Владимир Витвицкий - Двадцать пять дней на планете обезьянн

— Спрашивает — ногастая или грудастая, — и бодро в трубку:

— Скорее ногастая!

В трубке что-то говорят, и это явно не только военные команды, а он слушает и вежливо хихикает, и переглядывается с помощником.

— Ясно… а представляете, как мне здесь трудно?

И пауза — трубка не умолкает.

— А вы ей замечание сделайте…

И снова пауза, и бульканье в трубке, и смешки.

— Ясно… данные, что вы просили, я собрал… есть, — и, положив трубку, — оф коз.

— Что? — лениво поинтересовался помощник, прекрасно зная, что дежурный и так сам все расскажет.

— Помнишь, утром здесь было, насчет юбок? Все так, как я и говорил.

— Ну? — опять неспешно подтолкнул его помощник.

— Говорит, озадачила всех и ушла. А я ему — а вы замечание ей сделайте.

— А он?

— Говорит — зачем? Пускай, говорит, так ходит. Я, говорит, не против.

— А кто против? — разумно поддержал мнение высокого начальства мудрый помощник.

— Все за, — спрыгнув с подставки, подошла к столу Шимпанзун.

Дежурная смена — принудительное собрание, несвободная куча обезьянн. В течение двенадцати часов они вынуждены вариться в собственном соку, разгадывать разгаданные кроссворды, слушать всем известные сплетни и обсуждать всевозможные темы. Так что неожиданная телефонная нестандартность — это предпосылка для болтовни, а значит и ускорения тугих вахтовых минут. Чем ближе к смене — тем длиннее время.

— Может быть, я против? — обозначила оппозицию и начало разговора второй помощник — еще не старая, но, к сожалению, уже и не молодая обезьянна.

— Почему? — забыв о паузе как о знаке размышления, искренне удивилась Шимпанзун.

— Завидую, — улыбнулась мичудрила.

— Почему? — и на этот раз со свойственной ему паузой, но без лени возмутился первый помощник. — Что за упаднические настроения? И у нас еще порох в пороховницах имеется. Рила, ты не права!

— Поделишься, если не жалко?

— Легко!

— Это не порох, это песок в ракушках, — вступил в разговор молодой, и от этого во всем резвый дежурный, — вот песочка из ракушек он отсыпать может. А на ракушках сидеть-то, наверное, неудобно?

— Слышали? — неспешно и солидно удивился лейтедрильской словесной прыти помощник. — Вот так, чудо природы — говорящий карась.

— Скорее планктон, — уточнила знающая чуть больше школьной программы помощница.

— Фитопланктон, — внесла еще большую точность Шимпанзун.

Она на год, ну может, чуть больше старше дежурного. Здесь он самый молодой — после училища не прошло и года.

— Даже не зоо? — попытался защититься он, но Шимпанзун отрицательно покачала головой.

— Не дорос, — констатировал помощник.

— Может, и не дорастете, если еще раз про песок вспомните, — учительским тоном произвела контрольный выстрел мичудрила.

— Я исправлюсь, — поспешил извиниться за необдуманную дерзость лейтедрил.

Тем временем, среагировав на звуки "му", к столу подошла Безьянна.

— О чем ругаетесь? — весело поинтересовалась она.

— О казни дежурного договариваемся, — объяснил помощник, — о времени и месте. Присоединяйтесь.

— Палача выбираем, — пояснила Шимпанзун.

— Топоры точат, зубы уже наточили. Будете моим палачом?

— Буду! — с готовностью согласилась Безьянна. — А за что такие жестокости?

— Есть причины, — вздохнула помощница.

— Трудности переходного возраста, — снова пояснила Шимпанзун.

— Ломка голоса, оволосение лица, груди, конечностей, — все так же лениво проинформировал помощник, — ну и… так далее!

— Как интересно! — обрадовалась Безьянна.

— Когда это ты у меня грудь рассматривал? — удивился дежурный.

— Значит, берете в соучастники? А что делать палачу?

— Действительно, что? — посмотрел на помощника дежурный.

— Как что? — на это раз удивился непониманию мудрый мичудрил. — Вы меня пугаете, господин ифоцер! Рас-чле-нять. Кому что достанется, значит…

— Тот то и отчленит? — догадался дежурный. — Приступайте, я согласен!

Но тут просигналил телефон и прервал дриловидную шутку. Бодрый лейтедрил бодро схватился за турбку.

