— Ты не хочешь подержать его? — спросила Илона у моего друга — прочитал по губам — когда повернулась в нашу сторону.

Игорь молчал. Долго молчал. Невыносимо долго, так, что тишина в воздухе зазвенела.

— Игорь, посмотри, какой он хорошенький, — расслышал из-за стекла, — На тебя похож.

— Убери этого ублюдка! — как бешеный заорал Лазарев.

Младенец на руках Илоны захныкал, вместе с ним остальные, испугавшись громкого звука. Медсестра в ужасе уставилась на нас, а Романова отступила на шаг назад, прижимая к груди крошечное тельце. Схватив друга за шкирку, я оттащил его от окна и поволок по коридору, пока он завывал, пытаясь отцепить мою руку от своей шеи. Добравшись до двери, на которой висела табличка «Для персонала», я толкнул ее и впихнул туда Игоря.

Он сошел с ума. Свихнулся, потерял берега — иначе я не могу объяснить то, что он кинулся на меня с кулаками, издавая непонятные звуки — то ли рычание, то ли еще что. Пытаясь его удержать, я пару раз врезал ему по морде, стараясь бить «аккуратно, но сильно».

— Успокойся! Возьми себя в руки! — как заведенный талдычил я, но это не помогало.

С каждой минутой ожидания я терял друга, я понимал это. Когда Ольгу увезли в операционную в его глазах что-то вспыхнуло, а потом погасло. Я видел это. Видел, как он сломался. И в последний раз это закончилось тем, что он начал отстреливать людей, разъезжая по стране с винтовкой.

Ощущая его ярость, я не мог позволить, чтобы он в припадке навредил ребенку или Илоне. Или себе. Или еще кому-нибудь.

Лазарев налетел спиной на полку с полотенцами, когда я в очередной раз толкнул его. Снес каталку уборщицы и в воздухе запахло хлоркой и чистящими средствами.

— Успокойся, — ровны голосом проговорил, поднимая ладони в воздух, объявляя капитуляцию.

Взгляд Игоря начал медленно проясняться. Из носа текла кровь, скула опухла — мое «аккуратно, но сильно» не шибко мне удалось.

— Тебе нужно лед приложить, иначе Оля испугается, когда тебя увидит. Обычно мужья напиваются, пока жены рожают, и приносят с собой запах перегара, а не бланш под глазом, — улыбнувшись, все еще пристально наблюдал за его реакцией на мои слова.

Игорь, всхлипнув, обхватил голову руками, рухнул на колени — прямо в вонючую мыльную жижу — и завыл, как подранок. Дверь за моей спиной открылась, я зыркнул на медсестру и покачал головой.

— Лед принесите.

Девица удалилась, выполнив мою просьбу через полминуты. Опустившись перед Игорем на корточки, протянул ему пакет, и он плюхнул его на свою щеку.

— Все будет хорошо.

— Я не могу ее потерять, Тим, — судорожно прошептал Лазарев, — Не могу.

— Все будет хорошо, — твердил я.

— Ты не понимаешь. Ты не понимаешь и не поймешь, пока не встретишь такую.

— Все. Будет. Хорошо.

— Она — мое все, Тимур. Все. Она — моя. Когда она молчит, я знаю, о чем она думает. Я знаю, чего она хочет. И я хочу того же. Я чувствую ее запах еще до того, как она зайдет домой. Когда ей больно, мне больно. Она — моя, — хрипло повторял он, как заведенный, — Я не смогу без нее, просто не выживу. Я не свихнулся только потому, что ее встретил. Она моя.

— Игорь, у тебя только что родился сын. Здоровый, крепкий мальчик. Пацан, понимаешь? Твой. Сын.

— Он не нужен мне без нее, — рассеянно смотря перед собой прошептал Лазарев.

— Не говори так, даже не смей, — прорычал я, — Он — твой, точно так же, как она — твоя. Возьми себя в руки, мужик. Просто возьми себя в руки и иди в палату. Ты должен быть там, и ты должен держать его на руках, пока его мать немного подлатают.

— Я не могу. Не могу, — он поднял взгляд, глядя на меня затравленным зверем, — Ты можешь… Вы можете пока… Пока Оля в больнице. Пока все не… — запнувшись, сглотнул и снова уставился в пол, — Пока не прояснится.

Я должен сказать: «Нет». Аллах знает, я пытался проворочать языком и произнести эти три буквы. Но я не смог.

Сжав его плечо, дождался, когда Лазарь посмотрит на меня и медленно кивнул. Так же медленно поднялся на ноги и вышел из помещения, молясь, чтобы моя слабость не была роковой ошибкой. Молясь, чтобы это решение было временным.

