— Не ори.
— Не ори? Мне Светка телефон оборвала!
— Что говорит?
— У неё две версии: или ты мёртвый в канаве, или ты, скотина, загулял. Скажу честно тебе: склоняется она ко второй.
— Чёрт.
— Вот тебе и чёрт, — разозлился Виктор. — Что вы там творите оба?
— Просто так получилось.
— Ага, получилось. Херово у тебя всё получается, дружище.
— Знаю.
— Ты на работу-то приедешь?
— Конечно. Немного позже. Надо… Свете позвонить.
— Да, да, позвони, — добавив язвительности в голос, проговорил Ефремов. — Только не думаю, что она легко проглотит очередную дурацкую отговорку.
Это Алексей и сам понимал. Потёр колючий подбородок, кинул ещё один взгляд на часы, включил электрический чайник, и направился в ванную.
— Ир.
— Что, — спросила она из-за стекла душевой кабины. — Тебе нужно срочно убегать?
— Нет. Точнее, нужно, но терпит. Я хочу поговорить о твоём муже.
— А что о нём говорить?
Алексей дверь кабины открыл, на Иру посмотрел, но та сразу запротестовала:
— Закрой, мне холодно.
Дверь он закрыл, подошёл к раковине и посмотрел на свою недовольную физиономию в зеркале. Снова подбородок потёр, взял бритву. А сам через зеркало на Иру посматривал.
— И что он тебе сказал?
Вода в душе стихла, а вскоре и дверь открылась. Алексей тут же бритву отложил, взял полотенце и к Ире шагнул. Она взглянула на него чуть рассержено, и в то же время смятённо, шагнула к нему, позволяя себя в полотенце завернуть.
— Что я дура, вот что он сказал.
Лёша усмехнулся.
— Нашёлся умник.
Ира от него отступила, взяла другое полотенце, принялась волосы вытирать. Глянула через плечо на голого Алексея, который стоял в задумчивости, уперев руки в бока, и серьёзно хмурился.
— Иди в душ, Лёша, — попросила она, испугавшись, что он прямо сейчас и здесь начнёт развивать тему её развода. — Десятый час.
— Ты сказала ему обо мне? — спросил он, когда через двадцать минут появился на кухне.
Ира готовила завтрак на скорую руку, варила кофе и тосты сделала. Мазала их маслом, глядя, как то быстро тает на горячем поджаренном хлебце. Мазала хлеб маслом в том самом эффектном платье для вечера танго, что вчера выбрала и так собой по этому поводу гордилась, а сегодня вот завтрак в нём готовит, стоя босиком на Лёшкиной кухне, с распущенными по плечам волосами и с невесёлыми мыслями в голове. Пытается справиться с навалившимся, как камень, разочарованием. И не Лёшкой, нет, и даже не этим утром, когда они проснулись в одной постели, а вызванным тем, что случится дальше. Она уже предчувствовала волну объяснений и оправданий, которую ей предстоит дать и как-то это выдержать. Где она провела эту ночь, с кем, и что всё это значит. А теперь вот ещё Лёшка, и его вопросы с ума сводят, потому что она подозревает, что её ответы его не устроят.
И когда он задал ей этот вопрос, Ира обернулась на него, посмотрела, как он стоит в дверях спальни, тоже босой и в одних брюках, и оглядывает вчерашнюю рубашку. Она была немного помята и выглядела неряшливо, он тоже это понял, и отбросил её в сторону, на кровать. Скрылся в спальне, а через минуту вернулся в чистой футболке. И снова на Иру посмотрел, выжидающе. Она, в конце концов, головой качнула.
— Нет. Но я сказала ему про развод.
— А он? — Алексей присел за стол, взял тост и откусил. Ира наблюдала за ним, не удержалась и мягко спросила:
— Голодный?
Он кивнул, вновь поднял на неё вопрошающий взгляд. Она тут же нахмурилась.
— Сказал, что подумает.
— Подумает?
— Лёша, мы были женаты не один год. Он имеет право подумать! Хотя… после сегодняшней ночи…
— Переживаешь из-за того, что ему скажешь?
— Да, — не стала она скрывать. И тут же решила перейти в нападение, чтобы он не особо на неё наседал. — А ты не переживаешь? Из-за того, что скажешь жене?
На секунду он сбился, жевать перестал, потом за чашкой с кофе потянулся. Без настроения проговорил, точнее, повторил за ней, как эхо:
— Скажу что-нибудь.
Ира от тоста откусила, прожевала без всякого аппетита, опустив взгляд к своим босым ногам.
