Вот и нужная дверь, одна из многих, с буквами и цифрами на ней — название боевого поста. Нажатие на кодовый замок — и они, выпрыгнув из коридорной спешки, врезались в стандартную статичность круглосуточного дежурства, немного растревоженную пришедшей сменой. Мигание лампочек и шкал, специфичность звуков, привычность направлений взглядов и точность фраз.
— Задерживаемся? — сурово спросил дежурный. — Или все-таки опаздываем!
Он в чине лейтедрила, а значит молод и от этого показательно грозен. Он восседает посреди длинного, во все центральное помещение стола. Справа от него — помощник мичудрил, который служит давно и знает все, слева — диспетчер, мичудрила средних лет по имени Рила. А перед столом, метрах в пяти он него, большой, во всю стену экран, или правильнее — планшет, и обезьяннши-планшетистки рисуют на нем четкие и жирные, плакатные стрелки, прокладывают маршруты и пишут большие буквы. Но все справа налево, и получается белиберда. Там, за экраном, с той стороны, внизу, оперативный зал, и дрилы больших рангов, издали глядя на экран-планшет, а заодно оценивая силуэты планшетисток, сначала обязательно думают и затем решают, куда какой корабль двинуть, или послать в назначенный квадрат подводную лодку, или поднять пару самолетов, или оставить все на месте. Шимпанзун и Безьянна — планшетистки, пришли на новеньких — сменить стареньких.
— Торопимся! — за себя и за еще не оттаявшую подругу ответила Безьянна, и они быстро прошмыгнули в дверь за спиной дежурного.
И сразу же врезались в другую, теперь уже говорящую спину. Спиной к двери, а значит и к ним стоит ифоцер — их комадрил, а комадрила, естественно нужно любить не только в фас и в профиль. Перед ним молоденькая обезьянна в форме, но очень короткая юбка противоречит уставу, хотя и радует его суровый глаз.
— Ну в чем дело? Я не пойму, честное слово! Сколько можно говорить?! — произнесла спина с плохо сдерживаемым внутри мундира надрывом, и стало ясно, что это не первый вопрос и что этот вопрос почти риторический. А спина с такой риторикой не согласна.
— А в чем дело? — с притворным непониманием и тренированной невинностью в голосе переспросила симпатичная обезьяннка в короткой юбке.
— Я же просил, умолял… всех, одевать на службу что-нибудь поприличнее.
В раздевалке еще несколько обезьяннш, новая смена. Они молчат и честно слушают строгие комадрильские слова.
— Не понимаю, о чем вы? Сами же знаете, что формы на складе нет, а материалом не дают. Разоружение! Пошила из чего было.
— Но не раздевание же! Что, в самом деле больше не нашлось?
— На обрезки много ушло.
В ответе обезьяннки снова прозвучала показательная невинность, а у комадрильской спины, там, внутри, образовалось разреженное пространство, дефицит воздуха и невозможность звука. Главное, чтобы не случилось избытка внутреннего напряжения!
— Доиграетесь, у вас вся премия на обрезки уйдет! — наконец-то выдохнул комадрил. — И не только у вас! Я это всем говорю.
Все — это планшетистки, телеграфистки, радистки, экспедистки. Они молча и внимательно слушают комадрила, потому как положено слушать, тем более он им, в общем-то, не враг. А еще в этой комнате с десяток телеграфных аппаратов, но и они почтительно молчат.
— Оран Гутанович, говорят, скоро брюки выдадут? — спросила одна из обезьянн, та, что постарше.
— Спортивные! А мне смирительную рубашку. Поймите, вы же к начальству ходите, бумаги носите.
— А что, ему нравится, оно довольно, — вновь напомнила о себе и о пользе игры в непонимание молоденькая обезьянна.
— Хорошо, что вы не видите, как оно довольно, когда меня на ковер вызывает!
— По этому поводу? Не может быть!
Чувствуя бесполезность всяких доводов и близость нового приступа кислородного голодания, комадрил резко повернулся, и… его взгляд уперся в Шимпанзун, в ее расстегнутое пальто и в длинные, красивые, стройные и чудовищно чулочные ноги.
— Мамочка! — вырвалось у нее.
— Вот именно!
Суровый комадрильский взгляд сломался, а майодрил, убедившись в безнадежности любых слов, вышел из раздевалки в центральный пост, плотно закрыв за собою дверь. В его, понятно что майодрильских (он закончил гражданский вуз и не имеет права называть себя тридрилом), но вполне еще гибких мозгах столкнулись суровость и нежелание спора. А еще, наверное, весна и неплохой для священника, но неудобный для дрила характер. Из-за двери послышался прыск-смех.
