– Ох, не знаем, не знаем, – сказали маски, – иногда лучше не видеть кого-то без грима. Меньше будет разочарований. Очень часто те, кто нас срывает, позже жалеет о том, что он это сделал.
– Он не любит меня, – подумала Барышня, переодеваясь в гримерке.
– В следующий раз, когда пойдем в театр, нужно взять с собой цветы, – сказала девочка, размазывая по тарелке крем от пирожного, которое так и не доставило ей удовольствия, которого так хотела мама после спектакля, – я подарю их Хулигану.
– Почему именно ему? – улыбнулась мама худенькой девочки.
– Потому что у него просто океан любви, – твердо ответила девочка, – а дама этого не видит.
Океан любви промолчал, так как было совершенно ясно, что он существует только в мечтах девочки.
– Может быть, в следующий раз пойдем на другой спектакль? – спросила мама, – Зачем же два раза смотреть одно и то же?
– Нет, пойдем именно на этот, – решительно сказала девочка, – Может быть, в следующий раз она полюбит его. Это же не кино…
– Наверное, ты права, – улыбнулась мама. Несмотря на модный наряд и современные замашки, она хорошо понимала свою девочку, – Это не кино. Хотя и здесь трудно представить другой конец.
– Все-равно, в следующий раз все может быть хоть немножко по-другому, – сказала девочка, – Хоть немножко…
– Все может быть, – сказала мама, хотя точно знала, что по-другому не будет… Ну, разве что, актриса сделает другую прическу или актер будет говорить простуженным голосом.
«Мне кажется, сегодня он играл любовь ко мне более искренне, чем в прошлый вторник, – подумала Барышня, надевая теплые носки. В гримерке было невероятно холодно, – А мне все труднее показывать равнодушие. Наверное, я плохая актриса…»
«Девочка все поняла правильно, – подумал бармен, переставляя стаканы.
Между тем, время приближалось к вечернему спектаклю. Вечерний спектакль знал, что торопиться не нужно. Время приблизится все равно.
Антуанетта понимала, что сегодня вечером будет сплошное мучение, т. к. накануне она «ходила по углям» и, хотя, знатоки двадцать раз предупредили ее, что страшного в этом ничего нет, что-то, по-видимому, пошло не так. Как назло, платье греческой богини чуть-чуть не доставало до пола и из-под него должны были выглядывать идеальные ножки. Режиссер даже предупреждал ее насчет яркого педикюра, не говоря уже об ожогах, которые можно было скрыть на ногах, но почти невозможно сделать так, чтобы они не отражались на лице. Играть роль нужно было босиком.
Антуанетта привыкла искать во всем что-то хорошее и подумала: «Слава Богу, что сегодня я не играю субретку – со всеми этими пируэтами, подскоками и фонтанирующим блеском».
«Да неужели? – ехидно хмыкнуло амплуа субретки, – ты не играешь ее ни сегодня, ни еще когда-нибудь. Эта роль ушла к другой актрисе. Ты можешь, конечно, утешать себя, но нужно же знать границы в поисках чего-то хорошего. Особенно в тех местах, где его нет.
«Да неужели? – передразнила Антуанетта, – если мне «по зубам» роль греческой богини, да еще и с травмированными пятками – дай, Вселенная, здоровья мастеру, который водил меня по углям, – то уж где и как мне побыть субреткой – я разберусь. Для этого необязательно чтобы тебе ДАЛИ эту роль. Любую роль ты можешь взять сама. Да хоть на собственной кухне с кружевными шторами и юккой на подоконнике.
– О, да-а-а, – вздохнула кухня с кружевными шторами, – я была свидетелем всякого, – Не обо всем можно говорить вслух…
«Нужно юкку с подоконника отдать бармену, – подумала Антуанетта, изящно пытаясь заклеить пластырем раны на ноге, – все равно я ее забываю поливать…»
– Скорее бы, – проворчала юкка на подоконнике, – существуют же, в конце концов, какие-то правила. И даже то, что ты – актриса, не дает тебе права их полностью игнорировать. Я уже не говорю о том, что те, кого ты называешь «домашними курицами» даже разговаривают со своими комнатными растениями. А я не могу дождаться от тебя даже воды. Приходится терпеть, но терпение мое не безгранично.
– От долгого терпения портится не только настроение, но и цвет лица, – сказало безграничное терпение, которое точно знало, что всему есть предел, – а уж если речь идет о недостатке воды в организме, то тут, действительно, все серьезно.