— Мы с тобой совсем заврались.
Алексей доел, руки вытер и неожиданно вздохнул.
— Малыш… — Глаза на неё поднял, хотел сказать что-то важное, серьёзное, но увидел её склонённую голову, упавшие на лицо и грудь волосы, и у него вырвалось: — Ты такая красивая.
Его слова вызвали улыбку, но далеко не радостную.
— Недавно проснувшаяся и растрёпанная?
— Да. Сейчас ты особенно красивая. Ир, иди ко мне. — Он руки к ней протянул, и она шагнула к нему после секундного замешательства. Алексей её обнял, ладони легли на её бёдра, сжали, а потом он уткнулся лицом в её живот. — Я скажу тебе сейчас одну вещь, секрет открою, — он даже усмехнулся. — Это на самом деле секрет, который никто не знает.
— Про тебя секрет? — спросила она, глядя на его макушку.
Алексей голову назад запрокинул, в лицо ей посмотрел.
— Про меня. Про то, как я женился. Про то, как я уехал от тебя. И про то, как я себя уговаривал, что это нужно сделать.
Она руки от его волос убрала.
— Ты уже говорил мне это, Лёша. Ещё в Лондоне. Забыл?
— Нет. Но тогда это для тебя были лишь слова. А я на самом деле думал, что поступаю правильно. И это было важно.
— Жениться? — спросила она будто через силу. Повторение этих признаний совсем не радовало. Лёшка будто мучил её специально, но что-то в его взгляде не позволяло ей его оттолкнуть и уйти.
— Нет, поступить правильно. Всё, что ты слышала о моей семье… по крайней мере, половина слухов и сплетен, правдива, я так думаю. Я понимаю, что у всех людей есть недостатки, у меня их тоже хватает, но, когда растёшь в окружении чужих недостатков, в моём случае родительских, вырастаешь либо таким же, либо полной противоположностью.
— Ты противоположность?
— Я так думал. Точнее, я очень хотел быть другим. А сейчас выходит, что перестарался. — Он провёл ладонями по её бокам, разглядывал её тело сквозь ажурную ткань платья на Ирином животе, опять же рукой провёл. — Мои родители… замечательные люди, каждый по себе. Но когда они вместе, а поверь, даже находясь в разводе, они вместе проводят достаточно много времени, получается ядерная смесь. Не взрывная, а именно ядерная, когда после взрыва, всё живое вокруг умирает. Мама актриса, она, вообще, чрезмерно мнительна и обидчива, и самолюбива, конечно же; отец же живёт в уверенности, что он гений, и оспорить это некому, потому что любое слово против будет заглушено пол сотней его гневных слов. Охотников с ним скандалить мало. А ещё он жуткий бабник, и мне даже не стыдно говорить такое о своём отце. Он и сам это признаёт, а так как недостатков в себе не видит, уже очень давно записал свою тягу к женскому полу в достоинства. И не понимает, когда другими это ставится под сомнение. Сколько я себя помню, мои родители без конца ругались. Всегда. Громко и отчаянно. Потом также отчаянно они мирились, и в доме наступал мир и покой. На пару дней. Затем всё начиналось сначала. Временные затишья обычно знаменовались браками, то одного, то другого. Лет в десять я вдруг понял, что даже жду таких передышек. И когда другие дети переживали из-за развода родителей и их новых жён и мужей, я этого ждал. И это ненормально, понимаешь?
Ира осторожно кивнула.
— Я очень хотел другой жизни. Я очень хотел покоя. И Света… Мы познакомились в институте, она меня на два года младше, и она полная противоположность моей мамы. По характеру. Да, это не была любовь с первого взгляда, и даже бешеной страстью наши отношения не отличались. Света очень уравновешенный и вдумчивый человек. В тот момент мне показалось это огромным достоинством. — Он смотрел Ире в лицо и расписывал качества своей жены, но от этого не становилось горько и обидно, видимо, из-за его сдержанного тона. — Она умна, красива, сдержанна и не обидчива. Она всё анализирует и не делает скоропалительных выводов. И истерикам не подвержена. Мы встречались больше двух лет, жили вместе год, прежде, чем я сделал ей предложение. — Алексей скупо улыбнулся. — И это было взвешенное и правильное решение, мы оба были в нём уверены. Я знал, что со Светой у меня будет нормальная семья, и что моим детям не придётся разводить родителей по углам, когда они будут тарелки бить и поносить друг друга на чём свет стоит. Понимаешь?