Эльза Вернер - Два мира

Граф Бертольд провел довольно бурную молодость. И его недаром звали «безумным Равенсбергом». Наделенный незаурядной внешностью и страстным темпераментом, он везде одерживал многочисленные победы, особенно над женщинами, и относился к этим победам с беззаботностью баловня судьбы, не думая, что часто разрушает счастье других. Только один раз дело приняло настолько серьезный оборот, что встревожило всю семью Равенсбергов. Бертольд влюбился в экономку матери, бедную сироту, рекомендованную графине одной ее приятельницей. Молодой граф готов был махнуть рукой на родовые предрассудки и собирался даже тайно обвенчаться со своей возлюбленной. К счастью, родные вовремя успели вмешаться в дело и отправили молодого графа путешествовать, компаньонка же исчезла из замка. Роман кончился разлукой. Унаследовав после смерти отца Равенсберг, граф Бертольд женился на девушке из хорошей семьи, которая подарила ему желанного наследника и продолжателя рода. Все это случилось очень давно, графиня скончалась десять лет назад, сын подрос, а сам граф стал в последние годы интересоваться политикой и считался одним из вождей консервативной партии. Между тем состояние таяло. Граф уже давно был только номинальным владельцем своих имений, долги которых росли с каждым годом, но Равенсберг не считал нужным перестать играть роль богатого землевладельца, которую играл всю жизнь, пока ему не стало грозить полное банкротство. Тогда он ухватился за последнее средство к спасению: женил своего единственного сына, также Бертольда, на богатой мисс Морленд и этим спас свои имения. Венчание состоялось в Нью-Йорке, потом молодые отправились в свадебное путешествие вокруг света, длившееся целый год, и вернулись в Берлин. Тут молодая графиня была представлена ко двору и со своей красотой и богатством играла выдающуюся роль в берлинском обществе, где молодые провели всю зиму. Теперь они приехали в Равенсберг, служивший летним местопребыванием графской семьи. Граф Равенсберг сидел с сыном на террасе. Старику было за пятьдесят, но он до сих пор отличался красивой внешностью, статной фигурой и волевыми чертами лица, а его голубые глаза горели почти юношеским огнем.

Рядом с ним сын со своим мягким и утомленным лицом казался очень невзрачным. Даже теперь, в оживленном разговоре с отцом, он был бледен и имел усталый вид. Поводом к разговору служило известие, прочитанное им в лежавшей перед ним нью-йоркской газете.

— Уверяю тебя, папа, — произнес Бертольд, — это совершенно другой мир. Невозможно с нашими обычными мерками подходить к условиям американской жизни. Я не думал, что деятельность Морленда так велика и разнообразна. В его конторах перекрещиваются тысячи нитей, сталкиваются всевозможные интересы. Едва лишь были приобретены участки близ одной из станций западной железной дороги, как тут же появился целый отряд архитекторов с планами и проектами. Я уверен, что через десять лет там вырастет целый город. И во главе этого предприятия опять-таки стоит Морленд. Просто голова идет кругом при виде такой невероятной работоспособности.

— Да, американцы умеют гоняться за наживой, — холодно возразил отец Бертольда. — Я удивляюсь, как еще Морленд находит время бывать в Европе.

— Ему хочется повидать Алису, а может быть, и отдохнуть от деловой горячки, В последнее время он постоянно ездил из Нью-Йорка в Хейзлтон (это новое поселение) и обратно и, очевидно, утомился, а потому и постарался на несколько месяцев освободиться от дел. Его работа не оставляет ему ни минуты свободного времени.

— Очевидно! Его секретарь приехал раньше него и уже успел здесь устроиться. Он привез с собой пишущие машинки и машинисток и теперь ветхие комнаты в Равенсберге напоминают филиал нью-йоркской конторы.

— Папа! — с легким упреком в голосе проговорил Бертольд. — Ведь этой конторе мы обязаны тем, что Равенсберг не имеет долгов, и доходы с него предоставлены в твое распоряжение.

— И все-таки Равенсберг в закладе у твоей жены, — резко возразил граф. — Получаемой тобой ренты вполне достаточно, чтобы вести приличный образ жизни, но самого приданого тебе никогда не видать. Ты не должен был соглашаться на такие условия.

— Тогда Морленд взял бы назад свое слово, а, в таком случае, что было бы с нами?