Если бы Аня попыталась представить или нарисовать картинку своего счастья, то она бы запуталась окончательно.
Стереотипы, которые навязывались всем девочкам, девушкам и женщинам всех времен и, практически, всех народов, ужасно мешали.
Нужно хотеть замуж! Девушка должна туда хотеть! Нужно искать богатого и влиятельного мужчину! Мужчина должен… женщина должна! Любая женщина хочет детей. Не хотеть детей – это позор. Любая девушка стремится создать семью. Если не стремится, значит, что-то с ней не так…
Может быть, ищет кого-то получше…
Мужчина должен всегда ее хотеть. Если не хочет, значит что-то с ним не так… Или с ней…
А почему нельзя было просто жить? Так… потихонечку…?
Куприянов исчезал на время, потом появлялся опять.
Работа. Занят. Не хотел никого видеть и слышать. Уезжал. Сегодня есть полчаса, можем пересечься где-нибудь. Где-нибудь поближе к центру, мне так удобнее… У тебя все в порядке?..
Если Аня пыталась поиграть с ним в его же игры – сделать вид, что занята или не может встретиться прямо сейчас, то Куприянов едва ли не пожимал плечами – ну нет, так нет…
Ей дорого обходились эти игры. Не можешь, занята сегодня? ОК, созвонимся через пару недель…
«В следующий раз хорошо подумаешь, прежде чем быть «занятой», – думала Аня.
Вилли освобождал для нее все время, какое только мог освободить. Все его время было для нее. В пределах разумного, конечно.
Картинка счастья с Вилли была пейзажем. Теплый день. Ласковое солнце. Воздушное платье. Тихое кафе за городом на природе. Обожающий мужчина и обожаемая женщина… Терраса, залитая солнечным светом. Блики на воде. Свежий ветерок. Теплая рука. Романтическая прическа.
Картинка счастья (если это можно было представить!) с Куприяновым могла быть похожа на… Нет, она просто ни на что не могла быть похожа, эта картинка…
Просто ни на что…
«Ты готова быть подругой гения?» – спрашивала себя Аня. И сама же отвечала – да никогда в жизни!!!
И, тем не менее, тянуло к Куприянову. К пороку и безразличию. Насмешкам и равнодушию. Играм и игрищам. Манипуляциям и техникам пикапа.
К Вилли тянуло меньше. Вилли, как будто-то и не мог никуда деться…
– Почему ты ушел от своей первой жены? – спросила Аня Куприянова во время одной из первых встреч.
– Влюбился, – Куприянов пожал плечами.
Этого было достаточно, по его мнению…
«Действительно, – думала Анна с недоумением, – подумаешь – жена и ребенок! Мужчина влюбился!!!»
Но не комментировала. Комментировать слова Куприянова можно было только если ты был готов подтверждать его мнение. Петь в унисон.
И, при этом, поддакивать на его фразы о том, что ему «все равно».
О, каким сложным и неоднозначным он казался Ане! Может, конечно, и был… Но, в основном, казался…
Вилли никем и ничем не казался. Вилли был.
Но… Картинка никак не хотела сужаться.
На залитой солнцем поляне со свежим ветерком, однозначно, чего-то не хватало.
Вероятно, игры или манипуляции…
Чего-то точно не хватало.
Глава 4
Свежий супчик Марфы
или
Важный разговор со старой шалью
Зрительный зал зашелестел аплодисментами.
– Изысканно, – аплодисменты оценили этот приятный шелест, – это не концерт, не шоу, взрываться не нужно.
– Смотрю я на то, как люди проводят вечера, и думаю – чего им не сидится дома, – проговорил сорокапятилетний юноша, глядя на свою спутницу за столиком в кафе.
– Смотрю я на то, как ты проводишь жизнь, и думаю – что я делаю с тобой здесь? – почти сказала его спутница, но в последний момент решила промолчать. Не так уж часто они выбирались куда-то вдвоем.
«Проводишь жизнь» – хорошая формулировка», – подумал бармен, переставляя кофейник.
«Вот именно, – подумал кофейник, – проводить время – это одно, а проводить жизнь – это совсем другое. Уж я-то знаю это, слушая всю жизнь разговоры вокруг… Приходят на чашечку кофе, а потом выпивают целый кофейник. А известен этот повод проводить время именно как «чашечка кофе».