднимали и забрасывали в него сено. Это был тяжкий, изнурительный труд, куда тяжелей, чем работа с агрегатом, который собирал и складывал сено. У Джона, конечно, была такая машина, но старушка постоянно грозила развалиться, а он никак не желал расстаться с ней, потому что механики все еще умудрялись чинить ее.
Когда Мадлен наконец добралась до ранчо, она увидела, как двое парней с разгоряченными лицами возились с разобранной машиной, отпуская крепкие словечки. Джон же с доброй половиной работников ранчо бросали тюки с сеном на грузовики. На горизонте зловеще сгущались грозовые тучи, и Мадлен вдруг поняла, почему так много рабочих собралось в поле: сено необходимо было убрать до дождя.
Она поставила свой маленький желтый «фольксваген» у начала одного из рядов и пересчитала рабочих: пива должно было хватить на всех.
Джон заметил ее в первую же секунду и сразу направился к ее машине. Он был без рубашки, его густо заросшая грудь и плоский живот, словно из полированной бронзы, лоснились от пота, старая, видавшая виды шляпа упала на глаза, на ходу он стаскивал с рук грубые рабочие рукавицы. Лицо его было мрачнее собирающихся вдали туч.
Он открыл переднюю дверцу и опустился на сиденье рядом с ней. Аромат сена и терпкий мужской запах наполнили маленькую машину, когда он, облокотившись о спинку сиденья, повернулся к ней лицом.
— Привет, — сказала она, немного нервничая. Ее вдруг сковала непривычная робость.
— Привет! Что ты здесь делаешь? Она смотрела на него и вспоминала вкус его губ, прикосновение колючих усов, слегка царапающих ее чувствительную кожу, и жадный блеск серебристых глаз.
— Да так, ищу материал для следующей книги. — Она указала ему на банки с пивом. — Отравленное пиво. Нужны волонтеры, чтобы проверить смертоносное действие.
Усы его невольно дернулись; он смотрел на ее улыбающееся лицо так, будто не видел ее целую вечность.
— Пару волонтеров я тебе найду. — Он глубоко вздохнул и стянул с себя шляпу, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Боже, какая жарища!
— Выпей пива, — она потянулась за покрытой инеем высокой банкой.
Он мягко схватил ее запястье и посмотрел ей прямо в глаза, отчего улыбка на ее лице сразу же погасла.
— Нет, не хочу, — сказал он тихо. — Пока, во всяком случае. Ты ведь не любишь запаха пива?
Она покачала головой, глядя, затаив дыхание, на него.
Он бросил шляпу на пол и наклонился к ней, его потемневшие глаза остановились на ее полных раскрытых губах.
— Сперва я тебя поцелую. — Он снова перевел дыхание и, протянув руку, откинул ее голову на спинку сиденья. — Я не мог думать ни о чем другом все эти дни.
Зарывшись пальцами в его густые волосы на затылке, она притянула его к себе.
— Я боялась… что ты… сердишься на меня.
— Не говори ничего, — пробормотал он хрипло, его губы раскрылись прежде, чем он коснулся ее губ.
Поцелуй потряс ее, как удар электрического тока. Она невольно вскрикнула и сильнее прижалась к нему, не отрывая глаз от его лица.
— Боже мой, ты хотела этого не меньше, чем я, правда? — прошептал он.
Он вновь прильнул губами к ее рту, властно проникая языком внутрь и еще сильнее вжимая ее в сиденье. Она застонала от неистовства его желания, усы щекотали ее, пока опытные губы уверенно завладевали ее ртом. Кончик языка дразнящим движением прошелся по губам изнутри и прикоснулся к небу, вырвав у нее стон. Пальцы его медленно спускались к низкому вырезу ее желтого летнего платья, их легкие ласкающие движения сводили ее с ума. Губы щекотали, дразнили, возбуждали, а пальцы осторожно скользили вдоль глубокого выреза, едва касаясь нежной кожи. Она выгнулась ему навстречу, и негромкий вскрик ее был заглушен его жадными губами.
— Я не могу так ласкать тебя здесь, на глазах у моих парней, — прошептал он, оторвавшись от ее воспаленных губ. — Ты ведь хочешь, Ласочка, чтобы мои руки ласкали тебя без платья, обнаженную?
— Джон! — вскрикнула она, уткнувшись ему в плечо. Потянувшись руками к его груди, она с наслаждением ощущала под пальцами жесткие волосы и железную силу его мускулов.
Она утонула в его объятиях. От отчаянной попытки вновь обрести контроль над собой ее вдруг пронзила острая боль — какая-то незнакомая, необъяснимая боль, проникшая в самую душу.
— Я не должен был этого делать, — прошептал он. — Мы оба слишком изголодались.
Она слегка откинулась назад, глаза, влажные от слез, искали его взгляда.
— Какое-то странное ощущение, — проговорила она.
— И у меня. Никогда мне не было так больно, обожгло не только тебя.
Она всматривалась в бездонную пылающую глубь его глаз.
— Мне так тебя недоставало, — сказала она неожиданно для себя самой.
— Я знаю. Мне тоже тебя недоставало. — Он ласково отвел с ее щеки случайно выбившийся локон. — Я думал, что до смерти запугал тебя, и не знал, что с этим делать.
Она провела рукой по его твердо очерченным губам. Было удивительно и непривычно касаться его, не опасаясь, что он оттолкнет ее.
— Если хочешь, я сбрею усы, — проговорил он, целуя ее пальцы.
Она улыбнулась и покачала головой.
— Зачем? Мне нравится. — Улыбка вдруг стала озорной. — Я даже подумываю, не завести ли и мне усы, закрученные вверх… Я бы надевала их по торжественным случаям.