Сонька неожиданно резко втянула носом воздух.
— Пицца горит! Ты что будешь пить, коньяк или бренди?
— Бренди.
— Момент. — Она унеслась на кухню.
Ксюша сидела тихо, задумавшись. Сонька вдруг стала вызывать у нее уважение. Подумать только, иметь такие способности! Возвращать мужей женам. А она, Ксюша, даже с головной болью не может справиться без таблетки анальгина. Надо будет попытаться запомнить хоть один заговор.
Она отыскала нужный лист, но читать по-старославянски не смогла. Все правильно, нужно учиться. Это вам не жир разгонять у Анны Глебовны.
Сонька принесла аккуратно нарезанную пиццу, пузатую бутылку и две серебряные стопки.
— За встречу, Ксенечка!
Они выпили. Бренди был крепкий и ароматный, видно, очень дорогой. Ксюша сразу почувствовала, как ей ударило в голову.
— Еще по одной. — Сонька резво наполнила стопки до краев. — Ты бери пиццу, она из «Перекрестка».
— Я беру, — согласилась Ксюша.
Она залпом осушила рюмку, и ей стало хорошо, как никогда. В ушах приятно звенело, хотелось беспричинно смеяться.
— Это было за тебя. — Сонька кивнула на опустевшую стопку и тут же плеснула в нее из бутылки. — А это за меня.
— За тебя, — охотно поддержала Ксюша.
«Что ж это я так надралась в мгновение ока?» — пронеслась где-то на задворках сознания последняя, трезвая мысль. Сонька уже наливала снова. Бутылка стремительно пустела.
— Ксе-енечка, — пьяно тянула Сонька. — Ты та-акая кра-асавица! А глазки-то у те-ебя грустные.
— Неправда. — Ксюша стукнула кулаком по столу. — У меня все хоккей!
— Хок-кей эт-то же игра, — произнесла Сонька недоуменно и громко икнула.
— Глуп-пая, — с трудом ворочая языком, проговорила Ксюша. — Так г-говорят. Н-не знаешь, р-разве?
— Не-ет. Т-ты ешь, а то п-пицца стынет.
— Где ты видишь пиццу? — Ксюша обвела глазами стол. — Мы давно уже ее съели.
— Пра-авда? — Сонька звонко расхохоталась. Потом, заплетаясь нога об ногу, сходила в кухню, притащила банку маринованных огурцов и новую бутылку.
— Все, все, хватит, — испугалась Ксюша. — И так у меня перебор.
— П-перестань. М-мы девять лет н-не виделис-сь.
Сонька вытащила штопором пробку.
Ксюше вдруг, безо всякого перехода, захотелось плакать. Слезы брызнули сами собой.
— Ласточка ты моя! — Сонька бросилась ей на шею, дыша в лицо перегаром и смачно хрустя огурцом. — В чем д-дело? Тебе у меня н-не нравится?
— Нравится. — Ксюша тщетно пыталась освободиться из ее объятий. — Просто… просто мне хреново-о.
— А говорила, все хоккей! — упрекнула Сонька. — Д-давай, выкладывай, какие проблемы.
Ксюша поставила на стол пустую стопку и прислонилась к Сонькиному плечу. Вот, кто ее поймет по-настоящему, а не этот кретин, Костя.
— Я… люблю… Николая, — пробормотала она с длительными запинками.
— А! Оч-чень хорош-шо, — обрадовалась Сонька. — А мож-жно од-дин вопрос?
Ксюша кивнула с готовностью.
— К-кто так-кой Николай?
— Классный парень. Лучше всех. Но я ему до лампочки. — Ксюша снова заревела.
— То есть, н-нет взаимности, — профессиональным тоном определила Сонька.
— Точно.
Телега потрясла головой, прогоняя хмель. При этом случилось, наконец, то, что должно было случиться — перо ее упало на пол. Сонька не обратила на это никакого внимания.
— Что ж ты плачешь, горе мое? — Она слегка тряхнула Ксюшу за плечи.
— Как же мне не пла-кать? — прорыдала та.
— Да все это выеденного яйца не стоит. — Сонька перестала запинаться и заговорила более или менее связно. — Слушай сюда. — Она наклонилась еще ближе к Ксюшиному уху и горячо зашептала. — Нужно пойти к матушке Иоанне. Она делает привороты. Любовные. Твой Николай будет бегать за тобой, как собачонка.
— Не будет. — Ксюша безнадежно махнула рукой.
— А я говорю, будет. Думаешь, он пуп земли? Знаешь, сколько к Иоанне женщин обращается? В день по десять человек. И она всем помогает. А ты, дурочка, убиваешься.