— Детский сад!
Он суров не только для обезьяннш из раздевалки, но и для всей дежурной смены. Однако смена — сидящие за столом и стоящие у планшета-экрана, почему-то смотрят на него сочувственно и бесстрашно. Со срочниками было проще — но разоружение, сокращение — и набрали местами ногастых и частично незамужних. Беда!
— Оран Гутанович, — тоном учительницы, знающей чуть больше, чем этого требует школьная программа, обратилась к нему мичудрила по имени Рила, помощник номер два, — напрасно вы так остро реагируете. Они же молодые, им хочется ножками посветить. Это же вполне естественно.
— И не безобразно, — поддержал ее первый помощник, знающий комадрила с лейтедрильских времен.
— А начальство действительно довольно, — согласился с подчиненными дежурный, — оно их так и различает. Спрашиваешь, — кивнул он на телефоны без дисков, — а где там наша экспедистка? Какая, — отвечают, — в короткой юбке? Да, — говоришь, — с ногами. Уже ушла. Все быстро и понятно. Они же не разбираются, — он снова кивнул на телефоны, — кто откуда, а внешне запоминают. Удобно, и время здорово экономит. Энергосберегающая технология!
— Только не надо никого защищать, — комадрил немного поостыл, — а то, по-вашему получается, — теперь уже он кивнул на телефоны, — что там сексуальные маньяки, а я ими же неправильно соорентированный энтузиаст. Ладно, дежурьте, не отвлекайтесь.
И взяв с аппаратной стойки мицу, он вышел. Сидящие за столом встали, а в закрывающуюся дверь из коридора влетели внятные слова:
— А с тетками построже…
— Есть! — громко согласился с ним дежурный. Дверь закрылась, все сели на свои, боевые места.
— Совет не лишен здравого смысла, — глубокомысленно заметил помощник, при этом понимая спорность его применения.
— Да, тяжела ты, мица комадрила, — задумчиво проговорил дежурный, вероятно, примеряя эту мицу на себя, и крикнул в раздевалку:
— Вахта меняться собирает-цааа?!
— Я думаю, твоей не тяжелее, да и носить удобнее, — много раз доказанной теоремой распределения тяжести по мицам возразил помощник. Он очень давно сидит на своем боевом месте и помнит всех комадрилов с лейтедрильских погон. — Все там будете.
Тем временем, услышав звук закрывшейся двери и щелчок замка и, конечно, вой дежурного, то есть сигнал к построению, из раздевалки выглянула виновница короткого торжества несоответствий, обезьянна в неподдающейся уставным измерениям юбке.
— Ушел? — спросила она, при этом видимо из-за своей девичьей памяти позабыв выключить показательную и, естественно, притворную невинность.
— Ушел, — ответил дежурный. — А вы очень хотите, чтобы его вперед ногами вынесли?
— Ну что вы! — на ходу и за всех ответила короткая юбка. — Он хоть и милитарист, но нам очень нравится. Если с ним случится что-нибудь непоправимое, там, на ковре, я буду честно плакать.
— Навзрыд и сейчас, — кивнул помощник.
— Кончай базлать, кочумайте строиться! — рыкнул альтернативностью дежурный. Обезьянны не то чтоб кое-как, но достаточно сумбурно выстроились в две, на их взгляд ровные линии перед столом, официально обозначаемом как пункт управления поста.
— Вот вы начальство драконите, — продолжил наставления помощник, — а оно на нас отыгрывается.
— А вы на нас отыграйтесь, — с готовностью предложила одна из обезьянн.
— Как же, на вас отыграешься, себе дороже выйдет.
— По вахте вопросы есть? — строго спросил у отдежуривших лейтедрил. — Нет? Тогда меняйтесь, всем пятерки. У заступающей смены вопросы есть? Нет? Тогда заступайте. Разойдись.
— Всем пятерки?
Это подала голос уже оттаявшая Шимпанзун. Сейчас она займет свое рабочее место у планшета, и суровый лейтедрил на пару с убеленным сединами мичудрилом станут пялиться на ее длинные ноги, к которым уже вернулась гибкость и подвижность, а электронные часы примутся отсчитывать точное дриловское время — двенадцать тягучих, это если нет работы, и быстрых, если работы много, часов до окончания дневной смены.