Николас Спаркс - Дважды два

Я прервал ее.

– Я рад, что все достанется тебе и моим родителям, – заверил я. Вид у нее был растерянный, словно вся эта информация для нее не имела смысла.

– С тех пор, как она рассказала мне обо всем, меня мучает вопрос… – продолжала Лиз. – Откуда она знала? Я спрашивала ее, но она объяснила только, что на ее решение повлияла история ее родных, и хотя насчет получателей выплат она долго сомневалась – видимо, поначалу ими были ты и твои родители, – ей хотелось позаботиться о финансовой стороне вопроса на всякий случай.

– Этого она мне не говорила.

– Мне тоже, – кивнула Лиз. – Когда до ее болезни мы заводили речь о ребенке, я вообще не задумывалась о затратах. Мы хорошо зарабатывали, нам удалось немного накопить, но я, наверное, просто думала: если Мардж считает, что это нам по карману, значит, так и есть… – На ее лице отразилось минутное отчаяние. – Я думала, что не выдержу. Объяснила ей, что мне не вырастить ребенка без нее. Что из нас двоих материнские качества присущи больше ей. И знаешь, что она сказала на это?

Я молчал.

– Сказала, что я ее вдохновляла и ребенок, которого я воспитаю, изменит мир к лучшему. И что, если рай существует, она клянется присматривать оттуда за нашим чадом вечно.

На следующий день пришла моя очередь прощаться.

Когда я приехал, Мардж спала как обычно. Я поглядывал на часы, чтобы успеть встретить Лондон из школы, но вскоре «радионяня» на кухне негромко зашуршала, и мама с Лиз поспешили в спальню. Через несколько минут мама вернулась.

– Мардж хочет видеть тебя.

– Как она?

– Все понимает, но ты все-таки поторопись. Иногда у нее появляется спутанность сознания, она быстро утомляется и засыпает.

Мамин ровный голос свидетельствовал, что она так же, как отец, сильна духом.

Я обнял ее и поспешил в спальню. Как и в День святого Валентина, на Мардж был красивый шарф, видимо, она попросила Лиз повязать его перед моим приходом.

Я перенес стул из угла комнаты поближе к постели. Лиз ушла, я взял сестру за руку. Она была теплой, но казалась безжизненной. Неподвижной. Я не знал, почувствует ли это Мардж, но все равно пожал ей руку.

– Привет, сестренка, – тихо сказал я.

Услышав мой голос, она заморгала и попыталась прокашляться.

– Читай, – неразборчиво выговорила она.

Мне понадобилась минута, чтобы понять, о чем она, и, заметив положенный Лиз на тумбочку знакомый конверт, я вскрыл его и достал единственный лист бумаги. Потом глубоко вздохнул и начал читать.

Мардж!

Сейчас глубокая ночь, а я с трудом подбираю слова. Я не уверен, что удастся выразить словами, как много ты всегда значила для меня. Я мог бы написать, что люблю тебя, что ты лучшая сестра, о какой только может мечтать парень, мог бы признаться, что всегда брал с тебя пример. Но все это я уже говорил тебе, поэтому повторять эти слова нет смысла, в них все равно будет ощущаться мучительная недосказанность. Как достойно попрощаться с лучшим человеком, которого я когда-либо знал?

А потом меня осенило: итог всему, что я обязан сказать, можно подвести двумя словами: «Спасибо тебе».

Спасибо за то, что заботилась обо мне всю мою жизнь, старалась уберечь от ошибок, служила наглядным примером отваги, которой мне бы так хотелось обладать самому. Но главное – спасибо, что показала мне, что значит по-настоящему любить и быть любимым.

Ты знаешь меня – мастера эффектных романтических жестов, ужинов при свечах и цветов в день свидания. А я лишь недавно понял, что все это ничего не значит, если предназначено не для того, кто любит тебя таким, какой ты есть.

Слишком долго я состоял в отношениях, где любовь всегда казалась обусловленной: я постоянно пытался стать достойным истинной любви и вечно терпел фиаско. Но я думал о тебе и Лиз, о том, как вы относитесь друг к другу, и до меня постепенно дошло: суть истинной любви – принятие, а не оценочное суждение. Безоговорочно принять близкого человека даже в моменты слабости – значит наконец-то обрести покой.

Вы с Лиз – мои кумиры и мои музы, потому что ваша любовь друг к другу неизменно включала ваши различия и превозносила все, что у вас есть общего. Даже в эти мрачные часы твой пример – луч света, который помог мне найти обратный путь к тому, что важнее всего. Я могу лишь молиться о том, чтобы и мне когда-нибудь довелось познать такую же любовь, которая связывает вас двоих.

