— Гидеон, — услышала она свой голос.
Предупреждала она его или звала? Ни то, ни другое уже не требовалось. Он прижал ее к прохладной стенке холодильника, и она почувствовала, как его язык пополз по ее уху. О боже, неужели для начала они проделают это прямо здесь?.. Однако он внезапно остановился и, отстраняя ее от себя, взяв за плечи, быстро поцеловал в губы.
— Тебе не кажется, что можно подождать, пока я не принесу поднос в комнату?
Она вся напряглась, ее щеки пылали. Однако она была уверена, что кое-что заставила его почувствовать, несмотря на все его усилия контролировать ситуацию.
Он отвернулся и сделал вид, что поглощен главным делом — приготовлением ужина. Ее он, без сомнения, записал на десерт. Давненько никто не выводил ее из себя так, как он. Ну что же, лучше она выступит в роли шлюхи, чем дуры.
— Так где сюрприз? — поинтересовалась она.
— Тебе понравится, я обещаю.
Сколько раз в своей жизни она уже слышала: «А у меня для тебя сюрприз!» И сколько раз появлялось нечто.
— Ты давно здесь живешь? — спросила она, чтобы немного прийти в себя.
— Не очень.
Этот тон был ей знаком, и она пошла в наступление.
— Исчерпывающий ответ, тебе не кажется? — усмехнулась она.
— Каков вопрос — таков ответ. Вообще-то, со временем у меня всегда проблемы. Его никогда не бывает достаточно.
— Она забрала с собой все?
— Она?
— Твоя бывшая жена.
— Ах, вот кто «она». Нет, она почти ничего не взяла. У того, к кому она сбежала, целый замок за городом. — Он помолчал. — Битком набит антиквариатом.
Его ответ, однако не объяснял отсутствие вещей в квартире.
— Тебе очень больно?
Он придвинулся ближе.
— Мне будет больно, если оставлю тебя голодной или покажусь тебе скучным.
Ничего вразумительного. Его неожиданная чувственность, проявляющаяся в нежном изгибе губ. Дразнящая веселость в голосе и теплый взгляд. И она еще могла думать, что ей удасться совладать со всем этим, когда правда была в том, что она уже любила его. По крайней мере, чуть-чуть. К несчастью, вопросы оставались и касались они не только места и времени. Ну, она-то обыкновенная земная женщина, а вот откуда свалился он? Может, с луны?
— Почему бы тебе не помочь мне? Возьми бокалы для вина и бутылку, — сказал он, полагая, по-видимому, что она готова сделать все, что ей скажут. Потом он повернулся и поднял тяжелый поднос. — Иди за мной, — добавил он, и было видно, что он совершенно уверен, что она последует за ним, словно зомби. И опять оказался прав.
Она была очень послушна. Она окончательно лишилась собственной воли, когда он снял с нее сапожки и джинсы, свитер и лифчик, когда положил ее на свою постель в одних кружевных трусиках и комбинации. Он стоял перед ней на коленях несколько мгновений, которые показались ей вечностью, а потом привлек к себе. Это было чем-то вроде награды за послушание. Так, по крайней мере, ей казалось.
Он говорил ей, как она прекрасна, как он любит ее тело, что он желает ее так, как никого никогда не желал. Он говорил ей, что не может ждать. Тогда, в прошлый раз, он решил, пусть это случится позже. Так лучше. Пусть это продлится всю ночь. Расставшись со всеми своими иллюзиями, Саша больше не сопротивлялась.
Ее губы приоткрылись от желания, голова откинулась назад. Он отдалась ему вся. Ее глаза были закрыты. Она слышала его хриплый голос, когда он проникал в нее. Он говорил о том, как ей хорошо, и он старался сделать ей хорошо. А когда это не получилось, он отодвинулся и попробовал рукой. Потом ртом. До тех пор, пока не добился своего. Его движения были плавными и настойчивыми. Ей хотелось закричать.
Его пальцы ласкали ее ягодицы, спину, плечи, шею. Потом он обнял ее. Потом лег с ней рядом и, держа ее голову в своих ладонях, поцеловал в губы. Он согнул в колене ее правую ногу, и его рука заскользила у нее между ног, вдоль бедер, по животу. Она не отрываясь смотрела ему в глаза, следя за их выражением. Они сплелись руками и ногами, и она чувствовала каждое его движение. Слышала, как стучит и замирает его сердце, когда она проводила ногтем по его коже, гладила ногу, чувствовала всю силу его эрекции. Потом она медленно облизала свои ладони и пальцы, и когда они сделались достаточно влажными, она взяла его всего.
