Полина же, как это не странно звучит: чувствовала себя отмщенной. Она пришла к выводу, что Вельяминов наказан свыше за свою чрезмерную гордыню и самоуверенность. И была тем самым весьма удовлетворена.
Попрощавшись в один из майских дней с Ириной, своей верной подругой, она покинула стены университета теперь уже до будущего учебного года, в коем она собиралась поступить на Высшие Бестужевские курсы, всецело посвятив себя приятным сборам. Она с крайним вниманием просмотрела свои наряды, выбрав из них самые простые, по ее мнению соответствовавшие деревенскому образу жизни. Затем девушка отобрала книги, которые намеревалась взять с собой, в том числе и «Илион» Генриха Шлимана. Эта книга была наиболее дорога Полине, ибо, открывая ее она тотчас вспоминала Анатолия и его приятную улыбку…. Невольно она осознавала, что Анатолий будоражит ее девичье воображение, но еще не знала, что же испытывает к нему: симпатию, интерес или нечто большее… Проведя таким образом достаточно много времени в размышлениях, Полина так и не пришла к определенному выводу и решила, что время покажет – в конце концов, впереди приятное времяпрепровождение в имении.
Антонина Петрова и Полина вышли из поезда, их уже ждала коляска. Багаж их был невелик – три чемодана и два саквояжа. Кучер, все тот же неизменный Назар, изрядно постаревший, загрузил поклажу, дамы расположились в коляске, и – лошади тронулись.
Полина с удовольствием вдыхала деревенский воздух, любовалась молодой листвой и свежей травой. Примерно через две версты появился дачный поселок, процветавший стараниями Федора Ильича, управляющего поместьем. Недавно Станислав Александрович получил от него письмо, в котором управляющий жаловался на здоровье и просил хозяина дать ему расчет. Господин Матвеев, конечно, расстроился, он бесконечно доверял Федору Ильичу, но, увы, тот не молодел – будучи человеком в преклонном возрасте его стали мучить боли в груди. Посоветовавшись с супругой, Станислав Александрович, принял решение наградить Федора Ильича за верную многолетнюю службу пятистами рублями в ассигнациях, и назначить на его место Николая, племянника оного, который вот уже почитай восемнадцать лет верой и правдой помогал своему дядюшке.
Миновав дачный поселок, еще через три версты, показалось Матвеево-Орлово. Антонина Петровна любила имение второго мужа, и чувствовала себя в нем прекрасно. Забродино же, напротив – недолюбливала, оно навевало неприятные воспоминания, и она посещала его время от времени, только в случае крайней необходимости.
Теперь же Антонине Петровне предстояло достаточно много времени уделять усадьбе в Забродино, что совершенно не радовало. Но она старалась не думать о прошлом, доставившем некогда столько боли, а лишь – о будущем, представлявшемся женщине весьма в радужном свете.
Антонина Петровна, так же как и ее супруг, искренне надеялась, что Полина примет ухаживания Анатолия Рогозина. И по всему было видно, что дочери жених сей отнюдь не противен. Анатолий же и вовсе воспылал к Полине чувствами и стремился во что бы то ни стало снискать ее расположения.
Полина ощутила прилив радости, когда вошла в дом. Лизавета, горничная Антонины Петровны, располневшая после трех родов, солидная – в синем платье с белым воротничком и накрахмаленном переднике, с радостью встречала хозяйку.
– Антонина Петровна! Радость какая! Заждались мы вас! Ох, барышня, Полина Станиславовна! До чего ж вы стали хороши! Небось, кавалеры в Петербурге проходу не дают! – трещала она без умолку.
Полина рассмеялась.
– Ох, не дают, Лизавета!
– И то верно – дело молодое. Сейчас чаю приготовлю, выпечка только что из печи.
Полина всегда любила деревенские пирожки, порой даже сравнивала их с петербуржской выпечкой, но, увы, – сие ни в какое сравнение не шло.
– Лизавета, разбери вещи, – распорядилась Антонина Петровна и присела на диван в гостиной.
Полина поднялась в свою комнату. В ней было все прибрано – Лизавета должным образом готовилась к прибытию хозяйки. Она с удовольствием легла на кровать и ощутила запах чистоты и свежести, исходящий от белья, затем встала, подошла к гардеробной, отворила несколько разбухшие после зимы дверцы – детские платья висели на прежнем месте. Полина специально оставила их и с удовольствием перебирала их каждый год по приезде.