Ксюша слушала Соньку и трезвела. Ее словно молотом по голове стукнули. Что же это получается? Выходит, можно положить конец ее мучениям. Пара-тройка заклинаний, и Николай позабудет об Ольге, словно ее и не было?
Да нет, это полная чепуха. Кому она поверила? Сонька всегда была дурой, дурой и осталась. Телега, одно слово. Как это можно приворожить человека, заставить его чувствовать что-то против воли? Фантастика.
Ксюша решительно мотнула головой.
— Нет, Софа, ты прости, но мне это не подходит.
— Почему не подходит? — горячо проговорила Сонька.
— Ну… во-первых, я не слишком верю во всю эту петрушку.
— И не надо. Вот полюбит тебя твой ненаглядный-драгоценный, тогда и поверишь.
— Возможно. Но есть еще и во-вторых, и в-третьих. — Ксюша в упор посмотрела на Соньку. — Боюсь я, Сонь. Небогоугодное это дело, приворот. Грех большой. И перед Ольгой совестно.
— Кто это, Ольга? — не поняла Сонька.
— Подруга. Самая лучшая, ближе не бывает. Ее-то мой Коля и любит.
— А я тебе на это вот что скажу, — твердо проговорила Сонька. — Не ты первая, не ты последняя. Ольга твоя — разлучница, а стало быть и доля у нее одна — быть позабытой, позаброшенной. — Тон у Соньки был настолько резкий и безжалостный, что Ксюша невольно отшатнулась от нее в сторону. И мгновенно поверила в ее магические силы. Воистину, простой человек не может так говорить. На то нужно сознание своей власти, и, видно, есть эта власть у Соньки, хоть и звали ее в детстве Телегой.
— Решайся! — видя Ксюшино замешательство, со страстью произнесла Сонька.
«Прямо дьявол какой-то, — со страхом подумала Ксюша. — Искушает, а взамен возьмет душу». Она с трудом преодолела навалившуюся откуда-то апатию и вялость и быстро встала.
— Пойду я, Сонь. Времени много. Домой пора.
— А как же наш уговор? — вскинулась Сонька.
— Какой уговор? — Ксюша опасно сощурилась. — Не было никакого уговора. Перебьюсь без услуг твоей ворожеи.
С Соньки враз слетел гонор. Она поспешно и подобострастно закивала головой.
— Как хочешь, Ксенечка, как желаешь. Мы насильно никого не зовем. Захочешь, позвони. — Она подлетела к комоду, выдвинула один из ящиков и вынула оттуда блестящую, прямоугольную карточку. — Вот телефончик.
Ксюша взглянула на визитку. По черному фону шла надпись крупными золотыми буквами: «Сестра София. Бакалавр белой магии».
«Мать твою!» — подумала Ксюша, но карточку взяла.
— Спасибо, Сонь. И за угощение тоже спасибо. Все было замечательно.
— Ты приходи еще, — просительно проговорила Сонька. — Посидим, чайку попьем.
Ксюша многозначительно хмыкнула, вспомнив, каким «чайком» они сегодня баловались. Сонька понимающе заулыбалась.
— Нет, нет, ты не подумай. Я вовсе не пьяница какая. Так, с радости расслабилась.
— Я тоже, — миролюбиво произнесла Ксюша. — Все, Софа, пока.
Они поцеловались. Сонька проводила ее до дверей. Ксюша съехала вниз на шикарном лифте, прошла мимо вахтера и очутилась на улице.
Дождь почти перестал. В воздухе витали свежесть и прохлада. Ксюша вдохнула полной грудью и побрела к метро.
Странно. Ей казалось, что она пробыла в гостях у Соньки очень долго, целую вечность. А между тем на часах было только восемь с небольшим. Из-за туч робко выглядывало позднее вечернее солнце. И как это так получилось, что она сначала так стремительно опьянела, а затем столь же быстро хмель пропал? Может, это Сонька наслала на нее свое колдовство? Ксюша поежилась и вдруг вспомнила давешнего старичка-лесовичка. Вот ведь, развелось их, волшебников, шагу не ступишь! Или они все сумасшедшие? Она поправила на плече сумочку и решительно прибавила шагу.
15
Ольга и Николай вернулись загорелыми, посвежевшими и такими сияющими, что казалось, о них спички можно зажигать. Оба так и лучились от счастья. Они привезли Ксюше кучу подарков: две бутылки настоящего грузинского вина, огромного высушенного краба, с десяток ярких ожерелий из ракушек и деревянный ящичек с фруктами.
— Делать вам нечего, — переживала Ксюша, разглядывая румяные персики, янтарно желтые груши и темный, как ночь, виноград, заботливо обернутый в салфетки. — Ну кто в наше время везет с юга фрукты, когда их и так на рынке полно?