— Так всегда, на самом интересном месте, — успел произнести он, извиняясь.

— Такую логическую цепь сломал, — поддержал его возмущение помощник, но и его призвал к службе тональный сигнал.

— А по-моему вовремя, пока в цепях не запутались, — с высоты своих ног и молодости успокоила их Шимпанзун.

Дежурный и помощник повисли на трубках, а разговор — один из многих в долгом течении вахты, начавшись из ничего ничем и закончился, едва не скатившись в пошлость. Что, в общем-то, случается часто и считается привычным. Просто нельзя, прописавшись внутри пускай приличной обезьянньей кучи, не подчиниться ее законам, почти невозможно. Но борьба со скукой — дело рук самих скучающих, а варианты этой борьбы как правило несложны.

— Как живешь, Шимпанзун? — напомнила о себе не участвующая в телефонных войнах мичудрила. — Давно тебя не видела.

— Нормально, по старому, то есть хорошо. А вот Безьянна на мамкинг записалась, и теперь меня тиранит.

— Интересно.

— Лето скоро, купальный сезон, — оправдалась Безьянна.

— Теряешь былую форму?

— Скорее набираю.

— Правильно делаешь, береги форму смолоду. А ты, Шимпанзун? Вместе веселее, или тебе нечего терять? Кроме логических цепей, конечно, — покосилась она на обезьяннов.

— Не знаю, это же двигаться надо!

— Не хочется? — улыбнулась Рила.

— Почему, хочется, но лень.

— С тобой все ясно.

— Но не всегда просто.

— Ничего, захочется, — объявила о тирании Безьянна, — я уговорю.

"…рр р р р р р р р р р"

Так начался и закончился первый день на планете обезьянн. Однако продвинутый читатель, не уснувший и доползший до этих строчек, вправе спросить или даже воскликнуть: "Лепило, зачем так бздеть с Трезором?!" О, читатель, не знакомый с описательной литературой обезьянн — ты вдристнул, как два пальца об асфальт, выбрось эту книжку. Но, читатель, если ты не бандерлог, тем более не бандеролог и слегка напряжешь мозги, то, быть может, вспомнишь, что перед зависалово всегда лежит заряжалово, а дальше — возможное влипалово. И если ты не умная Маша и не Ванна Какка, в общем — не клумба конкретная, то в натуре, перелистни еще пару страниц и возьми с полки пирожок. Если ты его туда ложил.

* * *

8. Второй день на планете обезьянн. Утро.

— Возьми себе щенка.

— Я сама как собака.

— Ну что, Мичурин, дождался своего? Катнуть готов?

— Всегда готов. Это даже не вопрос.

— На этот раз в ворота постарайся все-таки вписаться. Это даже не совет. Сварщик в отпуске.

— Командуйте, товарищ капедрил.

— Вперед, медленно и нежно.

Газ — и взлетели обороты, и показалось, что это не дизель, а турбина. Это не так, но мощности двигателя и угловатости корпуса вполне хватит чтобы снести железные ворота, и потому в них маячит страхующий движение Примат. БэТээР медленно выкатился из бокса и так же медленно из ворот, мимо необходимо внимательного Примата, и уже менее осторожно, уверенно остановился на дороге. Закрылись на этот раз неповрежденные створки, ощерилась на гербе белая полярная обезьяна, а Примат втиснулся в люк — к Абызну и Мичурину. У этого БэТээРа дизель, не самая древняя модель, но люки стандартны везде, и ему, рослому уроженцу Западной Пельмении не больно-то удобно в них пролазить.

— Ну как, комик-адзе, еще не всех пингвинов передавил? — с трудом поместившись, поинтересовался он у Мичурина.

— Здесь пингвины не водятся, — ответил ему видимо в школе читавший книжки мичуринец, осторожно ведя машину по неширокому для БэТээРа выезду на трассу.

— Почему?

— Они на южном полюсе живут, а здесь северный, — серьезно пояснил водитель, — не залетают сюда.

— И даже не подозревают, как им повезло.

— Осторожные, — согласился с природоохранным разговором Абызн, следя за дорогой. — В городе не лихач — не пингвин, так пионэр попадется, зверь еще тот. Отъедем, оттопыришься, кислотник.

— Ясно, изображаем катафалк.

— Правильно, у нас большое горе — ты за рулем.