В комнату вошла Лизавета с чемоданом в одной руке и с саквояжем – в другой.
– Ох, Полина Станиславовна! Тяжело… Ух… – Лизавета поставила свою поклажу и отдышалась. – Стара я стала, да раздобрела больно… – она поставила чемодан на стул и принялась разбирать наряды Полины. – Чай, барышня, и жених у вас имеется? – Полюбопытствовала она.
Полина пожала плечами.
– Можно считать, что – жених… – неопределенно ответила она.
– Пространно вы, Полина Станиславовна, выражаетесь. Молодой человек – он либо жених, либо просто…э-э-э… кавалер. Матушка ваша сказывала: усадьбу Забродино для гостей подготовить, – Лизавета лукаво посмотрела на Полину.
– Ох, Лизавета! Сколько помню тебя – больно ты любопытна!
– Простите, барышня: что есть, то есть. Это точно. Не сердитесь на меня.
– Да, я не сержусь.
Полина наблюдала, как Лизавета развешивала ее платья, но места в гардеробной не хватало.
– Полина Станиславовна, дозвольте мне старые платья ваши убрать.
– Куда?
– Ну, к примеру, в гардеробную, что в комнате для гостей.
Полина кивнула, ей было жаль расставаться с этими старенькими платьицами, напоминающими детство. Дотрагиваясь до них, девушке казалось, что она снова и снова возвращается в прошлое.
Лизавета развесила платья на вешалки, сняла старые и сложила их в кучу.
– Лизавета, ты поаккуратней с ними… – Попросила Полина.
– Не извольте беспокоиться.
– А что твоей дочери старшей десять лет исполнилось? – неожиданно спросила Полина.
– Точно так и есть, барышня. Уж такая она смышленая и хозяйственная уродилась…
– Да, помню ее по прошлому году… Ты, Лизавета, возьми мои детские платья, может, что сгодиться для дочери…
Лизавета удивилась, но тут же оценила милость барышни: платья были очень хороши, да и потом, она насчитала их десять штук.
– Благодарствуйте, Полина Станиславовна! Возьму с удовольствием.
Покуда Лизавета занималась гардеробом барыни, Антонина Петровна и Полина пили чай в гостиной. Полина несколько устала после долгой дороги, день клонился к вечеру, она пожелала удалиться к себе и попросила туда же подать ужин.
Девушка открыла саквояж, где лежало несколько книг, в том числе и «Илион» Генриха Шлимана, подаренный Анатолием. Полина уже начала читать Шлимана еще в Петербурге, труд сей оказался весьма увлекательным и доступно изложенным.
Прочитав несколько страниц, она невольно задремала… Ей приснился странный сон: будто она скачет по полю на лошади, рядом с ней – Анатолий. А по дороге едет коляска, она стремительно приближается… И как только она поравнялась с лошадьми, Полина увидела сидящего в ней Григория Вельяминова. Он улыбался и вдруг начал декламировать сонет Шекспира, тот самый, что некогда прислал ей в письме…
Полина проснулась оттого, что в комнату вошла Лизавета.
– Барышня, ваш ужин… Простите, если разбудила…
– Ничего… – Полина встала с кровати, так как читала лежа, несмотря на то, что маменька из-за этого постоянно ругалась, ибо считала, что чтение лежа портит зрение.
Лизавета придвинула сервировочный столик к Полине.
– Скажи, Лизавета, а мой Нарцисс – в порядке? – поинтересовалась Полина.
– Так чего ж этому жеребцу-то будет? Уж конюх его холит… А вы завтра верхом хотите прогуляться?
– Да… Давно верхом не ездила, с прошлого года…
– Так я велю, чтобы конюх к завтрашнему утру приготовил Нарцисса? – уточнила Лизавета.
Полина кивнула и приступила к ужину.
На следующее утро Антонина Петровна, отдав все необходимые распоряжения по хозяйству, села в коляску и направилась в Забродино. Полина в это время еще спала, в имении она не упускала возможности подольше понежиться в постели.
Когда она проснулась, матушка уже вовсю отдавала приказания в Забродино. Девушка накинула халат, умылась и спустилась вниз в гостиную. Лизавета уже хлопотала по дому. Завидев Полину, она поклонилась и сказала:
– Барыня будить вас не велели-с. Говорили: путь поспит, чай устала в Петербурге рано вставать на лекции. Как вам спалось?