Я люблю тебя, милая моя сестра.

Расс.

Дрожащими руками я свернул письмо и вложил его обратно в конверт. Я не смел заговорить, но мудрый взгляд Мардж подсказал мне, что это ни к чему.

– Эмили… – сипло выговорила она. – У тебя… такая… любовь… с ней.

– Я люблю ее, – подтвердил я.

– Не… упусти… ее.

– Не упущу.

– И больше… не изменяй… – Она сумела изобразить подобие игривой улыбки. – Или… хотя бы… не рассказывай ей…

Я невольно засмеялся. Даже на смертном одре моя сестра была все той же Мардж.

– Не буду.

Она сделала паузу, чтобы отдышаться.

– Маме с… папой… надо… видеться с Лондон. Быть… в ее жизни.

– Они всегда будут с ней. Как и Лиз.

– Тревожно мне… за них.

Я думал о маме и обо всех близких, которых она потеряла; думал об отце, плачущем в машине.

– Сделай… как я прошу.

– Обязательно. Клянусь.

– Люблю… тебя.

Я пожал руку сестры, потом наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Я люблю тебя так, что ты и представить себе не можешь, – добавил я. Она ласково улыбнулась и закрыла глаза.

Я говорил с ней в последний раз.

_{* * *}

В тот вечер пришло время Лиз и Мардж остаться вдвоем. Отец сложил инструменты, и все мы попрощались с Лиз.

Не знаю, что говорили они друг другу следующие два дня – Лиз так и не рассказала нам, призналась только, что Мардж целый день была в удивительно ясном рассудке, прежде чем наконец впала в кому. Я порадовался, что им представился шанс сказать все, что оставалось недосказанным.

Через день моя сестра умерла.

Церемония на кладбище продолжалась недолго. По-видимому, Мардж отдала на этот счет особые распоряжения. Но несмотря на это, на похороны собрались десятки скорбящих, обступивших могилу под холодным хмурым небом.

Я прочел короткую надгробную речь и мало что запомнил из всей церемонии, разве только Вивиан, стоящую у самого края толпы, далеко от моих родных, Лиз и Эмили.

Еще до похорон Лондон спросила меня, можно ли ей станцевать для тети в последний раз. После того как толпа разошлась, я помог Лондон надеть прозрачные крылышки. Без музыки и лишь со мной в качестве зрителя Лондон грациозно танцевала вокруг свежего холмика земли – совсем как бабочки трепещут крыльями, вылетая из тени на свет.

Я точно знал: этот танец понравился бы Мардж.

Я сижу в тени деревьев в парке, а Лондон бегает, лазает и качается на качелях. Последние две недели держится жара, воздух настолько насыщен влагой, что приходится возить в багажнике машины запасные шорты. Впрочем, обычное дело для конца июля.

За последние четыре месяца агентство «Феникс» подписало контракт с еще тремя юридическими компаниями и теперь представляет фирмы сразу в трех штатах. Мне пришлось искать новый офис, а два месяца назад я нанял первых сотрудников. Марк успел два года поработать в компании, занимающейся интернет-маркетингом в Атланте, Тамара недавно закончила Клемсонский университет по специальности «кино». Оба принадлежали к цифровому поколению и ловко печатали сообщения большими пальцами обеих рук, в отличие от их босса, который неумело орудовал одним указательным пальцем. Оба были умны и стремились учиться, благодаря им я мог проводить с Лондон больше времени.

Как и прошлым летом, моя дочь постоянно была чем-нибудь занята: теннисом, пианино, рисованием, танцами в другой студии, с преподавательницей которой прекрасно ладила. Я возил Лондон на занятия, а в промежутках работал; днем мы часто ходили к ближайшему пруду или в парк. Меня по-прежнему изумляло то, как заметно она изменилась с лета, которое мы провели вместе. Она стала выше ростом, увереннее в себе.

Мой новый дом не такой большой, как прежний, но уютный, на стенах гостиной в нем нашлось место для обеих картин Эмили: для той, что я купил на выставке, и той, что она нарисовала по фотографии, со мной и Лондон. В новом доме я живу с конца мая, но некоторые коробки так и остались нераспакованными, также мне пришлось арендовать на складе контейнер для мебели из прежнего дома, которая уже была мне не нужна. Пожалуй, я распродам ее, но пока просто не доходят руки. Ведь я еще только привыкаю жить в Атланте.