И молясь, чтобы Ольга выжила.


Илона

Пять дней. Это много или мало? Пять дней ожидания, когда из отделения реанимации придет хоть какая-то весточка, кроме: «Состояние стабильно-тяжелое».

Артемку забирали вдвоем с Агеевым. Игорь так и не зашел к нему в палату, хотя я просила. Упрашивала, стоя на коленях в комнате ожидания, где он сидел сутками напролет. Умоляла прийти в себя и пойти к сыну, но он молчал. Лишь один раз обмолвился короткой фразой: «Я не уйду отсюда без нее».

Это страшно. Страшно видеть, как твоя семья рушится на глазах. Страшно понимать, что счастье, которое я испытала с первым криком Артема, не испытал никто кроме меня. Ни облегчения, ни слез радости — лишь гнетущая тишина и страх, вгрызающийся в кожу и кости.

Мальчик родился здоровым, несмотря на срок, но педиатр объяснил, что пара недель раньше не играют большого значения, главное вес и самостоятельное дыхание. Сейчас я смотрела на него, лежащего в кроватке, отчаянно сдерживая слезы.

Атрем захныкал, приоткрывая большие голубые глаза и сморщился перед тем, как громко заплакать. Взяв его на руки, я села на хозяйскую кровать и потянулась к бутылочке со смесью, предварительно подогретой минуту назад.

— Ну все, мой хороший, — шикая, погладила щечку соской и улыбнулась, когда он присосался к бутылочке, жадно поглощая содержимое, — Не плачь, маленький, а то мне тоже хочется плакать.

Первая ночь с племянником — не так я себе это представляла…

— Да уж, — выдохнула своим мыслям, — И что с тобой делать, Артемка? Я ведь даже колыбельных не знаю. Хороша у тебя тетка, да?

Ходя по темной комнате, я тихонько качала его, разглядывая двор за окном и комнату — стерильно чистую, холодную и пустую. За спиной послышались тяжелые шаги, чуть притихнувшие, когда я обернулась.

— Не засыпает, — прошептала Тимуру, снова отворачиваясь к окну.

— Дай мне.

Аккуратно передав ему мальчика, я сглотнула, отводя взгляд в окно — на ночное небо. Запахнула полы халата поплотнее — в последнее время было зябко. И не из-за температуры в помещениях.

— Ложись спать, — Агеев посмотрел на ребенка и усмехнулся, — Попробую укачать.

— Может… Может споешь? — тихо попросила, поворачиваясь к нему, — У тебя хорошо получается.

Усмехнувшись, Тим покачал головой. Постоял немного, а затем, отвернувшись, начал напевать знакомую мелодию.

Я нахмурилась, припоминая мотив, а потом невольно улыбнулась, когда он запел. Тихо-тихо, едва слышно, почти шепотом:

На холодной земле стоит город большой.


Там горят фонари, и машины гудят.

А над городом ночь, а над ночью луна,


И сегодня луна каплей крови красна.

— Дом стоит, свет горит. Из окна видна даль, — прошептала я, глядя на подъездную дорожку, припорошенную снегом, — Так откуда взялась — печаль…?

— И вроде жив и здоров; и вроде жить-не тужить, — Тимур глубоко вздохнул, усаживаясь на кровать, — Так откуда взялась — печаль?

— От Игоря новостей нет? — тихо спросила я, подходя ближе и опускаясь рядом.

— Не-ту, — нараспев ответил он, смотря на Артема, — Час назад созванивались.

— Как он?

— В раздрае, — вздохнул, посмотрев на меня исподлобья, — Мне тяжело его понять, но я… Не надо винить его за все это.

Я отодвинулась, подтягивая ноги к груди. Прислонив лоб к коленям, чуть покачнулась, когда Тим толкнул меня плечом:

— Все будет хорошо. Ольга — сильная, она справится.

Повернув голову, я вяло улыбнулась, увидев, как Агеев скорчил рожицу засыпающему ребенку.

— Страшненький такой, сморщенный весь, — усмехнулся в привычной манере, и посмотрел на меня исподлобья.

— Тьфу на тебя. Он красивый, — потянувшись к ребенку, я поправила пеленку и погладила щечку, — Зевает, смотри.

Тихо хмыкнув, Тимур подвинулся и лег на бок, устраивая Артема на подушке. Тот сонно моргнул, зевнул еще раз и медленно закрыл глаза, тихонько пропищав.

— Может тут его оставим? — прошептал Агеев, подперев голову рукой, — На кровати?

— А вдруг упадет?

— Ты с той стороны ложись, — снова покосившись на меня, Тим подавил зевок и невнятно пробормотал, — Зачем скакать всю ночь туда-сюда. Памперсы тут?