Она дразнила его своей улыбкой, своим взглядом. Он снова припал к ее рту долгим поцелуем, а потом опустился к ее груди. Его язык чертил маленькие круги около ее сосков. Он раздвинул ей ноги, чтобы сдержать свое обещание. У него есть одна идея, сказал он. Тот самый сюрприз. И она подчинилась ему, потому что его прикосновение уже лишило ее рассудка. Потому что она сгорала от желания.
Она закрыла глаза и позволила делать с собой все, что он хотел. Она чувствовала себя центром вселенной и ее частью.
Он взял ее снова, и вот — словно в свободном падении, удивление на секунду пронзило ее всю, — и она потянулась ладонями к его ягодицам и сильным движением втолкнула его в себя. Теперь он был ее. Весь ее. На веки вечные. Она это знала. Она слышала это в его дыхании, а потом ощутила это в том, как он весь выплеснулся в нее — тепло и нежно, — и как весь он растекался у нее внутри. А он все еще желал ее, он хотел ее больше прежнего. И она — о да! — желала его с такой же силой.
Тяжелый дождь стучал в окно гостиной. Отблески молний освещали замшевую софу, на которой Саша, нагая, лежала в объятиях Гидеона. Они допивали вино. Иногда он подносил к ее губам бокал и сам поил ее вином.
— Она разбила сердце мне, — тихо сказала Саша.
Вино здесь было ни при чем. Она не была пьяна. Просто она пребывала в блаженном состоянии, была переполнена Гидеоном. Она лежала на его груди, словно плыла по волнам, как лодка в водовороте делает круг за кругом в бесконечном движении. Она чуть наклоняла голову, чтобы получить поцелуй в щеку, а потом плыла дальше, и ее рука лежала сверху его руки, которая ласкала ее груди. И они снова разговаривали.
— Женщина была так одинока и так грустна. Вся в себе. Совершенно отрезанная от собственной дочери и от своих внуков.
— А разве они когда-нибудь были близки? — удивился Гидеон.
— Да, — кивнула Саша. — У меня сложилось впечатление, что они были близки, когда Жозетта училась в колледже, была наивна и верила матери. Ну а потом она встретила Тамира, влюбилась в него и стала бояться своих чувств и отца. Что может быть печальнее, чем трагедия с их первым ребенком. Тем самым, которого сбросили с балкона в Дамаске.
Он посмотрел на нее.
— Когда это было?
— Все самое ужасное произошло, по-видимому, в одно и то же время, между 1969 и 1970 годами. Трагедия с ребенком и события в Иордании. Карами уже был восходящей звездой ООП. Но, может быть, если бы не случилась та первая трагедия, то все последующее не переросло бы в такое запредельное насилие. В конце концов, естественно отомстить за убийство ребенка.
Когда заговорил Гидеон, его голос звучал как издалека.
— А она сказала, кто убил ребенка?
— Нет, она этого не сказала, однако ответ напрашивается сам собой. Политические недоразумения в этой части мира случаются между арабами и евреями, и часто дело кончается чьей-то смертью. Может быть, Моссад, а может быть, внутренние разборки в самой ООП.
— Может быть, — сказал он. — Так много враждующих, так много насилия.
— Меня пугает все это насилие, — сказала Саша. — И оно не ограничивается какой-то одной частью мира. Каждый может стать мишенью, и везде может случиться побоище — на любой улице, в любой стране, по любой причине. Взять Рим: невинный ребенок… И это не последний случай. Это будет происходить снова и снова, пока что-то не изменится. Если что-то не предпринять…
Он поцеловал ее в затылок.
— Мне кажется, что ты — агент Моссада.
— Если бы и была, то очень плохим, — ответила она. — Я слишком эмоциональна, слишком беспокоюсь о людях. А те, кто там работает, совсем другие. Впрочем, с тех пор, как я стала свидетельницей всех ужасов в Риме, я бы уже ни за кого не смогла поручиться. Даже за себя.
— Не будем об этом, — сказал он неожиданно напряженным голосом.
— Они живут ненормальной жизнью, — продолжала она. — Телекамеры установлены в спальнях, в детской, на веранде, а чужие люди круглосуточно наблюдают за ними из комнатки с мониторами. Что это за жизнь, когда охранники следят за каждым движением, за каждым поцелуем, за каждым словом. Не жизнь, а сплошной кошмар!