— Ну даже если тебе в минуту крайней нужды и пришлось принять такие унизительные условия, то ты мог бы изменить их потом. Мужу принадлежит то, что имеет жена. Одним взмахом пера Алиса могла бы перевести все на твое имя. Но ты не умеешь на нее влиять.

— Алиса не поддается ничьему влиянию, — тихо сказал Бертольд. — Она самостоятельна, как все американки.

— И, конечно, понимает всю власть, которую дал ей в руки ее брачный контракт. Она дочь своего отца, а эти выскочки умеют считать деньги.

— Папа, Алиса — моя жена!

— Знаю, и тебе незачем напоминать мне об этом. Она носит наше имя, но даже будучи графиней Равенсберг, все-таки остается Алисой Морленд. Она не понимает наших интересов и даже не хочет знать о них. Что для нее наш древний аристократический род, наше имя, блиставшее в продолжение многих столетий? Украшение, которым она щеголяет при случае и на которое позарилась из тщеславия, чтобы не отстать от других. Благодаря своим миллионам, она и ее отец считают себя равными нам.

— Да и в глазах всего света они нисколько не ниже нас, — с горечью возразил Бертольд. — Ты не хочешь согласиться, что деньги в наше время стали силой, перед которой преклоняются все. Разве мы с вами не были вынуждены сделать то же самое?

— Преклониться! Да ведь ты предложил ей гораздо больше, чем она могла дать тебе. Я не противился такой женитьбе, потому что в ней одной было наше спасение, но теперь ты муж, глава дома, или, по крайней мере, должен быть им. Эта умная, холодная американка сумела сделать из тебя покорного супруга. К тому же ты был влюблен в нее, да влюблен и до сих пор, а она никогда не ответила на твою любовь.

— Потому что она вообще не способна на чувства. Холодность в ее натуре.

— Возможно! Но в ее глазах есть что-то далекое от холодности и равнодушия. Пока она еще не потрудилась сильно заинтересоваться чем-нибудь, а ты не такой человек, который мог бы научить этому. Но берегись! Она может проснуться.

Услышав такое бесцеремонное предостережение, молодой граф побледнел, но ничего не ответил. То, что сейчас было произнесено, уже давно мучило его душу смутными опасениями. Он с тайным беспокойством ожидал встречи своего отца с тестем. После помолвки дочери Морленд лишь несколько недель провел в Графенау, у своих родственников, чтобы ознакомиться с Равенсбергом и привести в порядок запутанные дела. Тогда старый граф слишком осознавал близившуюся катастрофу, чтобы не отнестись к американцу с полнейшей предупредительностью, желая этого брака, тот в свою очередь отвечал графу тем же. Теперь, когда сделка была заключена и оформлена, и когда предстояло несколько месяцев прожить под одной крышей, обстоятельства могли измениться.

Несколько минут длилось молчание. В стеклянной двери террасы появилась молодая графиня в амазонке и с хлыстиком в руке.

Алиса нисколько не изменилась. Она сохранила свой холодный, надменный вид, свою прежнюю самоуверенность, но стала еще красивее, чем была девушкой. Она подошла к собеседникам. Граф встал и приветствовал ее с рыцарской вежливостью, она отнеслась к нему с почтительностью дочери.

— У нас сегодня к обеду будут гости, — сказала она. — Мой отец поехал в Графенау и надеется привезти с собой родственников.

— Бертольд уже говорил мне об этом, — небрежно ответил граф. — Ты каталась верхом?

— Да, папа. Я побывала в лесном уголке, в охотничьем домике.

Бертольд вздрогнул. Утром он предложил жене совершить совместную прогулку, но она отказалась, сославшись на жару. Теперь, после полудня, было не менее жарко, но она пожелала ехать одна.

Молодая женщина села между мужем и свекром и продолжала, играя хлыстиком:

— Я начинаю знакомиться с Равенсбергом. Он красив, но страшно однообразен. В этих бесконечных лесах чувствуешь себя замурованной, отрезанной от всего мира.

— Мне казалось, что этой зимой мы вполне насладились светом, — возразил старый граф, — и я всей душой стремился в мой тихий Равенсберг. Конечно, было необходимо представить тебя ко двору и ввести в наше общество, но это был просто какой-то безумный вихрь развлечений, в котором невозможно было опомниться.